Испытания этой скважины и еще нескольких фонтанов внушают уверенность, что севернее Сургута найден очень ценный клад. И Косьяненко вовсе не фантазирует, ожидая, что Федоровка окажется «младшим братом» Самотлора… Так или иначе, но его полеты к Федоровке увенчались большой удачей. Он говорит:

— Нет, не зря жгли на этом маршруте бензин…

За десять тысяч летных часов Косьяненко побывал на многих маршрутах поисковых экспедиций, но самые памятные пролегают здесь, вдоль Оби. И притом самые трудные.

— Геологи пошли далеко на Север, — говорит он, — выходят уже к океану. Наверно, не остановятся на берегу, попробуют взять нефть со дна Северного Ледовитого…

Если Владимир Лукьянович к тому времени «отлетается», его сын увидит просторы океана.

Полдня я провел в Сургутском аэропорту, ожидая рейсового «АН-24» на Тюмень. Он не мог пробиться сюда из Омска: видимость ниже нормы, тяжёлые снежные облака едва не цеплялись за кроны кедров и лиственниц.

Но гул моторов не затихал над площадкой, где взлетали и садились машины вертолетных подразделений. В этот сумрачный, промозглый день робкой сибирской весны, как обычно, по графику сменялись вахты на вышках, выросших в тайге, и один за другим отправлялись в рейс «МИ-4», «МИ-8». Шли они невысоко, под темной кромкой облаков, так что можно было разглядеть лица пилотов.

Отряды искателей сокровищ Тюмени и в этот непогожий день имели крепкую поддержку с воздуха…

Возвращаясь летом с далекой сибирской стройки в большой город, каждый раз испытываешь смешанное чувство. Глаз жадно хватает сочную зелень придорожных посадок, многоцветье клумб, пеструю одежду горожан. Вся эта малая малость волнует, путает мысли, кружит голову. Не скоро понимаешь, отчего все так. А когда озарит догадка, долго противишься ей: пустяк, быть того не может… Но — никуда не деться: природа распорядилась Тюменским краем в полном соответствии с законом равновесия. Насколько богат этот край нефтью, газом, деловым лесом, зверем и рыбой, настолько неприветлив, неуютен, беден красками. Там, в тайге, среди озер и болот, скучно, тоскливо без настоящих, привычных красок. Зеленое там вовсе не зеленое, голубое не голубое, а словно увиденное в сумерках; тайга черная; вода в озерах и реках, как крепко заваренный чай. Мудрено ли то смешанное чувство облегчения и радости, которое испытываешь, возвращаясь на Большую землю?

Ты возвращаешься, другие остаются.

Однажды на дороге Тюмень — Сургут я наблюдал необычное зрелище. После грозы, когда дальний край неба был еще затянут тучами, над головой зажглась радуга — яркая и близкая, такой раньше никогда не приходилось видеть. Она прожила недолго — считанные минуты. И за эти минуты весь поселок высыпал на оплывшую после дождя улицу.

Люди стояли, запрокинув головы, ни возгласа, ни восклицания. Странная разлилась кругом тишина…

Радуга растаяла, и молча, как прежде, все разошлись по своим делам.

Однако самым удивительным было продолжение.

Неделю спустя я услышал, как на пятачке у конторы главный инженер отчитывал двух девчонок-маляров. Говорились жесткие слова о самоуправстве, разбазаривании народного добра. Девчонки хлюпали носами, ежились под ехидными взглядами публики в спецовках — было утро, час развода на работы, и народу у конторы толпилось немало. Наругавшись вволю, главный безнаделено махнул рукой, и девчонки поплелись на объект. «Черти, — сказал мне обиженно главный. — Мы этой краской хотели детский садик внутри покрасить. А они?..»

Случилось вот что. В верхней части поселка, у самой кромки тайги, совсем недавно поставили десяток домиков. Домики оштукатурили снаружи для тепла. Скоро туда должны были переселить семейных из общежития. Ждали только, когда просохнет штукатурка. И вот, проснувшись в то самое утро, главный инженер не поверил своим глазам: на взгорке, как кубики на витрине, весело грудились разноцветные дома (когда я увидел эту картину, мне сразу вспомнилась радуга — так искусно был подобран колер и продумано чередование цветов. Чем ближе к черной стенке тайги, тем ярче краски. Казалось, тайга зажигается от оранжевого, красного).

Тут же были найдены виновники — те девчонки-маляры. И тут же был дан справедливый нагоняй: в таежном поселке, оторванном от большой земли, каждый гвоздик, каждый кирпич, каждый пучок пакли на вес золота, и вдруг такая непозволительная роскошь…

Я разговаривал и с девчонками. Они долго отмалчивались. Потом одна из них (помню ее имя — Валя. Помню, что она с Украины) сказала: «Здесь все так серо!..» И тогда я многое понял. И фраза, уже готовая сорваться с языка («Серо… Но куда денешься? Природа распорядилась краем по справедливости — в полном соответствии с законом равновесия»), — эта фраза так и не была произнесена. Я понял, что поступок девчонок был все-таки справедлив, и справедлив по самому высшему счету. Он выдавал пока необдуманное, стихийное нежелание мириться с серостью окружающей жизни, даже если эта серость находилась в полном соответствии с объективным законом равновесия. За этим поступком виделся и современный молодой человек, которому не безразлично, в каких условиях осваиваются богатства края. Который связует понятие переустройства мира не с самообеднением, урезыванием развитых потребностей, а с непременным обогащением, качественным человеческим ростом. Возможно ли все это, когда в смету заложены огромные средства на плановое строительство промышленных объектов, а, скажем, забота об эстетическом уровне жизни строителей находится на откупе случая? Ведь тот конфликт, о котором я рассказывал, обострился как раз потому, что серая, неприглядная природа края была как бы под стать серому, унылому жилищу первопроходцев, рассчитанному на минимальные потребности — было бы сухо да тепло…

На встрече в редакции (слепа направо):

Александр Барахтянский. Леонид Петрушин, Алек-

сандр Лозенко, Юрий Круглое, Виктор Васькин, Вик-

тор Архипов.

Фото А. КАРЗАНОВА.

Так было два года назад. Сегодня на строительстве дороги Тюмень — Сургут ситуация несколько изменилась. И хотя поселки строителей по-прежнему мало радуют глаз, редкий руководитель недооценивает важности эстетики для стройки, влияния красивого на нравственное самочувствие людей, на отношение к делу, на решение вечного для Севера вопроса: уехать или остаться?

Но понять, оценить — половина дела. Решить проблему труднее, хлопотнее, ибо здесь возникает ну хотя бы вот этот немаловажный вопрос: как, чьими руками сделать, чтобы было на трассе красиво? По штату строительно-монтажным поездам художника не положено. Отлично, если среди ребят окажется художник. Но людей нанимали строить дорогу. Умеешь ли ты рисовать, в отделе кадров не спрашивают. И опять надежда на случай.

Вспоминаю столовую в поселке Кинтус на пятисотом километре трассы. Она оформлена «шикарно», и местное начальство говорит об этом с гордостью.

Здесь не жалели красок и металла для чеканки и трафаретов для надписей типа: «Прежде чем пища понравится рту, она должна порадовать глаз». На деревянных колоннах по два светильника тоже с надписью через трафарет «Приятного аппетита!».

«Безвкусица! Голые стены были куда приятней…» — говорят ребята-строители. А ведь от всего этого теперь долго не избавишься. Немалые средства заплачены случайным людям… И во многих клубах, столовых, красных уголках семисоткилометровой трассы та же картина — безграмотная скоропись за хорошие деньги.

Таким способом не переплюнуть тюменской радуги. Да и не решишь серьезной человеческой проблемы руками халтурщиков. Где выход?

Я говорил об этом со многими руководителями строительно-монтажных поездов. Прекрасные инженеры и организаторы, они здесь беспомощно разводили руками. Дело для стройки новое. Опыта практически никакого. Дайте специалистов!