— Я могу попросить вас забыть наш разговор? — спросил Арамис.

— Забыть? — переспросил дон Энрике, — Даже если бы я захотел, не забуду…

— …ни слова из нашей беседы, — улыбаясь, закончил Арамис, — Вы это хотели сказать, мой юный друг, не так ли? Дитя! Это вам только кажется… Самые остроумные разговоры, самые нежные беседы, самые горячие споры забываются со временем.

— Но что-то ведь остается от остроумных разговоров, нежных бесед, горячих споров? — возразил дон Энрике.

— Да, — сказал Арамис, — Самая суть. Дословно все помнить невозможно.

— А вы помните самую суть последних бесед с вашими лучшими друзьями? — спросил дон Энрике. Арамис вздохнул.

Д'Артаньян: "Какого черта вы так суетитесь?"[14]

Атос: "Прошу вас позаботиться о Портосе".

Арамис (Атосу): "Клянусь честью, что не позже чем через месяц между Францией и Испанией вспыхнет война".

А месяц уже на исходе!

— Конечно, помню, — сказал он.

— Так вот, монсеньор — я тоже тот, кто помнит. Есть вещи, которые забыть невозможно. Вы полагаете, я могу забыть слово, которое для французов — предмет гордости, а для меня — боль — РОКРУА.

— Мой отец был убит под Аррасом, — сказал Арамис, — В войне с испанцами. Но я никогда не испытывал ненависти к испанскому народу.

— Так же как и я, — сказал дон Энрике, — К вашим соотечественникам. Так что вы от меня хотите? Называть вашего Портоса герцогом? Пусть! Постараюсь. Оставим князей, эрлов, танов, эмиров, сегунов — всю эту экзотику и останемся европейцами. Сказочник из меня никакой!

— Сказочник, — задумчиво повторил Арамис, — Вы, вероятно, решили, что я вам тут сказки рассказывал?

— Кто вас знает! — по-мальчишески сказал дон Энрике, — Вы великий человек, в этом я не сомневаюсь. Но вы не раз назвали меня ребенком. Может, вы от безделья решили пошутить с заезжим кабальеро, а, монсеньор? Уж очень ваша идея… сказочная. Филипп Французский — будущий император Иерусалимский… Поверженные Османы… Укрощенный Людовик Четырнадцатый. Отмена инквизиции и обета безбрачия. Вы — на престоле Святого Петра… Рауль — будущий генерал иезуитов… Сказочник вы и есть.

— Думайте так, если вам угодно. Так даже лучше. Но поклянитесь, что, случись вам встретиться с моими друзьями, вы не передадите им нашу беседу.

Дон Энрике задумался. Арамис смотрел на него без улыбки, слегка сдвинув брови.

— Клянусь, монсеньор, — тихо сказал дон Энрике.

— Что же до сказок, — произнес Арамис, облегченно вздыхая, — То, положа руку на сердце, во время оно я действительно сочинял сказки.

Дон Энрике широко раскрыл глаза.

— И кому были адресованы ваши сказки? Господам Мушкетерам?

— Я всегда был склонен к мистификации, дон Энрике. Еще во времена Ришелье. Но сказки той эпохи были не настоящие.

— Понимаю, понимаю! Возлюбленный Мари Мишон морочил голову своим друзьям, verdad?[15]

— "Племянница богослова", — вздохнул Арамис.

— Это ваша сказка так называется — "Племянница боголова"?

— Это… sit venia verbo[16]…набросок сказки. Сказка не сочинилась.

— Но сказкам вашим, наверно, верил только Портос? В те годы?

— Портос и сейчас верит в мои сказки.

— Монсеньор, по законам жанра, в сказках должен быть хороший конец.

— Как получится, — вздохнул Арамис, — В эпоху Ришелье Д'Артаньян и Атос потешались над моими сказками. Д'Артаньян — потому что благодаря своей удачливости, хитрости, любопытству проник в самую суть придворных интриг. Атос — потому что видел меня насквозь и добродушно насмешничал. Не так, конечно, наивно, как Портос — одна ироническая улыбочка Атоса говорила о многом.

— Представляю! — засмеялся дон Энрике.

— А самые настоящие сказки для маленьких детей я стал сочинять в более позднее время.

— Это вы, наверно, Рауля развлекали своими сказками, когда он был малышом? — предположил дон Энрике.

— Нет. У виконта де Бражелона и без меня сказочников в детстве хватало. Впрочем, что-то когда-то вещал и ему. Но все же… мои сказки предназначались другим малышам.

— Людовику?

— О нет… Впрочем, какая разница?

— Извините, мне не надо было спрашивать вас…

— Да нет, почему же… Приятно вспомнить… малышей, которые просят: "Еще, господин аббат! Что было дальше с Пьеро?!"[17]

Вы, наверно, хотите узнать, кто написал эту сказку — ведь в вашем возрасте интересно все на свете. Ну так знайте: автора зовут Арамис, сейчас он замечательный аббат, но раньше он был мушкетером.

Подробней его историю вы сможете узнать, когда подрастете.

Вы можете спросить, для кого он сочинил эту сказку? Отвечаем:

Для детей госпожи Лонгвиль — маленьких симпатичных принцев, потомков красавца Дюнуа… Сказку Арамис написал в смутное, беспокойное время. Это время называется Фрондой, и упаси нас Господь когда-нибудь пережить такое.

А теперь, дорогие дети, пусть Арамис своим сочинением развлечет вас, как развлекал он ваших родителей своими похождениями, ухаживая за женщинами и участвуя в заговорах и сражениях вместе со своими друзьями — Атосом, Портосом и Д'Артаньяном.

Александр Дюма".

Извините за длинную цитату. Скажу только, что многие из нас еще в очень нежном возрасте запоем читали сказки "для взрослых", а Дюма для детей прочли уже будучи взрослыми. А сказки Дюма — и Арамиса — проверены на детях. Дети их любят! Мы тоже!

____________________

— А дети, которым вы рассказывали эти ваши сказки… им было интересно их слушать, раз они требовали продолжения?

— Да, дон Энрике. Хотя мне было немного грустно их сочинять. Только дети не понимали и смеялись. На то они и дети.

— Тогда, монсеньор, я спокоен за вашу душу! Человек, сочиняющий сказки, которые любят дети, не может быть злодеем! Иисус любил детей. И сочиненная вами сказка вознесет вас в Царство Небесное!

— Вы так полагаете? — промолвил Арамис.

— Сантьяго! Иначе быть не может.

— A ver, angelito![18] — иронически сказал Арамис.

— Вам очень приятно оскорблять меня, Сказочник?

— Чем же это я вас оскорбил, рыцарь?

— То ребенок, то ангелочек!

— Я не так суров, как ваш Магистр и героический Санта-Крус. В глубине души я очень мягкий человек. И, если я вас назвал ангелом — не обижайтесь. Вы действительно очень напоминаете мне ангела с одной испанской картины… Не помню, не то Хосе де Риберы, не то Луиса Моралеса… Нет, пожалуй, все-таки Риберы…

— Вы любите наших художников? — живо спросил дон Энрике.

— Да. И отдаю предпочтение перед своими соотечественниками. У наших больше пышности и… фривольности. Испанская живопись более возвышенная. Духовность в ней доминирует.

— Если вы знаток живописи, настоятельно советую вам взглянуть на работы Микеланджело Караваджо на Мальте.

— Как получится, — опять сказал Арамис, — " Ни надежды, ни страха"…[19] Но Караваджо — не испанец.

— Вы забыли короля испанской живописи! Великого Диего Веласкеса! "Сдача Бреды" — видели?

— Да, — сдержанно сказал Арамис.

— Ну — и?

— Красиво…

— Красиво — и все? — удивился дон Энрике, — Шедевр батального жанра!

— Настоящая война намного страшнее, — мрачно сказал Арамис, — Я уже говорил… Ла-Рошель, Кромвель, Фронда… Вам этого еще не понять. Вот вы и любуетесь приукрашенной войной Диего Веласкеса, придворного художника. Не обижайтесь за сравнение с ангелом. Я старик, погрязший в грехах, говорю это вам, черный ангел Мальтийского Ордена.

— Вот, Черный Папа, вы опять за свое! Где вы видели ангелов? На картинах художников и витражах соборов?