— Уходи отсюда, Раушан, — настойчиво просил Ержан. — До станции беги пригнувшись. Дальше спуск, там можно бежать во весь рост. — Он говорил скороговоркой: — Поторапливайся, Раушан, до свиданья! — и вдруг, обхватив ее за плечи, крепко поцеловал в губы.

— Нет, Ержан, — пробормотала она, задохнувшись. — Я никуда не уйду от тебя. Твоя судьба — моя судьба.

— Готовьтесь к бою! — крикнул Ержан солдатам и сосчитал наступающие танки. На двадцать солдат — двадцать танков. По одному на брата.

Кусков, находившийся в это время в отделении Добрушина, знал, что немцы повторят атаку, но он не ожидал, что на такой маленький участок они бросят двадцать танков.

Четкой командой Ержана, приказавшего подпустить танки поближе, он остался доволен. Добрушин тоже держался молодцом. С некоторых пор этот человек очень переменился к лучшему.

Раушан, положив винтовку на бруствер окопа, глядела вперед. Ею овладело противоречивое чувство надежды и безысходности, отваги и скрытой боязни. Люди в траншее притихли. Установилась угрюмая тишина.

Раушан поняла: эти люди бесповоротно решили умереть, но не отступать.

Танки приближались. Шедший посредине выполз вперед и, не доходя метров пятидесяти до окопа, остановился. Приоткрылся люк, и фашист, выглянув из него, громко крикнул:

— Рус, здавайс!

В этот момент из средней части окопа кто-то, карабкаясь, вылез на четвереньках и, втянув в плечи шею, согнувшись, побежал, подняв руки с растопыренными пальцами. На бегу он раза два оглянулся назад. Раушан вздрогнула, узнав его. Это был Уали. Не успел беглец пробежать двадцати метров, раздался нестройный залп. Уали на какой-то миг выпрямился и рухнул на землю. Его тело, скрючившись в комок, судорожно трепыхалось, и он долго не мог умереть. Раушан содрогнулась. Судорожно бившееся мерзкое несчастное тело внушало ей страшную брезгливость Будто ее всю обволокло гадкой слизью. В это время из окопа ударила пулеметная очередь. Немец проворно захлопнул люк. Танк, натужно рыча, рванулся с места. Не успел Ержан опомниться, как машина оказалась над ним. За воротник посыпалась земля. Сверлящий лязг разодрал уши. На какой-то миг показалось, что вся вселенная обрушилась на него. Стало темно, а потом сразу светло. Ержан перевернулся на спину и увидел ярко-синее небо. Танк тяжело перевалил через траншею.

Ослабевший Ержан рванулся вслед за танком, держа на весу гранату.

— Постой! — Кусков схватил его за шиворот шинели. — Далеко не уйдет, там ведь минное поле.

Танк прошел метров шестьдесят и подорвался В эту минуту все танки, как по команде, открыли огонь. Один из них, с распоротым железным брюхом закружился на месте и, дернувшись в последний раз, застыл. Второй бросился наутек, неся на себе снопы пламени. Но остальные, словно разъяренные быки, взрывали гусеницами землю и кромсали окопы. Многие гранаты и бутылки, не достигая танков, падали на землю. Земля горела. Ручные гранаты, ударяясь о железо, разбивались, как яйца.

Один из танков надвигался на Кожека. Его привалило землей. Высвободив голову, он поднялся, и пока искал в выемке бутылку с горючей смесью, танк перевалил траншею. Кожек, не выпуская из рук бутылку, стал дожидаться его возвращения.

В сегодняшнем бою Кожек вел себя хладнокровно. Былой страх, смущавший его душу, исчез. Раньше сражение казалось ему преисподней. Он не мог прямо смотреть в лицо наступающему противнику, стрелял наугад и содрогался в урагане огня. Теперь он убедился, что может сопротивляться. К нему пришла уверенность. Хладнокровно он рассчитывал, по какому месту ударить танк бутылкой. Когда танк оказался над ним, Кожек уже не распластался на дне траншеи, а встал на четвереньки. Как только танк перешел окоп, Кожек быстро выпрямился и одну за другой кинул две бутылки. Над черной броней взметнулось багрово-желтое пламя.

Бондаренко — едва танки приблизились — открыл огонь. Но толстую лобовую броню пули ПТР не пробивали. Хладнокровный украинец надеялся, что, возвращаясь, танк подставит бок, и быстро перезарядил ружье.

И вот танк снова оказался над ним. Он еле успел нагнуться, ружье раздавила гусеница. Бондаренко поднял голову и увидел Зеленина, по грудь высунувшегося из окопа и метнувшего гранату. В тот же миг Зеленин, обливаясь кровью, свалился в окоп. Не успел Бондаренко подбежать к нему, как над ним, закрыв небо, появился новый танк. Обнимая ноги Зеленина, Бондаренко упал ничком. Когда прошел танк, он приподнял голову Зеленина. В глазах раненого сержанта угасал свет жизни. Сержант прошептал:

— Уничтожь гада.

В это время Даурен и Добрушин увидели, что танк, только что прошедший над ними, остался невредим и поблескивал зловещей свастикой.

— Ушел, дьявол! — осатанело закричал Даурен, вскочил, но, споткнувшись, упал.

— Черт неуклюжий! — выругался Добрушин.

Разгоряченный боем, Даурен поднялся на ноги и бросился за танком.

— Ложись! — закричал Добрушин.

Даурен подоспел к танку в то время, когда он стал поворачивать. Выпрямившись, Даурен с размаху бросил под гусеницу тяжелую связку гранат.

Добрушин крикнул что было сил:

— Ложись!

Даурен упал. Танк с распоротой гусеницей, закружившись на одном месте, остановился.

Добрушин выпрыгнул из окопа, подбежал к раненому товарищу и, взвалив его на спину, держа в руке противотанковую гранату, пополз к окопу. До траншеи оставалось каких-нибудь десять шагов, когда над ними навис, будто вставший на дыбы, танк. Добрушин опустил Даурена в помятый снег и, лежа, швырнул гранату. Осколок ударил его, и он замертво рухнул на тело товарища. Два мертвых бойца, казах и русский, остались лежать в обнимку между двумя танками, подбитыми ими.

Бой кипел не утихая.

Кусков слышал: чем чаще разрывались противотанковые гранаты, тем меньше рокотало моторов; он видел клубы черно-бурого дыма над горящими машинами. Но политрук понимал, что бой еще в разгаре. «Если фашисты в том же темпе будут продолжать атаку, неизвестно, на чьей стороне окажется победа», — с тревогой думал политрук. На какой-то миг ему показалось, что сражение проиграно. Когда два танка утюжили окоп на левом фланге, там не разорвалась ни одна граната, не раздалось ни одного выстрела. Один танк перемахнул через траншею. Кусков знал, что за первым последуют остальные.

Битва вступала в решающую фазу. Кусков упруго выпрыгнул из окопа, догнал танк, устремившийся в наш тыл, с разгона швырнул в него бутылкой и упал, сраженный огнем второго танка.

Танк горел перед ним... Недавно всесильный, он уже не мог перебраться через мертвое тело Кускова — самое неодолимое препятствие, какое встретилось на его пути.

Во взводе остались считанные бойцы. Никто, кроме Ержана, не видел, как погиб их политрук, как он ценою своей жизни преградил путь танку. Ержан лишился самой надежной опоры. Он остался один со своим малочисленным, истекавшим кровью взводом среди вихря огня и смерти.

Связисты, ординарцы, писаря, саперы, химики, офицеры связи, работники военторга переполняли деревушку. Помещений не хватало.

Парфенов вернулся с НП дивизии. Он только что видел своими глазами, в каком тяжелом положении находится полк Карпова. Дивизия тает, все меньше и меньше людей остается в строю. Генерал знал, что и без того неполная дивизия в сегодняшнем сражении понесла огромные потери, уменьшилась до состава полка. Лишь в тылу, в штабе, может казаться, что дивизия еще цела. Все штабные должности, указанные в штатном расписании, замещены. Если по непредвиденной случайности тыловые части потеряют несколько человек, их сразу заменят. Это — снабженцы всех видов, обслуживающий персонал. Число воинов может убавиться в два-три раза, но число людей, обслуживающих дивизию, почти неизменно.

Командирам, просившим помощи, Парфенов отвечал одно и то же:

— Не могу дать ни одного солдата... И тем не менее, ни шагу назад!