Арье снился удивительный сон. Она плыла в глубине темной, почти черной воды. Сквозь густую, больше походившую на травяной настой жидкость она с трудом различала окружающее. Черные, синие, коричневые шары пульсирующего желе парили в толще воды. Вокруг каждого неспешно колыхались густые заросли тонких водорослей. Стебли переплетались, завязывались в узлы, потом с той же ленцой распрямлялись.

Рук и ног у нее не было, только упругое длинное тело, словно у гигантской рыбы. Проплывая мимо шаров, она понимала, что они лишь ненамного больше ее самой — но сгустки желе все равно воспринимались, как нечто огромное. Двигаясь вперед, она то и дело наталкивалась на мелкие жгучие шарики, больно жалившие кожу. Они не мешали, немножко раздражали, и только. Арья плыла на свет маяка. Лучи его едва пробивались сквозь темную воду. Казалось, что он совсем близко, но проходили часы, может, и годы, — а добраться до источника света не получалось.

Арья устала, подплыла поближе к темно-синему шару, неспокойному и пульсировавшему в рваном ритме. Водоросли на нем торчали дыбом, то и дело содрогались, словно по ним проходил ток. В глубине шара пульсировал яркий желтый комок. От него в желе тянулись тонкие ниточки, постепенно растворявшиеся в синей массе. Когда желтое ядро сжималось, водоросли опадали, потом новый толчок заставлял их распрямляться.

В пульсации шара чудилось что-то болезненное. Комок казался опухолью, паразитом, отравлявшим синюю плоть. Приблизившись вплотную, Арья услышала тихий звук, похожий на очень далекое хоровое пение. Едва слышимые пронзительно высокие голоса то и дело прерывались резким механическим звуком, похожим на завывания перфоратора.

Она ткнулась рыбьей мордой в стенку шара. Водоросли скользнули по щекам. Щекотка, легкий зуд. Неподатливая стенка упруго оттолкнула ее, потом все же подалась, впустила внутрь. Пробившись сквозь границу, Арья стала намного меньше. Теперь желтая опухоль уже не казалась ей маленькой, с кулак. Они были равны по размерам. Женщина-рыба принялась откусывать одну нить за другой. Омерзительная горечь заполнила рот, но Арья не отступила. Теперь нити беспомощно колыхались, а пульсация желтого сгустка замедлилась.

Рыба по имени Арья прикусила край сгустка и двинулась назад. Вытащить даже отделенного от шара паразита оказалось непросто. Он сопротивлялся, пытался залепить ей глаза отростками, впиться в плоть. Стекавший по губам сок разъедал кожу. Стенка не хотела прогибаться за спиной, но в конце концов удалось прорвать ее. Арья немедленно выплюнула едкую горькую дрянь. Та побултыхалась немного и начала оседать на дно. Женщина придирчиво следила за ней.

Вода постепенно размывала паразита, и вскоре от него осталось лишь облачко желтой мути, безвредное и беспомощное…

Зуммер будильника оглушительно ударил по ушам. Застонав, Арья перевернулась на бок, зубами попыталась нащупать кнопку на коммуникаторе, потом сообразила, что делает. Все еще казалось — нет рук, только бесполезные плавники, а вокруг темная вода с цветными шарами. Просыпаться не хотелось. Там, во сне, в глубине воды, был ее истинный дом. Там она была собой.

Пришлось поднять бессильную руку. С третьего раза Арья попала пальцем в кнопку, потом села, опираясь спиной на стенку каюты.

— Приснится же… — сказала она себе. — Ничего себе попили коньячку…

Нужно было вставать. Женщина с трудом поднялась с койки, пригладила волосы. Сон все еще манил ее, соблазнял лечь и вернуться к неспешному движению в теплой, родной воде. Но этой роскоши она себе никак не могла позволить. Пора умываться, выходить к остальным.

В коридоре ей встретилась сестра. При виде выспавшейся и сияющей свежестью Аларьи настроение окончательно испортилось. Вдруг, безо всякой причины. Всегда ей везло, всегда она хорошо выглядела. Наверняка ей не нужно по утрам прикладывать к лицу полотенце, смоченное в ледяной воде, чтобы согнать ночную одутловатость. Вон какая — кожа гладкая, ни морщинки. «Интересно, — подумала Арья, — а сколько она тратит на кремы? Надо спросить…».

Мелкая бабская зависть, — усмехнулась она минутой позже. Арья и сама могла заставить завидовать себе любую ровесницу, но по утрам забывала об этом. Тем более, что эталон внешнего вида стоял рядом.

— Угадай, что я делала всю ночь?

— Изучала на практике все позы из «Мира секса»?

— Фу-уу! — сморщила нос Аларья. — Ты же не наш озабоченный Фархад, чтоб так шутить. Я Брана вообще в соседнюю каюту выгнала, койка-то узенькая. Нет, я всю ночь строила дом. Из кубиков. Здравствуй, детство золотое, век бы тебя не вспоминать!

— Мне тоже та еще фигня снилась. Море какое-то, я там рыбой плавала…

— Море — это хорошо. Пять лет на нем не была, — потянулась сестра.

Арью неприятно задело ее замечание насчет Фархада. Захотелось сказать какую-нибудь еще гадость. Все было не так — словно в том самом золотом детстве. Словно и не помирились накануне. Потом ожесточение отступило вглубь души, но окончательно не ушло. Женщина подозревала, что для этого понадобится еще много дней, долгие часы разговоров. Все-таки за день привыкнуть к человеку, с которым не общалась двадцать лет, трудно.

— Интересно, успеем позавтракать? — спросила Арья. — Жрать охота…

— Пойдем хотя бы начнем готовить. Если что, я лучше этих «плодоносящих» за наш стол посажу, но сытный завтрак — лучшее начало дня, — передразнила рекламу сестра. В рекламе, правда, говорилось про «легкий», но обе женщины никогда не страдали лишним весом — пошли в отца.

Оба мужика явились в столовую через полчаса. Выспавшийся в одиночестве энергичный Бранвен — без мундира, обалдела Арья, в белой синтетической майке с растянутым горлом. Меланхоличный Фархад в изумительно красивой рубахе из ярко-лазоревого шелка, заколовший на висках распущенные волосы. Темно-красные камни на шпильках светились изнутри. Даже Арья знала, что на Синрин за один «пламенный рубин» можно купить жилье на верхнем уровне. Прическу консультанта украшали шесть квартир.

После завтрака коротко обсудили, где будут принимать гостей, и остановились на зале переговоров. Арья вытащила из кармана лист со списком вопросом, отдала сестре. Справа от нее лежала стопка писчего пластика, слева стоял набор ручек, взятый с того края стола, где раньше сидел Дзиро.

— Ну что, кто будет громко думать? — спросила она. — Или хором? Раз, два, три — приходите, мы соскучились!

Прагма не заставила себя долго ждать.

После обмена приветствиями, крайне сдержанного с одной стороны и уже привычно-восторженного с другой, возникла пауза. Накануне у Аларьи было время поразмыслить и убедить себя в том, что нужно отстраниться от стиля речи пришельцев. Они выросли в принципиально иной культуре, где, наверное, хватает чуждых понятий, а многие привычные четверке — отсутствуют. Люди, которые левитируют и силой мысли перемещают материальные объекты, не могут по строю мышления соответствовать тем, кто застрял на более низкой стадии развития.

«Язык определяется миром, потом язык создает мир», — вспомнила она фразу из хрестоматии. Лингвистика никогда не считалась приоритетной областью исследований, но в университетской хрестоматии по философии все же нашлась пара статей. Они показались Аларье красивыми игрушками для интеллекта — бесполезными, но изысканными. Вчера настала пора пересмотреть свой взгляд на забавы, оказавшиеся вовсе не забавами.

Гости выражали дружелюбие так, как могли. Ожидать от них стилистических высот было ошибкой, глупым предубеждением. Интонация значила больше набора слов. Ничего, кроме приязни и упрямства, Каймиана со спутником пока что не продемонстрировали. Конечно, не стоило забывать о двойном убийстве, но они действительно могли не догадаться, что охранники спутают жезлы, которые были как-то связаны с процессом перемещений, с ручным оружием.

Упрямство, конечно, удивляло. Можно было выразиться деликатнее: настойчивость, но Аларья не видела нужды углубляться в подбор синонимов. С другой стороны, разве она сама не осаждала чиновников и министров, не продавливала своей волей сопротивление бюрократии? Признаться, сама она действовала куда жестче, чем Прагма.