Интервьюируемый напрягся лицом и даже привстал со стула.

— Кто это говорит? — почти закричал он. — Кто?! Назовите мне, кто это вам сказал? Фамилию назовите!

Фамилию никто не назвал.

— Вот вы журналисты, вы должны освещать факты, а вы собираете сплетни.

Разнервничавшийся интервьюируемый подался вперед, словно желая приблизиться к журналистам. Он почти коснулся микрофонов и с угрозой в голосе сказал:

— Хочу сказать, что отдельные наши газеты превратно толкуют информационную свободу. Они толкуют ее как вседозволенность! Пользуясь непроверенной информацией, они вводят в заблуждение своих читателей, провоцируя в обществе нездоровые настроения. Хочу предупредить, что лично я не оставляю без внимания периодическую печать. И готов судиться с…

Далее произошло что-то непонятное. Что-то страшное. Один из микрофонов, к которому приблизил лицо говорящий, вдруг взорвался, разбросав вперед и в стороны искры огня.

Присутствующие в зале ахнули, отшатнулись от сцены, бросились к дверям. Но быстро пришли в себя. Засудачили.

— Что случилось? Что?

— Микрофон! Там микрофон взорвался!

— Я видел, что микрофон. Почему он взорвался?

— Может, короткое замыкание?

— Какое, к черту, короткое замыкание? Он взорвался.

Охрана, выхватив пистолеты, заметалась по залу.

— Стоять! К стене! Всем стоять!..

Подбежали к упавшему за стол шефу.

— Что с ним? Жив?

— Нет. Готов!

Шеф лежал на полу. Раскинув руки. Ногами на спинке опрокинутого стула. Лица у него не было. На том месте, где должно было быть лицо, выпирало и шевелилось изрубленное в фарш мясо с белыми вкраплениями расщепленных костей.

— Е-мое!

— Кто стрелял? Кто стрелял?! — орали, перебегая от человека к человеку и тыча им в глаза дула пистолетов, растерявшиеся телохранители.

— Кто?!

— Никто не стрелял. Никто, — слабо сопротивляясь, отвечали журналисты. — Не было выстрела.

— А ну-руки!

Телохранители тщательно обыскали всех присутствующих в помещении. На этот раз журналисты не сопротивлялись и не пререкались. Журналисты с готовностью выворачивали карманы и бросали на пол бывшие там предметы.

— Пусто!

— У меня тоже ничего нет!

— Кто же?..

— Может, это микрофон? Там микрофон взорвался, — напомнив журналисты.

Телохранители подобрали разбросанные, разбитые микрофоны. Одного микрофона не было. Вернее, была только подставка с торчащим из нее обрубком держака. — Неужели?

— Бред!

— Кто снимал встречу? Кто снимал?..

— Я.

— И я.

— Где ваши камеры?

— Вон.

— Вы можете показать запись? То, что надо было показать?

— Да, наверное.

— Тогда давайте! Быстро давайте!

Операторы перемотали пленку и пустили ее на просмотр.

— Смотрите сюда.

Телохранители припали к окулярам.

Там был живой шеф. Он разговаривал. Потом вдруг скрылся в мгновенной вспышке взрыва. И уже не появился.

— А замедлить можно?

— Можно.

Операторы прокрутили пленку с трехкратным замедлением.

— А еще?

— Можно еще. Только, видно, будет хуже.

— Черт с ним, что хуже. Главное, медленно.

На двадцатикратном замедлении было видно, как вдруг, разламываясь на части, разлетелся самый большой и самый, близкий к выступавшему микрофон. Как пороховая волна ударила его в лицо.

Микрофон!

Не было киллера. Был микрофон!

— Чей микрофон? — спросил начальник охраны. — Чей?!

Микрофон был ничей. Был лишний.

Кто поставил микрофон на стол, установить было невозможно.

Телохранители прошли по периметру сцены, осматривая все вокруг. На задней стене в нескольких местах они обнаружили дыры и лежащую под ними на полу выбитую, раскрошенную штукатурку. В глубине дыр торчали черные, обугленные металлические головки. Они расковыряли ножами штукатурку и вытащили короткие обрезки гвоздей.

Огляделись, собрали с пола еще два десятка металлических обрубков.

Так вот как!..

Обшарив зал, нашли железные рваные по краям осколки. Остатки металлического стакана микрофона, в который были заключены взрывчатка и поверх нее гвозди.

— Вот падлы! Что удумали!

Короткий металлический стакан играл роль направляющего в нужную сторону заряд орудийного ствола. Гвозди подменяли шрапнель. Провод, идущий от стойки микрофона, никуда не привел. И никуда не должен был привести, потому что микрофон приводился в действие посредством радиовзрывателя. Провод был лишь антенной.

Убийце даже не надо было находиться в зале. Он мог наблюдать за пресс-конференцией по телевизору, потому что один из каналов, десятый канал, вел трансляцию в прямом эфире. Он мог смотреть телевизор и мог в нужный момент замкнуть провода.

Город был новый. Незнакомый. И в то же время знакомый, потому что похожий на все прочие двухсоттысячные города страны. Город имел один вокзал, одну автостанцию, несколько кинотеатров, несколько сотен магазинов и сорок тысяч квартир.

Из которых надо было выбрать одну.

Вначале Ревизор выбрал здание. Типовую пятиэтажную хрущевку. Оставив без внимания стоящие рядом кирпичные девятиэтажки. Хрущевки были самым дешевым жильем. С самыми дешевыми, мгновенно открываемыми замками. И с жильцами, которые ходили на службу. В более престижном жилье можно было нарваться на замки повышенной секретности, на сигнализацию, собак, охранников и тунеядствующих членов семьи.

Ревизор зашел в крайние подъезды. В первый. И последний. Прошел по этажам, выбирая боковые, с окнами, выходящими на три стороны, квартиры. Определил наименее посещаемые. Таких было три. Позвонил в одну.

— Кто там?

— Извините. У вас не найдется лишняя одежда?

— Проходи давай, попрошайка…

Неудачно.

Следующие двери.

— У вас не проживают Петровы?

— Какие Петровы? Нет у нас никаких Петровых!

Тоже мимо. Еще одни двери.

Звонок.

Звонок.

Звонок.

Кажется, пусто.

Ревизор сунул в замочную скважину универсальную отмычку, повернул, толкнул открытую дверь ногой, крикнул: «У вас дверь открыта!», зашел внутрь. Квартира была обжитой, и, значит, надо было поторапливаться.

Следуя раз и навсегда заведенному правилу, Ревизор начал со страховки. Прошел на кухню, снял с газовой плиты кастрюли и чайник, снял решетку, выдернул конфорки, положил рядом мыльницу и найденный в ванной комнате помазок.

Вроде похоже. На проверку газовой плиты похоже.

Теперь можно было работать.

Ревизор вытащил из кармана паспорт. Раскрыл, согнул полукругом страницу. Поддел ногтем за уголок еле-еле приклеенную фотографию и оторвал ее от листа.

Прошел в комнату, отыскал несколько простых, с твердой оболочкой карандашей. Расщепил их. Орудуя ножом, стесал, заострил концы, получив несколько разного размера и формы деревянных пробоев. Внимательно осмотрел их. Несколько забраковал. Несколько выточил заново.

Инструмент был готов.

Осталось оборудовать рабочее место.

Ревизор снял со стены деревянную, для резки хлеба, доску. Постелил на нее несколько плотных, вырванных из «Книги о вкусной и здоровой пище» страниц. Положил на них свою, лицом вниз, фотографию. На нее точно так же, лицом вниз, чужую. И, вставляя деревянные пробои в углубления на обратной стороне верхней фотографии, стал постукивать по ним ручкой ножа, выдавливая на нижней фотографии буквы объемных оттисков. Вверху — печатку, внизу часть букв слова ПАСПОРТ. Верхнюю фотографию он использовал как шаблон, позволяющий пробивать буквы в тех местах, что были на фотографии прежнего владельца паспорта.

Подготовленную фотографию он промазал тончайшим слоем клея и, точно совместив буквы, припечатал свой портрет к паспорту. К чужому паспорту. Но теперь уже к своему паспорту.

Дело было сделано.

Резидент сжег ставшими ненужными чужую и свои фотографии, подстеленную на доску бумагу, остатки карандашей. Смыл пепел в раковину. Убрал доску, мыльницу, помазок. Поставил стол и стулья точно так, как они стояли до его прихода.