Каймиана сменила вчерашнюю тунику на символический сарафанчик до середины бедер. Полупрозрачная ткань и разрезы по бокам скорее обнажали тело, чем скрывали его. Неудивительно. Ей не было нужды стесняться своего тела. Безупречно гладкая кожа, равномерно развитые мышцы. К тому же все позы, которые она принимала, казались воплощением изящества. Тон-эрт был облачен в глухой комбинезон из материала, похожего на змеиную шкуру. Чешуйки отливали всеми цветами радуги. Удивляли торчавшие из узких штанин босые ноги. Впрочем, женщина тоже явилась босиком, но в ее случае это выглядело естественнее.

— Мы хотели бы задать вам вопросы, которые у нас возникли, — стараясь улыбаться искренне, сказала Аларья. — Без ответов нам трудно понять… многое.

— Постижение — моя задача, моя суть! — обрадовалась Каймиана. Радость расходилась от нее концентрическими кругами легкой теплой энергии. Лицо по-прежнему оставалось неподвижным, но это уже не смущало, так как раньше. — Спрашивай, сестра!

— Начнем с самого главного, — Аларья покосилась в список. — Почему из всех вы выбрали именно нас?

— Вы — подобные нам. Всходы, из которых вырастут прекрасные цветы.

— Что значит «подобные»? В чем сходство?

— Вы — чистые души, наделенные высоким даром родства с миром.

Аларья вздохнула, потом обежала взглядом лица товарищей. «Добро пожаловать в клуб!» — вспомнила она. Стало неловко, куда хуже, чем вчера, когда она рассказывала историю убийства. Щеки потеплели. Проклятый румянец, вечный враг…

— Боюсь, что насчет чистых душ вы ошиблись. Мы далеко не лучшие из людей Вольны и Синрин. У каждого руки в крови, если вы меня понимаете.

— Я понимаю, сестра. — Теплая волна, куда более сильная, чем раньше, разлилась по комнате. — Жизнь в искаженных мирах накладывает свой отпечаток. Но ваши души не искалечены тягой к стяжательству, подлостью и завистью.

— Ммм… ну, допустим, что по вашим меркам так, — решила не заострять внимание на моральном облике четверки Аларья. — А что имеется в виду под родством с миром?

— Среди живущих рождаются порой наделенные особой глубокой связью с миром. Вы — первые воплощения равновесия. Настало время перемен!

— Объясните еще раз, пожалуйста. Если можно, подробнее, — Аларья умела быть терпеливой.

— Есть роза ветров, у нее четыре корня, и растет она сразу в двух мирах, но цветок распускается в прозрачных пределах. Вы — и корни, и лепестки ее, — понесла какую-то совсем уже непонятную чушь Каймиана.

Аларья моргнула, чувствуя, как начинает ломить виски. Она искренне старалась понять Каймиану, но при таком различии в терминологии это казалось нереальным. Начинать нужно было с азов. Первый вопрос оказался неудачным. Пожалуй, Прагме стоило бы прихватить с собой азбуку или детскую книжку с картинками, если, конечно, их дети учились читать по книгам. Хотелось примитивного — кубиков, рисунков в стиле «точка, точка, два крючочка»…

— Подождите. Давайте определимся с терминами. Что такое… — Аларья покосилась на размашистые каракули сестры. — Прозрачные пределы.

— То, где хранится память обо всем сущем, где решается его судьба.

— Информационное поле, — шепотом сказала Арья.

— Вы — садовники судеб, способные не только взрастить ствол, но и принять в свои ладони плоды.

— А этого я уже не переведу, — подхватила сестра. — Но нас в экстры пишут, кажется.

— Как бы вот нам все-таки согласовать термины? — спросила Аларья. — Пожалуйста, объясняйте каждый.

Каймиана уставилась на Аларью так, словно у той на лбу проросли и цветы, и стволы с лепестками. Консультант Новак смотрела в зеленые, как хвоя терранских елей, ничего не выражающие глаза. Ее только что посетило гениальное открытие: чтобы интеллект «читался на лице», необходимо напряжение мимических мышц. Едва заметные морщинки на лбу или между бровями — отметка привычки задумываться, развитые мышцы скул, почти неуловимый трепет крыльев носа — все то, что отражает работу мысли. По этой теории получалось, что Каймиана или биоробот, излагающий то, на что запрограммирован, или телепатка.

Секунды шли, но гостья не отвечала и не меняла позы. Словно изумилась, да так и застыла живым памятником самой себе. Возникло явное непонимание. Новак посмотрела на Фархада, тот едва заметно кивнул и начал свою партию.

— Для нас важны слова, — медленно и внятно начал объяснять Фархад. — Каждое слово — не просто набор звуков, но ключ, отпирающий небольшую коробку. В ней сложены все связанные с этим словом образы. Значения, ассоциации, эмоциональные сигналы. Термином мы называем само слово. Значением — его расширенное описание. Стол, — постучал он ногтями по столешнице. — Предмет, состоящий из основной плоскости и опор, предназначенный для ряда задач — приема пищи, работы с документами… Его можно использовать и иначе, но когда я говорю «стол», мои собеседники представляют именно плоскость с опорами, приблизительно определенных размеров и формы. Я не могу назвать его тарелкой, ибо тогда возникнет непонимание. Вы говорите, оперируя своими терминами. Нам не ясно, что за ними стоит. Понимаете?

— Благодарю, брат, — через пару минут разглядывания Наби ответила пришелица. — Мы не говорим словами, ибо их рамки для нас тесны. Мы не передаем друг другу ключи — передаем содержимое во всей его полноте.

— Я догадался, — кивнул Фархад.

Задача казалась неразрешимой. Для разговоров с этой парой нужен был целый штат языковедов обеих планет, гигантские мощности вычислительных машин и многие месяцы работы. Как иначе можно составить общепонятный словарь, Фархад не представлял. Все, что он знал и умел, могло помочь лишь отчасти, и часть эта была ничтожно мала. С каждой репликой пришельцев они все глубже тонули в словесной путанице. Слишком высок был риск ошибки. Их термины требовали ассоциативной расшифровки, но Наби сомневался, что даже четыре списка ассоциаций, по одному с каждого слушателя, помогут найти единственно верное значение.

— Давайте попробуем наоборот. Я буду излагать гипотезы, а вы подтверждать мою правоту или отмечать ошибки.

— С удовольствием, брат!

— Вы считаете, что каждый из находящихся здесь обладает неким даром?

— Нет, вы обладаете общим даром, одним на всех.

— Все четверо случайно собравшихся людей?

— Здесь нет места случайности, брат. Корни питают общий ствол, случайно ли это? Вы — единый ствол, и вы же садовники.

Фархад едва не подавился очередным сеансом ботанической метафизики. Ему все сильнее хотелось бросить переговоры и уйти из зала. Перед завтраком он сделал себе пару уколов, опасаясь, что опять сорвется, и до начала разговора чувствовал себя отлично (это огорчало — неужели он нуждается в лекарственной терапии?), но как только разговор свернул на философско-оранжерейную тематику, отчаяние начало пробиваться и сквозь щит транквилизаторов.

— Мы чем-то связаны.

— Да, и связь эта неразрывна, ибо ствол, утративший четверть, гибнет.

— Эта связь, этот дар — что-то врожденное?

— Да, он родился в мир через вас.

Наби опустил глаза. Вдруг вспомнилось давно и тщательно забытое: балкон, камень, заставляющий колени леденеть, умный и жестокий человек совсем рядом, страх, стыд и сладкий трепет. «И ты, и я озарены одним и тем же Светлым Пламенем Мана. Это дар свыше. В тебе он еще спит, но те, кого коснулось Светлое Пламя, узнают друг друга».

— Мне и раньше говорили подобное. Но разве остальные тоже одарены? — он с недоверием покосился на Белла. Вот уж кандидат в озаренные Светлым Пламенем — шуточку получше придумать сложно.

— Да, брат. И вам уготована высокая судьба. Вы пройдете постижение и встанете над мирами, срывая плоды с древа судьбы, — опять, опять отвратительная баба говорила лишнее, сбивала с толку!

— Что мы сможем делать? Разговаривать, как вы? Перемещать предметы и перемещаться сами?

— Это и многое другое, что во много крат важнее. Ибо роза расцвела, и вы объединены. Двое любящих и двое спорящих, и так отныне и вовеки.