Дочь второй раз замуж так и не вышла — Вальку воспитывали втроем. Каждую субботу вечером собирались и говорили о его отметках: классная руководительница — женщина неплохая, но Вале уделяет мало внимания… математичка поставила тройку за контрольную, а не решён всего один пример… В школу ходила сестра Вальки Ярцева, и её характера побаивались и завуч и директор. Учился Валентин в общем неплохо; ожидали серебряной медали, но вдруг в десятом классе он заявил, что хочет жениться на соседской девчонке Светке Малышевой, толстенькой и круглоглазой. И хотя Валька уступил настояниям родителей, окончил десять классов, но, едва получив аттестат с двумя тройками, по химии и биологии, ударился в самостоятельную жизнь — пошёл работать на завод, на отцовский опытный завод.

Отцу стыдно было глаза на людей поднять: говорил, сын станет инженером, учёным, а он ученик слесаря Ваньки Лепихина, который и слесарь-то — так себе, больше языком… Стыдно… Но жениться все-таки Валька не успел… Правда (в отместку, что ли?) запретил себя провожать родителям… Отец с матерью приехали на призывной пункт, но стояли в стороне, мать плакала…

Майор откашлялся, тщательно сложил список, подошёл вплотную к шеренге и строго спросил:

— Водку, надеюсь, не прихватили?

— От нее, заразы, одни беды, — хохотнул Градов, краснощёкий здоровяк, стоявший рядом с Сергеем.

— Вот вы, — кивнул на него майор, — покажите ваши вещи!.. Бывает, склад винный волокут… Приходится ликвидировать…

Градов, добродушно улыбаясь, открыл чемоданчик.

Рассвело. Погасли фонари. В воздухе засновали редкие снежинки. Подошла машина, крытая полуторка. Глухо забренчали гитары, женские голоса надсадно и недружно затянули «Подмосковные вечера».

Шеренга призывников снова смешалась с толпой.

— Товарищи призывники! По машинам! — закричал майор.

— Как дышится? — спросил Алёша, сильно хлопая Сметанина по плечу.

— Нормально, — ответил Сергей.

Оттого, что он хотел сказать это небрежно, а получилось натянуто и сквозь зубы, оттого, что Алёша усмехнулся, он ощутил томительное сожаление о своей судьбе и зависть к остающимся.

В кузове машины были положены поперек оструганные доски. Сергей залез одним из первых и забился в угол.

Дурманно пахло бензином. Было холодно.

— Не баловать, — подходя к машине, сказал майор и погрозил пальцем, — и не курить! Ты старший, — кивнул он Андрееву.

Машина развернулась и медленно поехала сквозь толпу. Замелькали кричащие, смеющиеся, плачущие лица. Шофёр дал газ.

Миновали окраину. Запестрели старые и новые дома, вывески, люди, мелькнула между домами рубиновая буква «М».

— Спеть, что ли? — сказал Градов и, откинув голову, завел чисто и высоко:

Его голос, протяжность песни словно увеличивали и сводили воедино чувства, вызываемые томительным ожиданием неизведанной жизни, от которых хотелось отмахнуться вином, беспечностью, лихостью.

— Ты с кем прощался? — спросил Сметанин Ярцева.

— Так… Знакомая…

Через центр машина выбралась к противоположной окраине Москвы и остановилась у кирпичного нескладного дома. Открылись ворота; машина въехала во двор.

— Слезайте, граждане, приехали — конец… — пропел кто-то.

Запрыгали из кузова на землю, отбивая затекшие ноги.

— Что ж без команды? — вылезая из кабины, недовольно сказал майор.

Он ушел и быстро вернулся с высоким подполковником, затянутым в ремни. Казалось, что подполковник всё время улыбается, но это подобие улыбки происходило от асимметрии щёгольских усиков: левый ус был короче правого.

— Становись! — скомандовал майор.

Построились. Подполковник проверил всех по списку ещё раз.

— Среднее образование, шаг вперед, — сказал подполковник.

Ярцев, Сметанин и Андреев вышли из строя.

— Так, — сказал подполковник. — Семь классов и более…

Кроме Градова, все шагнули вперед.

— Что у вас?

— Высшее шестиклассное, незаконченное, — отрапортовал Градов.

— Сойдет, — сказал подполковник. — Моя фамилия Мишин. Если доведется, послужим вместе… Еще вопрос. Надеюсь, знаете: войска воздушнодесантные…

Прыжки у всех есть?

— У всех…

— Прыгали…

— Товарищи призызники, — сказал майор. — Отставить шум… Неудобно…

— Я не прыгал, — сказал Сметачин.

— Не боитесь? — шагнул к нему Мишин. Сергей пожал плечами. — Если я прыгну, за мной прыгнете?

— Наверное…

— Отлично… Сейчас все на второй этаж. Там у нас зал ожидания. Потом санпропускник; в пятнадцать ноль-ноль — посадка в эшелон. — Подполковник повернулся и пошел к кирпичному дому.

Цепочка голых парней стояла перед дверью, где проходил медосмотр. Тянуло по ногам холодом; на телах высыпали пупырышки гусиной кожи. Каждый держал в руке остроребристый кусок мыла; после осмотра шли в душ.

— Куда повезут?

— Военная тайна… Говорят, в Эстонию…

— На юг была бы лафа…

— Иди ты, на юг… Жара! Охота маяться…

— Следующие двадцать, — сказал из-за дверей скучный голос. Сметании и Ярцев вошли с этой двадцаткой.

В просторной комнате за рядом столов сидели члены медкомиссии. В самом конце Сергей увидел молодую женщину в белой шапочке набекрень. Хотя казалось, не было ничего особенного в том, что в медкомиссии была молодая женщина, но кокетливая шапочка, ярко накрашенные губы, безразличие, с которым женщина смотрела на голых молодых парней, раздражали Сергея, Подходить к этой женщине ему было неприятно, словно кто-то его оскорблял и он был беззащитен,

По огромной, облицованной коричневым кафелем душевой ходило уже человек сто. Не давали воду.

В ожидании её слонялись сонные, перебрасывались словами. Пахло потом. В узкие, замазанные белым окна слабо проникал дневной свет…

Вода хлынула вдруг, звонко забила по кафелю.

Все оживились, зашумели.

Градов кричал:

— Я не дурак хмель выгонять, за него уплачено!..

— На копейку выпил, а куражу на рубль! — Кто-то плеснул в Градова водой.

На перроне за рядами пакгаузов были выстроены четыреста призывников. Валил густой мокрый снег.

— Митинг, посвященный проводам молодых москвичей на службу в Советскую Армию, разрешите считать открытым… — услышал Сметанин.

— Ура-а-а! — подхватили недружно по рядам.

— Снега сколько… Будто февраль, — сказал Ярцев Сметанину.

— Слово — представителю городского комитета комсомола товарищу Васильеву.

Вышел молодой человек в каракулевой шапке пирожком.

— Товарищи молодые москвичи! Сегодня мы провожаем вас в ряды нашей армии…

— Сам послужи! — услышал Сметанин голос Градова.

— …и мы надеемся, что вы не посрамите чести столицы!

— Слово предоставляется воину-ветерану генерал-майору в отставке товарищу Алфимову.

Перед строем встал невысокий человек в долгополой шинели без погон; он снял серую красноверхую папаху.

— Отец! Шапку надень! Простынешь! — закричал Градов,

К шеренгам подбежал молоденький офицер, вглядываясь, кто кричал.

— Друзья! В суровую годину мы, ваши старшие товарищи, отстояли независимость Родины. Будьте достойны тех, кто сложил голову, спасая мир от фашистской чумы…

В отдалении просигналил коротко и басовито маневровый.

Грянул оркестр.

— По вагонам!.. — раздалась многократно повторенная команда.

По обеим сторонам теплушки были встроены в два этажа широкие нары. В середине, прямо против двери, стояла круглая печка-буржуйка; рядом с ней — куча антрацита.

В теплушке был полумрак; пахло сеном, постеленным на нарах.

— Не могли пассажирского подать… — ворчал Градов.