Войдя, Ямомото понизила голос:

— Нам еще повезло, что сторож обратил внимание. Администратор и его шайка даже и полицию не стали бы вызывать. Короче говоря, пришли полицейские. Они, что неудивительно, испугались. Сначала решили, что там похозяйничали звери. Один полицейский умел ловить рысей и койотов. Он где-то достал несколько старых ржавых капканов.

Посетители приблизились к ряду двойных дверей. Еще один кодовый замок. Шифр другой, заметил Бранч. Прошли по очереди: сначала комнату охраны, потом подсобное помещение, где Ямомото помогла им облачиться в зеленые халаты и хирургические маски и выдала по две пары латексных перчаток, потом главное помещение, где над пробирками и клавиатурами сидели лаборанты. Доктор вела их мимо блестящих рядов какого-то оборудования и продолжала рассказывать:

— В ту ночь она явилась опять и попала ногой в капкан. Пришла полиция — для них это было полной неожиданностью. Они к такому оказались не готовы. Ростом едва четыре фута, нога сломана — и почти одолела пятерых взрослых мужчин. Она чуть не сбежала, но все же ее поймали. Мы, конечно, предпочли бы живой экземпляр.

Они приблизились еще к одной двери — на приколотом к ней листке было написано от руки «Береги сопли».

— «Сопли»? — удивилась Вера.

Ямомото заметила табличку и перевернула надписью вниз.

— Шутка, — сказала она. — Это помещение охлаждается. Мы называем его «Яма и маятник» — помните, у Эдгара По?..

Бранчу понравилось, что она покраснела. Ямомото, конечно, профессионал. И более того, хочет произвести на них хорошее впечатление.

Доктор пропустила их внутрь. Тут оказалось не так холодно, как ожидал Бранч. Висевший на стене градусник показывал тридцать один градус по Фаренгейту.[14] Час или два вполне можно поработать. Правда, здесь никого и не было. Вся работа выполнялась автоматически. Раздавался тихий ритмичный шорох. Ш-шш, ш-шш, ш-шш… Словно кто-то успокаивал ребенка. При каждом шорохе мигали светодиоды.

— Так ее убили? — спросила Вера.

— Нет, вовсе нет, — ответила Ямомото. — Взяли ее живой — с помощью сетки и веревок. Но капкан был ржавый. Развился сепсис, потом столбняк. Умерла до нашего приезда. Я привезла ее сюда в контейнере со льдом.

В помещении было четыре стальных прозекторских стола, на каждом — куб голубой желеобразной массы, рядом — аппаратура, каждые пять секунд производящая яркую вспышку.

— Мы назвали ее Доун, — сказала доктор.

Гости посмотрели в голубой гель — там она и была, замороженная и распиленная на четыре части.

— Мы уже наполовину компьютеризовали нашу цифровую Еву, когда нашли хейдла. — Ямомото указала на холодильники вдоль стен. — Тогда мы поместили Еву обратно в холодильник и тут же начали работать с Доун. Как видите, мы расчленили тело на четыре части и поместили каждую в специальный гель. Эти аппараты — криомикротомы. Каждые несколько секунд они снимают очередной срез толщиной полмиллиметра, а синхронизированная камера делает снимок.

— И долго оно тут находится? — спросил Фоули.

«Оно», а не «она», отметил Бранч. Фоули старался называть ее нейтрально. А Бранч, напротив, воспринимал ее как родственное существо. А как же иначе? Маленькая кисть с пятью пальцами, как у человека.

— Две недели. Сейчас тут работают лезвия и камеры. А через несколько месяцев у нас будет банк данных с двенадцатью тысячами изображений. Сорок миллионов байт информации на семидесяти лазерных дисках. С помощью мыши можно будет передвигаться по ее трехмерному изображению, изучать ее анатомию.

— А смысл?

— Понять физиологию хейдлов, — объяснила доктор. — Нам нужно знать, чем она отличается от человеческой.

— А этот процесс можно как-нибудь ускорить? — спросил Томас.

— Мы ведь даже не знаем, что ищем, не знаем, какие задавать вопросы. Мы не имеем права что-либо упустить. Сами понимаете, от мельчайшей детали может зависеть очень много.

Они разделились и подошли к разным столам. Сквозь прозрачный гель Бранч видел голень и ступню. Вот здесь капкан впился в кости. Кожа — белая, словно у рыбы.

Бранч отыскал верхнюю часть тела. Она напоминала алебастровый бюст. Из-под полуопущенных ресниц виднелись голубые глаза. Рот приоткрыт. Лезвие криомикротома двигалось на уровне шеи.

— Вы, наверное, видели много таких, — сказала доктор из-за плеча Бранча.

Голос у нее был строгим. Бранч придвинулся к столу и наклонил голову, почти сочувственно глядя на Доун.

— Они все разные, — сказал майор. — Вроде нас.

Возможно, она ждала от него другого. Большинство людей, видевших Бранча, не сомневались, что он постоянно жаждет крови хейдлов.

Ямомото заговорила мягче:

— Судя по зубам и неразвитому тазу, ей лет двенадцать-тринадцать. Разумеется, мы можем ошибаться. Нам не с чем сравнивать, поэтому мы вынуждены гадать. Очень трудно получить образцы. Казалось бы, если люди столько раз с ними сталкивались, мы тут должны ходить по колено в трупах.

— Странно, — заметила Вера, — они что — разлагаются быстрее, чем обычные млекопитающие?

— Это зависит от того, как долго они находятся на солнечном свету. Но дело в другом — тела обычно подвергаются надругательству.

Бранч заметил, что Ямомото старается на него не смотреть.

— То есть их расчленяют, или как?

— Гораздо хуже.

— Именно надругательство? — уточнил Томас. — Сильно сказано.

Ямомото подошла к холодильнику и выдвинула один из ящиков:

— А как еще назвать?

На металлическом поддоне лежал искалеченный скорчившийся труп — он напоминал мумию тысячелетней давности.

— Его поймали и сожгли неделю назад.

— Солдаты? — спросила Вера.

— Нет, представьте. Обычные жители города Орландо, штат Флорида. Люди напуганы. Возможно, это одна из форм проявления расизма. Отсюда и переход от страха к ненависти. Людям кажется, что нужно разделаться с врагом, даже если он уже убит. Может быть, они считают, что борются со злом.

— А вы? — спросил Томас.

Ее миндалевидные глаза погрустнели. Но она держала себя в руках. Конечно, Ямомото так не считала, ни как ученый, ни как человек.

— Мы предлагали вознаграждение за неповрежденные экземпляры, — сказала она. — И все равно получаем в лучшем случае вот такое. Например, этот — его поймали обычные служащие средних лет — бухгалтеры и программисты, которые играли в футбол на окраине города. Когда с ним покончили, от него остался только кусок угля.

Бранч видал и не такое.

— И так по всей стране. По всему миру, — пожаловалась Ямомото. — Мы знаем, что они появляются наверху. Их иногда видят — и ловят — где-нибудь в подземке или в сельской местности. Однако попытайтесь-ка заполучить неповрежденный труп. Задача не из легких. И это очень затрудняет исследования.

— Доктор, а зачем они, по-вашему, выходят на поверхность? А то ведь у каждого своя теория.

— Никто точно не знает. По правде сказать, я не думаю, что они стали подниматься чаще, чем на протяжении нашей истории. Просто люди начали больше обращать на них внимание, вот нам и кажется, что хейдлы выходят чаще. А в большинстве случаев тревога вообще оказывается ложной. Как с НЛО. Много случаев, когда они случайно забредают наверх, а иногда за хейдлов принимают животных или даже ветки, что скребутся в окно.

— О, — сказала Вера, — так это в основном наше воображение?

— Нет, конечно. Они существуют. Прячутся на свалках, в подземных коммуникациях, заброшенных домах, в лесах. В нашей, так сказать, ахиллесовой пяте. Но их никоим образом не столько, сколько нам преподносят политики и журналисты. Они говорят чуть ли не о вторжении, господи! Кто куда вторгается? Ведь не хейдлы же бурят шахты и колонизируют пещеры.

— Опасные вы речи ведете, — заметил Фоули.

— Нас изменили страх и ненависть, — продолжала молодая женщина. — Я думаю о том, в каком мире будут расти наши дети. Ведь это очень важно.

— Но если хейдлы выходят не чаще, чем обычно, — возразил Томас, — это опровергает все теории катастроф, о которых постоянно твердят, — что голод, чума или экологические бедствия происходят, когда среди нас появляются они.