— Да, — ответила Блисс, — но мы заранее знаем, когда будет дождь, и готовы к этому.

— Ужасно, — сказал Тревиц, — вы не способны восхищаться неожиданными вещами.

— Вы правы, — признала Блисс, — я постараюсь больше не проявлять свою провинциальность.

— Кажется, никого нет, — разочарованно сказал Пелорат, оглядевшись.

— Только кажется, — возразила Блисс. — Они приближаются вониз-за того холма. — Она посмотрела на Тревица. — Мы не должны пойти навстречу?

— Нет. — Тревиц покачал головой. — Мы прошли им навстречу много парсеков. Остаток пути должны пройти они. Мы подождем здесь.

Только Блисс могла почувствовать приближавшуюся группу. Вскоре там, куда указал палец Блисс, из-за края холма показалась фигура. Затем вторая и третья.

— Пока что это все, — сказала Блисс.

Тревиц смотрел с любопытством. Хотя он никогда не видел роботов, он не сомневался, что это они. Они выглядели схематично, как люди на картинах импрессионистов, но в то же время не казались металлическими. Поверхность роботов была шершаво-матовой, как будто плюшевой, их даже хотелось потрогать. Роботы приближались совершенно невозмутимо. Если это Запретная планета, чье солнце не внесено в галактические каталоги, значит, сюда не залетали космические корабли и "Далекая Звезда" с прибывшими на ней людьми несомненно должны были оказаться для роботов чем-то новым. Однако роботы держались так, как будто выполняли рутинную процедуру.

— Здесь, — сказал Тревиц, — мы найдем информацию, которой нет больше нигде в Галактике. Мы можем спросить у них о местоположении Земли по отношению к этой планете, и, если они знают, они нам скажут. Кто знает, как долго эти штуки просуществовали! Подумать только, может быть, они ответят на основе личных воспоминаний.

— С другой стороны, — возразила Блисс, — может быть, они изготовлены недавно и не знают ничего.

— Или, может быть, — добавил Пелорат, — они знают, но ничего нам не скажут.

— Я полагаю, — сказал Тревиц, — они не могут отказаться, если только кто-нибудь не приказал специально. А поскольку нас на этой планете никто не ждал, вряд ли кто-нибудь мог отдать такой приказ.

Роботы остановились на расстоянии трех метров от гостей. Они стояли молча и неподвижно.

Держа руку на бластере, Тревиц обратился к Блисс:

— Вы не можете определить, не враждебны ли они?

— Надо, конечно, учесть, что у меня нет никакого опыта в отношении их ментальной деятельности, Тревиц, но я не улавливаю ничего похожего на враждебность.

Тревиц снял правую руку с рукоятки бластера, а левую протянул ладонью вверх к роботам, надеясь, что это будет принято как жест мира, и медленно сказал:

— Я приветствую вас. Мы прибыли на вашу планету как друзья.

Средний из трех роботов наклонил голову в полупоклоне, который оптимист мог истолковать тоже как жест мира, и ответил.

От удивления у Тревица отвисла челюсть.

В мире развитых галактических коммуникаций трудно ожидать, что окажется невозможно удовлетворить столь фундаментальную потребность. Однако, робот говорил не на галактическом стандартном и ни на чем похожем. Собственно, Тревиц ни слова не понял.

Пелорат удивился не меньше, чем Тревиц, но он был отчасти обрадован.

— Странно звучит, правда? — спросил он.

Тревиц повернулся к нему и сказал возмущенно:

— Странно — не то слово. Это тарабарщина.

— Вовсе не тарабарщина, — ответил Пелорат. — Это галактический, только очень древний. Я разобрал несколько слов. Возможно, если бы это было написано, я бы лучше понял, произношение все затрудняет.

— И что же он сказал?

— По-моему, он сказал, что не понял, что вы сказали.

— Я не поняла, что он сказал, — добавила Блисс, — но чувствую, что он в замешательстве… если я могу доверять своему анализу эмоций робота… если эмоции робота вообще существуют.

С трудом подбирая слова, Пелорат сказал что-то, и все три робота кивнули.

— Что вы им сказали? — спросил Тревиц.

— Что не могу говорить хорошо, но попытаюсь. Я попросил, чтобы они не торопили меня. В самом деле, старина, это страшно интересно.

— Это страшное разочарование, — пробормотал Тревиц.

— Видите ли, — сказал Пелорат, — на каждой планете своя версия галактического стандартного, и в Галактике миллионы диалектов, которые иногда не очень взаимопонятны. Но все они развивались вместе. Если предположить, что эта планета двадцать тысяч лет находилась в изоляции, ее язык должен стать непонятным для остальной Галактики. Язык этой планеты должен был измениться, но не изменился; возможно, это связано с роботами. Их постоянно программировали, и язык остался статичным, и мы сейчас имеем дело лишь с архаичной формой галактического.

— Пример того, — сказал Тревиц, — что роботизированное общество статично и вырождается.

— Но мой дорогой друг, — запротестовал Пелорат, — сохранение языка относительно неизменным еще не означает, что общество вырождается. В этом даже есть преимущество. Документы тысячелетней давности не теряют смысла и придают большую долговечность историческим архивам. В Галактике язык имперских архивов времен Хари Селдона уже звучит старомодно.

— А этот древнегалактический вы знаете?

— Не то чтобы знаю, Голан. Просто я в нем поднаторел, изучая древние мифы и легенды. Его словарь не так уж отличается, но в нем другие склонения и есть идиоматические выражения, которыми мы уже не пользуемся. Ну и произношение совершенно изменилось. Я кое-как могу служить переводчиком.

Тревиц вздохнул.

— Лучше, чем ничего, — сказал он. — Продолжайте, Янов.

Пелорат повернулся к роботам, немного помолчал, затем повернулся снова к Тревицу.

— А что им сказать?

— Начнем с главного. Спросите их, где Земля.

Пелорат произносил слова раздельно и при этом преувеличенно жестикулировал.

Роботы переглянулись и издали несколько невнятных звуков. Затем заговорил средний. Он что-то сказал Пелорату, а тот ответил, раздвигая руки, как будто растягивал резиновую ленту. Робот стал отвечать, так же тщательно разделяя слова, как Пелорат.

— Я не уверен, — сказал Пелорат Тревицу, — что сумел объяснить им, что я подразумеваю под "Землей". Я подозреваю, что они подумали, будто я имею в виду какой-нибудь район их планеты. Они говорят, что такого района не знают.

— Они сказали, как называется эта планета, Янов?

— Самое близкое, как я могу передать это слово — "Солярия".

— В легендах оно вам когда-нибудь встречалось?

— Нет, как и Аврора.

— Спросите их, есть ли место, называемое "Землей", среди звезд. Покажите наверх.

После нового диалога Пелорат сказал:

— Единственное, чего я от них добился, Голан, это то, что на небе нет никаких мест.

— Спроси их, — сказала Блисс, — каков их возраст, вернее, сколько времени они функционируют.

— Я не знаю, как сказать "функционировать". Я, собственно, не уверен, что смогу правильно сказать "возраст". Я не слишком хороший переводчик.

— Сделай, что можешь, дорогой.

После обмена несколькими репликами, Пелорат сказал:

— Они функционируют двадцать шесть лет.

— Двадцать шесть лет, — повторил Тревиц с отвращением. Вряд ли они старше вас, Блисс.

С неожиданной обидчивостью Блисс попыталась возразить:

— При всем при том…

— Знаю. Вы — Гея, которой от роду тысячи лет. Во всяком случае, эти роботы не могут говорить о Земле на основании своего опыта, и в их банках памяти нет ничего сверх необходимого для их функционирования. Об астрономии они, конечно, понятия не имеют.

— Где-нибудь на планете, — сказал Пелорат, — могут найтись древние роботы.

— Сомневаюсь, — сказал Тревиц, — но спросите об этом у них, если сумеете найти слова, Янов.

На этот раз состоялся продолжительный разговор, и Пелорат закончил его с выражением отчаяния на покрасневшем лице.

— Голан, — сказал он, — я не все понял, но, по-видимому, старых роботов используют как рабочих. Будь этот робот человеком, я бы сказал, что он презирает старых роботов. Эти три робота домашние и, как они говорят, им не дают состариться до замены. Таково положение, это их слова, а не мои.