— Пойди прими ванну.
— Нет.
— Идем. — Он взял ее за кисть руки и повел в ванную комнату. В душевом отделении находилось четыре душа; он включил боковой. Второй сверху был с запахом цветущей яблони.
— Давай.
И направился к двери. Она осталась стоять на том же месте, где он отпустил ее кисть, до этого таща ее за собой.
— Давай, — повторил он. — Это тебе поможет. Быстренько
Подождал.
— Или ты хочешь, чтобы я окунул тебя самолично? Могу поспорить, что у меня еще хватит сил, чтобы сделать это.
Она метнула в его сторону яростный взгляд. Возмущение ее тут же исчезло, как только она поняла, чего он пытался добиться. В глазах появилась редкая искорка озорства и, изумительно имитируя какую-нибудь деревенщину из молочного ряда, она произнесла:
— Только сунь свои лапы, тут же настучу шерифу, что я вовсе не твоя законная детка.
Но это усилие стоило ей слишком многого и она снова заплакала. Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Он ждал у входа в спальню, когда приоткрылась дверь и из нее выскользнул Рэтберн и тут же захлопнул ее за собой на полустоне-полувздохе.
— Что это? — спросил Кеогх.
— Подождите минутку. — Рэтберн направился к телефону. Кеогх добавил:
— Я послал за Вебером.
Рэтберн остановился на полпути столь резко, что со стороны это могло показаться смешным. — Ого! — воскликнул он. — Совсем неплохой диагноз для юриста. А есть вообще что-нибудь, чего бы вы не могли сделать?
— Я не понимаю о чем вы говорите, — раздраженно ответил Кеогх.
— О, а я думал, вы знаете. Да, опасаюсь, что данный случай в епархии Вебера. А что вас заставило предположить?
Кеогх содрогнулся.
— Я видел однажды, как подручный на мельнице получил удар ниже пояса. Я знаю, что он такого удара не получал. Так что же это, действительно.
Рэтберн бросил быстрый взгляд округ себя.
— А где она?
Кеогх показал на ванную.
— Я посоветовал ей принять душ.
— Хорошо, — ответил врач. Но голос свой все же понизил:
— Естественно, я не могу сказать без дальнейшего освидетельствования и лаб…
— Что это? — потребовал Кеогх негромко, но с такой яростью, что Рэтберн даже отступил на шаг назад.
— Это может быть хориокарценома.
Кеогх устало покачал головой.
— Мне — поставить диагноз? Я даже и произнести-то четко не смогу. Так что же это? — и тут же мгновенно замолчал, словно уловив слово из воздуха и позволил ему еще раз пробежать мимо.
— Я знаю, что подразумевает последняя часть.
— Одна из… — Рэтберн сглотнул и попытался еще раз. — Одна из наиболее жестоких форм рака. И она… — Он снова понизил свой голос. — Она далеко не часто проявляется в такой тяжелой форме.
— Короче, насколько это серьезно?
Рэтберн поднял руки и позволил им тут же упасть.
— Плохо, а? Док, а как плохо…?
— Может, когда-нибудь мы и сможем… — Приглушенный голос Рэтберна совсем стих.
Они застыли под пристальными взглядами друг друга, в которых читалась боль.
— Сколько времени?
— Может быть, недель шесть.
— Шесть недель!
— Ш-ш-ш! — Нервно шикнул Рэтберн.
— Вебер…
— Вебер разбирается в физиологии внутренних органов лучше, чем кто-либо. Но я не знаю, поможет ли это. Немного похоже на… ваш, э-э, дом, который поражен молнией, разрушившийся и сгоревший до основания. Вы можете исследовать его обломки, посмотреть сводку погоды и, э-э, узнать, что именно произошло. Может, когда-нибудь мы и сможем, — повторил он еще раз, но настолько безнадежно, что Кеогх, сквозь накатывающийся туман ужаса, пожалел его и полусознательно протянул руку. Дотронувшись до рукава пиджака врача, он неуклюже встал.
— И что же вы собираетесь сделать?
Рэтберн поглядел на закрытую дверь спальни.
— То, что… — он сделал жест указательным и большим пальцем. — Морфий.
— И все?
— Послушайте-ка, я же все-таки врач так сказать общего назначения. Спросите лучше Вебера, а?
Кеогх понял, что уже достаточно нажал на этого человека в поисках хотя бы крупицы надежды. И если ее нет, то и нет никакого смысла пытаться ее выдавить. Он спросил:
— А кто-нибудь работает над этим? Что-нибудь новое? Вы не могли бы разузнать?
— О, я это сделаю, сделаю обязательно. Но Вебер столько может вам выдать прямо из головы, сколько бы я разузнал за шесть ме… за долгое время.
Открылась дверь. Она вышла с пустым, ничего не выражавшим взглядом, но порозовевшей, и закутанной в длинный белый махровый халат.
— Доктор Рэтберн…
— Он спит.
— Слава Богу А…?
— Боли нет.
— Но что же это? Что с ним случилось?
— Ну, я не хотел бы утверждать со всей уверенностью… Мы ждем доктора Вебера. Он узнает.
— Но — но он…?
— Он проспит целые сутки.
— А могу я…?
Эта робость, осторожность, удивила Кеогха — все это так на нее непохоже.
— Могу я его увидеть?
— Он только что уснул!
— Меня не волнует это. Я очень-очень тихо. Даже не притронусь к нему.
— Идите, — вздохнул Рэтберн. Она открыла дверь, и нетерпеливо, молчаливо, проскользнула внутрь.
— Можно подумать, что она пытается удостовериться там ли он.
Кеогх, который хорошо знал ее, заметил:
— Так оно и есть.
Но биографию Гая Гиббона действительно оказалось трудно найти. Ибо он не был выдающимся администратором, который, несмотря на всю его охраняемую анонимность, обладал такой большой властью, что должен был оставлять следы для тех, кто знал куда смотреть и что искать, тех, кто мог поработать и просеить эти детали сквозь мелкое сито. Точно так же Гай Гиббон не являлся и наследником от рождения бессчетных миллионов, не был он и прямым потомком ряда финансовых великанов.
Происходил он оттуда же, откуда большинство из нас: из средних слоев или верхнесредних, или верхненижних средних, или нижне верхне средних или из какой-то другой неопределенной точки посреди постоянно перемещающихся слоев общества (чем больше их изучают, тем меньше в них разбираются). В конце концов он принадлежал к клану Уайков всего восемь с половиной недель. О, голые детали не слишком трудно отыскать (например — дата рождения, успеваемость в школе) и определенные основные факты (занятия отца, девичья фамилия матери), так же как и маме — другой (развод или смерть родственников). Но биография, настоящая биография, не ограничивающаяся описанием, которая объясняет человека — и это удается немногим-вот это-то предприятие нелегкое.
Можно смело предположить, что наука способна сделать то, чего не может вся королевская конница и вся королевская рать — склеить разбитое яйцо. Предоставьте ей достаточно оборудования и достаточно времени… но разве не то же самое: «Дайте достаточно средств и денег?» Ибо деньги могут быть не только средством, но и мотивом. Поэтому, если на проект израсходовано достаточно денег, то наверное можно снять последний покров таинственности с истории жизни человека, молодого человека из (как сказали бы снобы) ниоткуда, как бы ни был он недолго — хотя и близко — знаком.
Совершенно ясно, что самым важным событием в жизни Гая Гиббона стала его первая встреча с кланом Уайков, и подобно многим до и после него, он тогда не имел ни малейшего представления, что встретился с ними. Это случилось, когда Гаю было около двадцати, и он с Сэмми Штейном залез в чужие владения.
Сэмми был его школьным приятелем, и в тот день, он хотел сообщить ему какую-то тайну. И очень настаивал на вылазке, но объяснить в чем дело, отказывался. Сэмми был плечистым, добродушным и в разумных пределах безвольным парнем, чья близкая дружба с Гаем основывалась почти исключительно на притяжении противоположных полюсов. И, поскольку, из многих видов устраиваемых ими забав, самыми забавными считались посещения чужих владений. И в данном случае ему хотелось открытие своей тайны проделать именно таким образом.
«Посещение чужих владений», в виде развлечения, придумалось само собой, когда они еще ходили в школу. Оба парня жили в большом городе, окруженном (в отличие от большинства современных) старыми, а не новыми пригородами. Сюда же входили и крупные — а в некоторых случаях — более чем крупные владения и особняки. Им доставляло величайшее удовольствие перелезть через ограду или стену и, проникшись глубоким уважением к собственной храбрости, проскользнуть через поле или лес, лужайку или дорогу, подобно разведчикам-индейцам на территории поселенцев. Их дважды ловили, один раз спустили собак — трех боксеров и двух мастифов, которые безусловно разорвали бы их на мелкие кусочки, не будь у ребят больше везения, чем быстроты — а один раз добродушная маленькая старушка чуть не до тошноты закормила их своими бутербродами со студнем и привязанностью одинокой леди. Но в воспоминаниях о приключениях, эти два пленения придавали лишь остроты; две неудачи на сотню удач (ибо многие из владений посещались часто) — таким послужным списком стоило гордиться.