Рота, которую принял Уали, закрепилась левее батальона Мурата, по соседству с ним. В тылу роты — низина. Командный пункт — на большом холме, откуда хорошо видны позиции взводов.

Командир третьего взвода, временно исполняющий обязанности командира роты, молоденький, ловкий, расторопный Фильчагин, встретил своего нового командира с открытой душой. Волосы у Фильчагина льняные, голова маленькая. Он был услужлив, но без подобострастия.

Уали понравилась его радушная вежливость. Фильчагин сразу же узнал Уали, когда тот, наклонившись, входил в низенькую землянку.

— Временно исполняющий обязанности ротного командира младший лейтенант Фильчагин, — отрапортовал юноша. — Уже прибыли? О вас мне звонили из штаба батальона. Я выслал человека, чтобы проводил вас. Не встретили?

— Привел, спасибо, — ответил Уали, пожимая руку Фильчагину.

Землянка тесная. В углу сидел телефонист. Разинув рот, он загляделся на нового командира, но потом отвел глаза и заговорил в трубку полевого телефона: «Первый, проверка». У двери с мешком и котелком расположился пожилой русский солдат, обросший густой бородой. Видно, ординарец.

Землянка была полна дыма. Фильчагин заметил, что Уали поморщился.

— Вот, черти, напустили дыму! Открой дверь, Полещук! — приказал Фильчагин. Полещук, сидевший у порога, отогнул навешанную на дверь плащ-палатку. — Ночью, пользуясь затишьем, мы выкопали землянку. Снаружи у нас наблюдательный пункт. Но ход сообщения не смогли прорыть. Фрицы не дают покоя.

— Командиры взводов в полном составе? — деловито осведомился Уали.

— Куда там! В роте всего два командира осталось. Теперь нас будет трое. Можно считать, что почти пополнилось.

Ознакомив нового командира с обстановкой, Фильчагин замолчал.

— Может, хотите осмотреть позиции? — спросил он несколько минут спустя.

— Куда торопиться? Сначала предлагаю обмыть мое новое назначение, — сказал Уали, глядя на Фильчагина с обычной своей ласковой улыбкой.

Настроение Уали было приподнятое, а после водки и жирной колбасы весь мир для него вдруг засиял, как солнце. Штабной работник, он никогда не имел в своем непосредственном подчинении людей. Теперь ему открывалась возможность проявить власть. Этот готовый на все Фильчагин, этот Полещук, с осторожной улыбкой промолвивший: «Что ж, слово командира — закон, можно и выпить», и те пятьдесят бойцов, что сидят сейчас в окопах, — все они без колебаний выполнят любое его приказание. Раньше бывало как? Не считаясь со званием Уали, даже подчеркивая, что он не властен над ним, солдат уклонялся от поручения: «Если отлучусь, мой командир рассердится», или «Командир мне поручил выполнить то-то и то-то». А про себя, шельмец, думает: «Стану я вам подчиняться, у меня свой командир есть!» Теперь дело пойдет иначе. Если на все, что произошло с ним, взглянуть трезво, какой можно сделать вывод? Хорошо, что Уали стал командиром роты. Не мирное время. Война. Через короткий срок он может стать командиром батальона, затем — полка...

Позавчера Уали, потерпев неудачу, сильно озлобился. Стоило тратить нервы! Уже на следующий день его злость как водой смыло. Раушан была так мила, так светла. Стареющая жена далеко, о ней как-то и не вспоминается. Уали не задумывался, к чему могут привести их отношения с Раушан. День ото дня он все больше увлекался девушкой. Ее лицо, ее фигура, походка неотступно преследовали его. Опасность, которой он подвергался в связи с назначением в роту, только подхлестнула его. Словно из его рук кто-то хотел вырвать и унести драгоценность, которую он припас для себя. До этого Уали действовал осторожно, боясь вспугнуть девушку. Теперь он кинулся очертя голову. И вот — победа!

Фильчагин, немного осмелев, говорил без умолку:

— Наша рота отличная, товарищ старший лейтенант! Только жаль, поредела в боях. Надежные бойцы, с которыми мы сжились, вышли из строя. А какое будет пополнение, это еще вилами на воде писано.

— Бывший командир роты ранен? — спросил Уали.

Фильчагин ответил грустно:

— Нет, погиб. Редкий был человек. И бойцы любили его. Да, наверное, вы его знаете, дивизионная газета писала о нем: лейтенант Булатов. Герой, каких поискать.

— Не слыхал, — безразлично произнес Уали.

— Вы не слыхали, как фрицы взяли нас в тиски под Масловом? Против нашей роты они бросили четыре танка. Тогда наш лейтенант...

Фильчагин, блестя глазами, описывал, как отважно держался Булатов. В душе Уали закралась ревность. Вряд ли этот чистосердечный Фильчагин станет с таким восхищением превозносить Уали перед другими. Конечно, Уали еще ничем не проявил себя в роте. Но пройдет месяц... будут ли солдаты и тогда, как сейчас Фильчагин, прижимая руки к груди, вспоминать Булатова: «Вот геройский-то был командир! А человек какой!» Будут ли?

Уали почувствовал себя одиноким в чужой, крепко сроднившейся семье. Они не чураются его. Но скоро ли привыкнут?

Ночью, обходя окопы, Уали случайно подслушал такой разговор:

— Откуда он к нам заявился? — спрашивал тонкий молодой голос.

— Говорят, в штабе работал, не знаю, — отвечал хриплый бас.

— Значит, с тепленького местечка да на холодок, — вмешался в разговор третий солдат.

— До Булатова ему далече, — снова сказал хриплый бас.

Уали не видел говоривших. Стоявший рядом с ним Фильчагин кашлянул, и солдаты замолчали. Уали подошел к ним.

— Здравствуйте, бойцы! — громко сказал он.

Трое бойцов стояли в окопе. Все они неторопливо ответили на приветствие.

— Это наш новый командир роты старший лейтенант Молдабаев, — проговорил Фильчагин.

В темноте Уали не мог разглядеть лица солдат. Ближний был среднего роста, коренастый, с большой головой. Белки его глаз поблескивали в темноте. Рядом с ним — рослый, слегка горбившийся солдат. Этот солдат делал вид, что вглядывается в сторону врага, но по тому, как он вобрал шею в плечи, можно было догадаться, что краем глаза он наблюдает за новым командиром. Третьего в темноте совсем не было видно.

— Как ваша фамилия? — спросил Уали коренастого.

— Кошкарбаев, — ответил солдат охрипшим басом.

Уали этот боец сразу не понравился. Из-под рукава шинели Кошкарбаева светился огонек.

— Почему куришь? Хочешь фашистов навести на окоп? — раздражение накипело. — Сейчас же потуши!

Кошкарбаев, неторопливо склоняясь, положил папиросу на землю и примял ее сапогом. Уали показалось, что тот назло ему все делает медленно. Уали захотелось наказать бойца, но он не знал, как это сделать, и все больше злился.

— Разгильдяй! Вот так какой-нибудь дикарь может подвести всю роту!

Уали пошел дальше. Кошкарбаев словно прирос к земле. Уали успел расслышать:

— За что? За что он обозвал меня дикарем? — дрогнувшим голосом произнес боец.

— Брось, не расстраивайся, Жолдыбай. Погорячился, вот и выскочило необдуманное слово, — успокаивал его тонкий голос товарища.

Когда отошли подальше от солдат, Фильчагин проговорил сдержанно:

— Товарищ старший лейтенант, конечно, за провинность ругать надо. Но зачем оскорблять? Вы напрасно оскорбили Кошкарбаева, солдат он хороший, честный...

— Не учите меня, младший лейтенант, — сердито оборвал его Уали. Он сделал ударение на слове «младший», — распустили роту.

После этого они шли молча. Фильчагин утерял всю свою разговорчивость. Невдалеке от командного пункта роты он сказал официальным тоном:

— Товарищ старший лейтенант, разрешите вернуться в мой взвод.

— Оставайтесь здесь, младший лейтенант, — сухо ответил Уали, — соберите оставшихся командиров отделений и взводов, проведем совещание.

— Невозможно отозвать всех командиров с передовой.

— Вы полагаете? Оставьте, в таком случае, по одному командиру отделения во взводах.

В тесной землянке едва разместились восемь командиров. Они сели на корточки, плечом к плечу. Дымил длинный язычок свечи, сделанной из гильзы патрона ПТР. Что за человек новый командир? Как он себя проявит? Сидели смирно. Не было слышно шуток. Суровые лица в полумраке казались каменными. Уали всем своим существом почувствовал, что эти огрубевшие в боях, молчаливые люди сильнее его. Да, таких нелегко держать в руках. Крепкие для этого нужны когти.