— А зла ли была кошка?

— Ой, зла! С котятами, совсем не подступишься. Еще и поэтому мы ее утопили.

— Так теперь я за нее буду…

— Ты не птица Сыч! — слабыми голосами заныли гости Дома Вод. — Ты — Кикимора…

— Что ж с того… Я, ведь вам сказки рассказываю, а не ем вас…

— Ах, Кикимора!

Едва Бог мух припал к шестой снизу в пятом ряду груди своей матушки, из ее лона выскочил черный кот и тут же поймал мышь, которая на сеновале искала себе чего-нибудь на обед. Кот отъел у мыши голову, а тельцем брезгливо пренебрег. Насытившись кот стал тереться о ноги матери, издавая довольно приятное мурлыканье.

— Се брат твой — едва слышно молвила умиротворенная роженица первенцу.

Бог мух потянулся к брату, чтобы погладить его, но был принужден немедленно отпрянуть с криком чудовищной боли, так как кот немедленно вцепился в его конечность. От неожиданности мухи снялись с лица первенца. Обнажилась кровавую поверхность. Она немедленно отвлекла кота от терзания конечности старшего брата. Зверь подпрыгнул и через мгновение уже наслаждался кровавой баней.

Богу мух было так неприятно поведение брата, что он довольно грубо обошелся с ним, сняв его за шкирку с поверхности своего лица. В божественных конечностях кот извивался как змея, пока старший брат думал как проучить младшего.

Кстати, и мухи, успокоившись, вновь сели на лицо своего Бога. Бог решил пустить братцу в нос шептуна и завел конечность с зверем себе за спину под зад. Потужившись, первенец выпустил в нос хулиганистому родственнику газы. Черный кот чихнул и из его пасти выскочила молния в виде шара. Цуна не преминула расклевать огненный шар. Из огненной скорлупы на сеновал явился Игрун — третий из детей Цуны. Это было облако в штанах, увенчанное короной из шести огненный змей. В одной конечности Игрун держал молнию, в другой гром, в третьей коробок спичек, в четвертой, пятой и шестой ничего не держал. Надо ли говорить, что в мановение ока сеновал был запален с четырех концов и семейству пришлось спасаться бегством куда подальше от опасного места.

Когда переходили вброд Прорваниху из разнервничавшейся Цуны прямо в воду выпал еще один плод ее любви с бородавочником — сдобная блондинка в одном исподнем такого микроскопического размера, что ей пришлось прикрыть срам невесть откуда взявшейся балалайкой. Из воды первую дочь Цуны выудил всеблагий Бог мух и посадил ее себе на шею. Благодарная девица за это стала по мере сил развлекать свою семью веселыми куплетами: Ледники растают. В морях вода вскипит. Я вас уверяю — Вечен только жид. Очень скоро сгинет Даже гонококк. Никого не минет Измена, мой дружок. Вынь банан из уха. Забудь, что оскоплен. Кончился пир духа. Слушай шум времен. То не кошка щерится. То не мух жужжит. Мама Цуна телится — Новый мир творит. Гром гремит, грохочет. Молния блестит. Кто девчонку хочет? Обнажай свой бит!

Выбравшись на берег, парни обнажили у кого что было. После придирчивой ревизии девчонка выбрала Игруна и удалилась с ним в ближайшие кусты. Спустя время товарищи и родственники неоднократно спрашивали парнишку о том, что было между ними. Игрун, неизменно глядя в даль туманным взором, ответствовал:

— Золотая она баба…

У них родился мальчик — Световид. Ему и поручили сделать первые шаги в обустройстве пространства нового мира.

Световид получился несколько уродлив. Он представлял собой мальчика с пухлыми щечками, карими глазами, вздернутым носиком, высоким лбом и упрямым подбородком. На его круглой голове росли густые золотые кудри волос. Световид имел крепкое тело и ловкие сильные конечности. Одежды на нем были белые холщевые, но и штаны и рубаха несколько коротковаты, что вполне, впрочем, прилично младенцу его возраста, но прыти и разума он был несравненной.

Пока его родня отдыхала от событий первого дня творения на берегу Прорванихи, вкушая саранчу и цветочный нектар, внученок быстренько смотался в лес и отловил там замечательного белого коня в серых яблоках о пяти ногах, трех головах и семи хвостах, что смиренно пасся у могилы одного из прокрастов, которому во время оно был верным другом в деле совершения великих подвигов: в частности он перевозил ядерные заряды, просяную крупу и резиновые галоши из Душамбе в Кабул, а из Кабула в Душамбе сапфиры, опиум-сырец и заряженные позитивной энергией фотокарточки Усамы бен Ладена. Говорили, что они замечательно излечивали понос и гонорею.

— Балды, Тиглатпаласар.

— Балды, Салманасар.

— Как сапа?

— По тихому. Хвала Сикухе. А твоя?

— Не понимаю.

— Почему? Сикуху не чествуешь?

— Если бы! В гостях у чуханов был — на стол насрал, акурат между горшком щей и тазом водки. Скотину на чужом кладбище пас. Чужих детей похищал. Чужую старушку-недочеловека убил ради горсти медяков. Свой надел опийным маком и коноплей засадил. Ничего не помогает. Как питался с семьей и родственниками лепешками и чаем без сахара, так и питаюсь. Как спали вповалку все вместе на земляном полу, так и спим. Разве что ватные одеяла не только под себя стелем, но и укрываться ими начали.

— Вот видишь какой прогресс!

— Хотелось бы большего. Вот туалетную бумагу приходится стирать…

— А раньше совсем не пользовались.

— Это да…

— А потом, Тиглатпаласар, как ты хотел жить прокрастом? В холе и неге только белоносые живут. И то, хе-хе, пока мы их на шашлык не зарезали…

— Эх, скорее бы уж, Салманасар…

— Немного ждать осталось. Хвала Сикухе!

— Воистину хвала Всеблагой Всемилостивой… Я уж соседей-белоносых трясу-трясу — всех блох, всех вшей, всех клопов, всех глистов, всех мандавошек вытряс, и Сикухе в жертву принес…

— Вот и тряси. Вот и приноси… А букварь Сикухи читаешь?

— Всей семьей и с родственниками читаем. Керосину не жалеем.

— Наизусть учишь букварь Сикухи?

— Учу. Учу всей семьей и с родственниками. Саргон маленький, помнишь, бегал? Учить не хотел. Хотел биологию в микроскоп смотреть. Мы его этим микроскопом убили…

— Правильно сделали. Биологию нечего смотреть. Ее тоже убить надо.

— Убьем биологию, Салманасар!

— Убьем биологию, Тиглатпаласар!

Так и разъехались два друга на горной тропе, еще раз утвердившись в своем духовном поиске. Один на белом мерседесе. Другой на белом коне. Но оба с АК в руке и с Сикухой в башке. На радость духам.

— Поеду прогуляюсь… — обратился Световид к матери и бабушке почтительно кланяясь и держа под уздцы свою первую в жизни добычу.

— Мал еще! — отвесил сыну подзатыльник Игрун, изрядно уже набравшийся цветочного нектара, — иди лучше папке пятки почеши…

— Помалкивай, трутень… — в два голоса оборвали облако в штанах женщины, — дай мальчику натешиться. Пускай свет посмотрит, себя покажет, ибо наречен парень Световидом, а не Чешепятом каким-нибудь.

— Э… — только и мог сказать на это трутень, но его поддержал папа — черный кот, в дальнейшем прозываемый Зверем.

— А прадеду правнука показать как же? Прадеду Пачу не показать правнука не правильно!

— Пачу занят — строго прервал Зверя Бог мух.

— Почто знаешь? — взвился Зверь. Но защищать стало некого. Игруну уже было все равно. Он храпел себе тихонько, утомленный событиями. Световид же смирено ждал распоряжений касательно своей судьбы.

— Знаю, ибо прежде тебя рожден. — ответил Бог мух величественно.

— Он знает, знает — подтвердила Цуна.

— Ну чем занят Пачу, чем? — не унимался упрямый Зверь.

— Остроухих судит — вступила в разговор Золотая Баба.

— Ну а тебе откуда это известно? Ты же после меня родилась — удивился Зверь.

— Женская интуиция.

— Во дают, родственнички! — возмутился Зверь, — Все знают, а я получается говно!