— Мыши, что ли? — удивился сержант Дорнан. — Сушеные?

Их было огромное количество.

— Нет, — сказал Бранч. — Пенисы.

Хейдлы были разного роста. Некоторые — выше людей. Узкоплечие, как африканцы-масаи, они казались нелепыми рядом со своими малорослыми кривоногими товарищами.

У многих на руках и ногах вместо ногтей были странные когти. Если бы не обточенные зубы и не странные колпачки из резной кости на пенисах, они почти не отличались бы от людей, этакие крепыши полузащитники.

Среди хейдлов оказалось пять худых женственных фигур, изящных, стройных, но явно мужских. На первый взгляд они показались Бранчу подростками, однако лица, покрытые слоем охры, были не моложе, чем у других. Эти пятеро имели черепа необычной формы — сплюснутые, словно в детстве они носили специальную повязку. Именно у них сильнее всего выступали клыки, у некоторых длинные, как у бабуинов.

— Нужно взять с собой несколько тел, — сказал Бранч.

— А для чего они нам, майор? — спросил рейнджер. — Они же плохие парни.

— Ага. И мертвые, — поддакнул его товарищ.

— В качестве доказательства. Начнем наконец их изучать, — пояснил Бранч. — Мы сражаемся с чем-то, чего никогда не видели. С ночным кошмаром.

До сих пор военным США не удалось добыть ни одной особи противника. Ливанская организация Хезболла заявила, что им удалось взять хейдла в плен живьем, но никто этому не верил.

— Не буду я их трогать. Настоящий черт, посмотрите-ка!

Они и вправду больше походили на чертей, чем на людей.

Какие-то животные, покрытые наростами. «Совсем как я», — подумал Бранч. Ему трудно было смириться с тем, что существа с коралловыми наростами-рогами так напоминают людей. Некоторые их них, казалось, готовы когтями прорываться назад к жизни. Бранч не винил своих подчиненных за суеверный страх.

И тут все услышали сигнал. Скребущий звук шел из груды трофеев. Бранч аккуратно подцепил и вытащил из кучи фотографий, наручных часов и обручальных колец портативную рацию. Три раза нажал на кнопку передачи и услышал ответный троекратный сигнал.

— Там кто-то есть, — сказал один из рейнджеров.

— Да. Вот только кто?

В тишине под ногами хрустели зубы.

— Назовите себя, прием, — сказал Бранч в рацию.

Все ждали. Ответивший явно был американцем.

— Здесь так темно, — простонал он. — Не бросайте нас!

Бранч опустил рацию на землю и отвернулся.

— Погодите-ка, — вмешался пулеметчик. — Это вроде Скоупа голос. Я его знаю. Только неизвестно, где он находится.

— Тихо, — прошептал Бранч, — зато они знают, что мы здесь.

И рейнджеры побежали.

Они неслись по темным коридорам, словно рабочие муравьи, катящие перед собой огромные белые яйца. Только это были не яйца — пятна света от налобных фонарей казались большими светлыми шарами. Вчера, тринадцатого, их уже осталось только восемь. Остальные сгинули — и люди — угасшие души, — и их белые шары. Оружие попало в руки врага. У одного из оставшихся, сержанта Дорнана, были сломаны ребра.

Рейнджеры двигались без остановки пятьдесят часов и только иногда стреляли назад, в темноту. Наконец бежавший позади всех Бранч шепотом приказал:

— Развернуться цепью!

Все выстроились — от самого сильного до раненого. Тут, где коридор разветвлялся, рейнджеры сделали привал. Здесь они уже проходили. Три оранжевые полосы, нанесенные на древнюю стену флуоресцентной краской из баллончика, показались родными. Солдаты сами их начертили — отметили место своей третьей стоянки. До выхода оставалось не больше трех дней пути.

Известняковую тишину прорезал тихий вздох сержанта Дорнана. Раненый сел и, не выпуская оружия, положил голову на камень. Остальные принялись готовиться к последнему привалу.

Удачная засада была единственной надеждой на спасение. Если она не сработает, никто из них не увидит больше солнечного света, к которому сейчас свелись все их религиозные помыслы. Да славится сияние дня.

Двое погибших, трое пропавших без вести, у Дорнана переломаны ребра. И, черт побери, автоматическая пушка производства «Дженерал электрик» с полным комплектом боеприпасов. Ее увели у рейнджеров прямо из-под носа. Терять такое оружие нельзя. Мало того что отряд лишился огневого превосходства, так еще однажды каких-нибудь смельчаков вроде них встретят тут стеной огня из американской пушки.

А сейчас их кто-то быстро догонял. На всем пути отступления отряд оставлял микрофоны, от которых теперь поступали сигналы. Враги двигались почти бесшумно, словно змеи: несмотря на усиленный сигнал, их почти не было слышно, — но притом с большой скоростью. Иногда они прикасались к стенам. Иногда разговаривали, однако их хрюканье не напоминало ни один известный язык.

Девятнадцатилетний капрал присел на корточки возле своего рюкзака; пальцы у него дрожали. Подошел Бранч.

— Не слушай, Вашингтон, — сказал он, — не пытайся их понять.

Испуганный юнец поднял глаза. Начиналась история Франкенштейна. Их Франкенштейна. Бранч знал этот взгляд.

— Они близко. Не раскисать!

— Так точно, сэр.

— Ситуация поправима. Мы возьмем все под контроль.

— Так точно, сэр.

— Значит, так, сынок. Теперь мины. Сколько у тебя «клейморов»?[8]

— Три. И все.

— Большего и желать нельзя, верно? Одна здесь, одна там. Отлично управимся.

— Так точно.

— Остановим противника здесь. — Бранч слегка повысил голос, чтобы слышали и другие. — Тут будет рубеж. И все. Потом отправляемся домой. Мы уже почти вышли. Можете доставать крем для загара.

Шутка всем пришлась по вкусу. Кроме самого майора, в отряде были только темнокожие. Крем для загара, здорово!

Бранч двигался вдоль линии от одного бойца к другому, ставя мины, определяя каждому сектор обстрела. Он готовил засаду тщательно, как паук, плетущий свою паутину. Жуткое место. Даже если не думать об этих стенах, что вдруг начинают пестреть рисунками, о непонятных изваяниях, о неожиданных обвалах и наводнениях, окаменевших скелетах, минах-сюрпризах. Даже если здесь воцарится мир, оно все равно останется страшным. Стены пещеры свели вселенную к размерам крошечного шарика, а тьма швырнула его в свободное падение. Закрой глаза — и сойдешь с ума в этом хаосе.

Майор видел, что все устали. Связи с поверхностью не было уже две недели. Даже будь у них связь, они не смогли бы вызвать сюда подкрепление или артиллерию либо потребовать эвакуации. Рейнджеры были глубоко, одни, и окружены чудовищами, частично воображаемыми, частично настоящими.

Бранч остановился перед доисторическим изображением бизона. Из спины животного торчали копья, внизу валялись внутренности. Он умирал, но умирал и охотник, который его поразил. Тонкая фигурка, пронзенная длинными рогами, опрокинулась на спину. Охотник и жертва, по духу одно и то же. Бранч поставил последнюю мину, отогнув специальные опоры, к самым ногам бизона.

— Майор, они приближаются.

Бранч огляделся. Это радист: на голове у него наушники. Майор еще раз проверил, все ли в порядке, прикинул направление действия мин — где шарики поразят насмерть, где могут задеть на излете, а в какие ниши не попадут вообще.

— По моей команде, — предупредил он. — Не раньше.

— Знаю.

Это все знали. Трех недель, проведенных под командой Бранча, вполне хватило, чтобы усвоить его уроки.

Радист выключил фонарь. Другие солдаты, стоящие на развилке, тоже выключили налобные фонари. Бранч почувствовал, как их затапливает тьма. Оружие все навели заранее. Каждый солдат на своем посту мысленно представил цепочку взрывов. Слева направо. Сейчас они слепы из-за темноты, но и яркий свет их тоже ослепит. Дульное пламя — еще одна помеха зрению. Лучше всего притвориться, что все видишь, и позволить отыскать цель своему воображению. Закрыть глаза и проснуться, когда все кончится.

— Еще ближе, — прошептал радист.

— Знаю, — отозвался Бранч.

Он услышал, как радист осторожно снял и отложил в сторону наушники и взял оружие.