Под пальцами де л'Орме был вырезан круг. По краям виднелись остатки волос, внизу — шея.

— Лицо было здесь? — уточнил Томас.

— Кто-то его уничтожил!

Томас рассмотрел соседние изображения:

— А все остальное оставил? Но почему?

— Какая подлость! — простонал де л'Орме. — А у нас ни одного снимка. Как такое случилось? Сантос был тут вчера весь день. А потом дежурил Прам, пока… пока не ушел, черт его побери.

— Может, это Прам?

— Прам? Зачем ему?

— А кто еще знал?

— Хороший вопрос.

— Бернард, — сказал Томас, — все очень серьезно. Похоже, кто-то хотел, чтобы именно я не увидел лица.

Его замечание озадачило де л'Орме.

— Это уж слишком. Уничтожать изображение только ради того…

— Моими глазами смотрит Церковь, — напомнил Томас. — А теперь она никогда не узнает, что тут было.

Де л'Орме в растерянности припал лицом к стене.

— Это случилось несколько часов назад, не больше, — сообщил он. — Все еще пахнет каменной пылью.

Томас изучал камень.

— Любопытно, — заметил он. — Следов инструментов не видно. А борозды похожи на следы звериных когтей.

— Ерунда. Разве животное могло такое сделать?

— Согласен. Видимо, тут действовали ножом или шилом.

— Это преступление! — кипятился де л'Орме.

Сверху на собеседников упал луч света.

— Вы все еще тут, — сказал Сантос.

Томас поднял руку, заслоняя глаза от света. Сантос светил прямо на него. Томас почувствовал себя оцепеневшим и беззащитным. Мальчишка! Иезуита злило такое неуважение. А де л'Орме, конечно, и не подозревает о его тихой провокации.

— Что ты делаешь? — резко спросил Томас.

— Да, — присоединился де л'Орме. — Пока ты там ходил, мы обнаружили ужасную вещь.

Сантос отвел фонарик в сторону:

— Я услышал шум и подумал, что это Прам.

— Забудь ты про него. Тут произошла настоящая диверсия: кто-то уничтожил лицо.

Сантос поспешно спустился, путаясь ногами в лестнице, которая ходила под ним ходуном. Томас чуть отступил, давая юноше пройти.

— Грабители! — завопил Сантос. — Храмовые воры! Черные археологи!

— Возьми себя в руки, — потребовал де л'Орме. — При чем тут это?

— Я так и знал, что Праму доверять нельзя! — бушевал Сантос.

— Прам не виноват, — сказал Томас.

— Откуда вы знаете?

Томас посветил в угол за колонной.

— Я, конечно, могу только предполагать. Возможно, это и не он здесь лежит. Узнать трудно, тем более я Прама никогда не видел.

Сантос рванулся вперед и посветил в угол.

— Прам! — И его тут же вырвало в грязь.

Прам выглядел так, словно по нему проехал тяжелый каток. Он находился между двумя колоннами, в проеме шириной не более шести дюймов. Чтобы затолкать человека в такую щель, переломав ему все кости, расплющив череп, нужна была поистине невероятная сила.

Томас перекрестился.

Форт Райли, штат Канзас

1999

Здесь, на обширных равнинах, летом пересыхающих, в декабре бороздимых ветрами, Элиаса Бранча всегда считали настоящим воином. Сюда он и вернулся — ходячая загадка — мертвый, хоть и не погибший. Тщательно скрываемый пациент седьмого корпуса превратился в легенду.

Шли месяцы. Наступило Рождество. Здоровяки-рейнджеры пили в офицерском клубе за невиданную стойкость майора. Настоящий молот Божий. Наш человек! Кое-какие слухи о том, что с ним случилось, просочились наружу — про людоедов с женскими грудями. Никто, конечно, этому не верил.

Однажды среди ночи Бранч сумел выбраться из постели. Зеркал нигде не было. На следующее утро все увидели ведущие к окну кровавые следы и поняли, что искал майор и что именно он увидел через закрывающую окно решетку: первый снег.

Тополя окутались зеленой дымкой. Потом начались каникулы. Десятилетние офицерские отпрыски, спешившие мимо госпиталя купаться и рыбачить, косились на седьмой корпус, окруженный колючей проволокой. Только страшилку они рассказывали с точностью до наоборот: ведь на самом деле доктора пытались расколдовать монстра.

С Бранчем ничего нельзя было поделать. Пересадка кожи спасла ему жизнь, но не внешность. Когда все зажило, среди шрамов от ожогов он не мог отыскать следы осколочных ранений. Собственное тело с трудом признавало, что выздоравливает.

Кости зажили так быстро, что врачи даже не успели их вправить. Ожоги зарубцевались с такой скоростью, что шовный материал и пластиковые трубки буквально вросли в тело. В костях и органах остались куски металла. Все тело превратилось в сплошной рубец.

То, что Бранч выжил, а затем так изменился, поставило врачей в тупик. Они обсуждали при нем его состояние, словно он — подопытный образец, эксперимент с которым вдруг не заладился. Новообразования в организме походили на рак, но онкологическим заболеванием нельзя объяснить уплотнение суставов, патологическую мышечную массу, неравномерное распределение кожного пигмента, странные костистые рубцы на пальцевых суставах. На черепе появились кальциевые выросты. Суточный цикл колебался. Сердце увеличилось. Число красных кровяных клеток в два раза превышало норму.

Свет — даже лунный — был для него мукой. На глазах образовалась светоотражающая пленка, как у ночных животных, и глаза стали светиться в темноте. Науке известен только один высший примат, обладающий ночным видением, — ночная обезьяна дурукули. Бранч видел в темноте в три раза лучше, чем дурукули.

Он сделался в два раза сильнее среднего человека такого же веса. Вдвое выносливее молодых солдат, не достигших и половины его возраста. Он стал очень ловким и бегал как гепард. Непонятным образом майор превратился в суперсолдата — мечту любой армии.

Местные Гиппократы пытались свалить все на неправильную комбинацию стероидов, некачественные лекарственные препараты или врожденные дефекты. Кто-то предположил, что причина в остаточном действии нервных потрясений, пережитых во время военных событий. А один даже обвинил во всем Бранча — дескать, это результат самовнушения.

В каком-то смысле Бранч сделался врагом — ведь он наблюдал что-то неположенное. Его не понимали, а значит, он представлял внутреннюю угрозу. И не только потому, что все предпочитали рациональность. С той ночи в боснийских лесах Бранч стал для всех олицетворением хаоса.

С ним постоянно работали психиатры. Посмеиваясь над его рассказами о чудовищах с женской грудью, восставших из боснийских захоронений, медики терпеливо объясняли Бранчу, что во время обстрела он получил серьезную психическую травму. Один врач заявил, что галлюцинация Бранча — совокупный результат многих факторов: детских страхов перед ядерной войной, фильмов-ужасов, боевых действий, в которых Бранч принимал непосредственное участие. В общем, стандартный американский набор для ночного кошмара. Другой доктор приводил истории о «лесных людях» в средневековых легендах и высказал предположение, что Бранч проецирует эти истории на реальную жизнь.

Наконец Бранч понял: от него ждут отречения. И любезно уступил. Да, заявил он, это просто больное воображение. Помутнение рассудка. В Z-4 ничего подобного не происходило. Но в его искренность никто не поверил.

Однако не все столь усердно изучали пациента. Один непутевый терапевт по имени Клиффорд настаивал прежде всего на лечении. Вопреки желанию исследователей он лечил Бранча кислородом, облучал ультрафиолетовыми лучами. В конце концов состояние Бранча улучшилось. Обмен веществ и физическая сила приблизились к нормальным показателям. Кальциевые выросты на черепе атрофировались. Сознание пришло в норму. Он мог видеть при свете. Правда, выглядел Бранч ужасающе. С его шрамами ничего нельзя было сделать, как и с ночными кошмарами. И все же ему стало получше.

Прошло одиннадцать месяцев, и однажды утром Бранчу, жестоко страдающему от света и свежего воздуха, приказали собираться. Он уезжал. Его могли бы уволить в запас, но стране ни к чему, чтобы по улицам бродили психи со шрамами и боевыми наградами. И его отправили обратно в Боснию — там он хоть будет под присмотром.