Если речь идет о глубине дела, то я доложу пленуму. Когда Цанава и Фролов не смогли сесть на шею обкома партии, как сидели на шее Центрального Комитета, Цанава решил свернуть голову Притыцкому, сделать то, чего не сделали польские фашисты. Я говорю об этом потому, что предыдущие товарищи упоминали обо мне.
Но я считаю, что если против меня враги нашей партии и советского народа фабрикуют дела, то это значит, что я твердо стою на правильной линии, что я стою на партийных позициях, которые я не променяю на личное благополучие, так, как это делают некоторые члены Бюро ЦК, говорящие о глубине дела Притыцкого. (Аплодисменты.)»
Из выступления Сергея Осиповича следует, что МГБ республики в лице его руководителя Цанавы и областное управление МГБ в лице его начальника Фролова «копали» под первого секретаря обкома партии просто так, без всякого на то основания, из-за присущей им природной зловредности. Ярлыки, навешанные им, в духе той терминологии, которая зазвучала в речах партийных функционеров после ареста Берии. И примеры, которые привел Притыцкий, были в том же духе – мол, Цанава хотел поставить партийные органы под свой чекистский контроль. Его работники настолько были уверены в своей вседозволенности, что начали проверять райкомы партии!
И все же в выступлении Сергея Осиповича чувствуется какая-то недосказанность. Причины конфликта с начальником областного управления МГБ Фроловым выглядят неубедительно. В интерпретации Притыцкого получается, что Фролов начал его травлю после того, как он отвел кандидатуру чекиста в состав ЦК КПБ. «С этого момента началась травля Гродненского обкома партии, которая продолжалась три года», – говорит Притыцкий. Следовательно, все примеры, которые он привел в своем выступлении, относились именно к этому периоду времени.
Возникает закономерный вопрос: на основании чего Сергей Осипович отвел кандидатуру Фролова? Какие поступки главного чекиста области возмутили первого секретаря? Ответа в его выступлении нет.
Одной-двумя фразами коснулся причин этого конфликта в заключительном слове на пленуме первый секретарь ЦК Компартии республики Н. С. Патоличев. Именно коснулся, притом причин не главных, а второстепенных. То есть всей правды не сказал.
Из заключительного слова Н. С. Патоличева на июльском (1953 г.) пленуме ЦК Компартии Белоруссии:
– Позвольте ответить или высказать свое мнение на поставленные вопросы в выступлениях участников пленума. На пленуме ЦК много говорилось о Цанаве. Я уже сказал в своем докладе, что Цанава действовал неправильно, что он клеветал на людей, сталкивал руководящих работников между собой, разобщал Бюро ЦК.
Почему он так долго действовал, а члены Бюро ЦК знали и мер не принимали? На этот вопрос, товарищи, можно ответить.
Я на этот вопрос отвечаю так. Цанаве удалось так разобщить работников Бюро ЦК, что всякий более или менее заслуживающий внимания вопрос, относящийся к кадрам, всегда вызывал различные толкования, различные предложения, различные мнения и трудно было решать эти вопросы.
Можно ли было своевременно призвать к порядку Цанаву? Да, можно. Но для этого нужно было единство хотя бы в минимальной степени.
К моему приезду в Белоруссию, как я понял по обстановке, в Бюро ЦК никакого единства не было, была очень сильная разобщенность. И хотя при различных таких встречах по поводу Нового года или какого-либо праздника всегда товарищи пытались обниматься, целоваться, ненавидя друг друга. Это мне в глаза бросалось, и все это нужно было преодолевать.
Считаю, и раньше я об этом говорил и сейчас могу сказать, что сильно повинны в том, что не был своевременно разоблачен Цанава, тт. Козлов и Абрасимов, которые были с ним в очень близких приятельских отношениях.
Знали ли они, что Цанава враждебно действует? Я думаю, что они не знали, они здесь проявили слепоту. Выяснилось же больше, что Цанава и на них написал, в том числе и на Абрасимова, который, конечно, близок был, нужно прямо сказать, служил ему.
Я понимаю, что товарищи сейчас раскаиваются, очень серьезно раскаиваются, но так было.
Виноват и тов. Козлов. Очень серьезно виноват. Его положение высокое в Коммунистической партии Белоруссии. Я об этом ниже скажу. И он мог бы занимать несколько иную позицию. Было очень трудно преодолевать все это.
Нашли ли мы выход? Да, нашли. Был единственный выход – сделать так, чтобы Цанава из Белоруссии уехал. Иного выхода я, как первый секретарь ЦК, в то время не нашел.
Улучшилась ли обстановка в связи с выездом из Белоруссии Цанавы? Улучшилась. Но не настолько, чтобы во всех вопросах деятельности Бюро ЦК были обеспечены коллегиальность, коллективность, дружное решение вопросов. То, что он клеветал на работников, писал, то, что он дезорганизовал работу ЦК, это факт. Сейчас он в тюрьме сидит. Видимо, будет правильно, если мы сейчас лишим его депутатских полномочий. (Голоса: правильно, безусловно.)
А товарищи, которые особенно близки к нему были, должны понять и их партийный долг сделать из этого вывод. Такая их тройственная дружба, видимо, выгодна была и самому Цанаве и им тоже. Поэтому я бы считал, и я убежден, что это так и будет, что и тов. Козлов, и тов. Абрасимов для себя сделают серьезные выводы. Они допустили очень большую близорукость. А вы представляете себе, когда три члена Бюро почти во всех вопросах блокируются?
Далее, я хотел бы остановиться на так называемом деле тов. Притыцкого. Об этом очень много говорили, но не все в курсе дела. Напомню, что я прибыл в Белоруссию 6 июля 1950 года. Дело Притыцкого возникло 18 июля 1950 года. Как оно возникло? 18 июля состоялся пленум Гродненского обкома. На этом пленуме присутствовал бывший секретарь ЦК тов. Ганенко. На пленуме обкома выступил ряд товарищей, выступал и тов. Притыцкий, и они покритиковали, причем в очень легкой форме, деятельность органов МГБ. Тогда возглавлял органы МГБ в Гродненской области Фролов. Это было 18 или 19 июля. Видимо, немедленно все было передано сюда, в Минск. Словом, в этот же день началась, без преувеличения, целая свалка между Цанавой, Зимяниным, Ганенко. А 27 июля, т. е. через 9 дней после этого пленума, поступила большая записка Цанавы, ставящая всю работу обкома и работу Притыцкого – секретаря Гродненского обкома, под сомнение, требующая рассмотрения этого вопроса на Бюро ЦК.
(Заметим первое несоответствие. По словам Притыцкого, конфликт между обкомом и областным управлением МГБ начался в 1949 году, на совещании руководителей делегаций во время выдвижения кандидатур в руководящие органы, когда Сергей Осипович дал отвод начальнику Гродненского областного управления МГБ Фролову. Патоличев указывает другую дату – июль 1950 года, когда на пленуме обкома Притыцкий и другие выступающие покритиковали работу органов МГБ. – Н. З.)
Бюро Центрального Комитета рассмотрело эту записку и решило послать комиссию. От поездки с комиссией Зимянин отказался, Чернышев отказался, Ганенко отказался. Знали, что тут дело неладное. Но комиссию надо было создавать, и мы создали такую комиссию в составе Козлова, Абрасимова, Цанавы и Макарова.
(Ганенко Иван Петрович – один из организаторов партийного подполья и партизанского движения в Белоруссии, в 1950-1952 гг. секретарь ЦК КПБ, в 1951-1960 гг. инспектор ЦК КПСС, первый секретарь Астраханского обкома КПСС; Чернышев Василий Ефимович – тоже крупный партизанский деятель, Герой Советского Союза, в 1950 г. секретарь ЦК КПБ, с 1951 г. первый секретарь Калининградского обкома, с 1959 г. первый секретарь Приморского крайкома КПСС, в 1969 г. заместитель председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. – Н. З.)
Конечно, в комиссию Цанаву допускать не надо было ни в коем случае. И вообще такое комплектование комиссии, как Козлов, Абрасимов, Цанава и Макаров, было большой ошибкой. Лучше бы их не посылать. Лучше бы мне самому поехать. Но я работал тогда в Белоруссии всего только 10 дней и, честно говорю, очень многого не знал. Комиссия представила докладную записку с выводами.