Потом они встали и пошли. Вышли на лестницу широкого вестибюля и стали спускаться, останавливаясь на каждой ступени. У зеркала внизу они остановились опять и смотрели друг на друга. Швея села вдруг на ступень лестницы и смотрела на ноги умницы. Потом они приободрились и вышли на улицу.

Умница посмотрела на машину и сразу изменилась в лице. Что значит эта машина. Кто тебе дал эту машину. Это машина лебяди, да, да, да. И лебядь может быть ждет тебя в ней. Она заглянула на дно торпедо, не было ли лебяди на полу. Была в бешенстве. Хорошо, вот ты какая. Сев в свое купе[16], она уехала не простившись.

Швея подумала с поразительным спокойствием. Комедиантка. И я могла ей поверить. И сев с шофером поехала в лес.

было на часах, когда щеголь вошел в бюро кожуха.

Расставшись с разстригой и лицедеем кожух не садился. Он так и продолжал ходить по комнате, меря своими огромными шагами ее длину от одного края до другого. Время от времени он принимался считать шаги. Доводил до сотни и бросал. Начинал снова. Отношения его жены с умницей не давали ему покоя. Где виновница этих историй.

Он знал умницу давно и хорошо. Ее слава вырастала на его глазах и несколько случаев сотрудничества с нею убедили его окончательно, что это не только замечательный ученый-теоретик, но и сильнейший практик, прочно привязанный к практическим проблемам и умеющий с ними обходиться, качество которое он больше всего ценил.

Но в личной жизни он женщину эту, как и всех впрочем остальных, однако в большей степени, непонимал и боялся. Он не мог дать себе точного отчета, что именно надо было предположить по поводу ее отношения к лебяди. Но он был убежден, что тут есть что-то такое, что не было ни терпимо, ни допустимо. Но что именно он не знал.

Свою жену он считал более себе знакомой и расценивал ее как женщину нрава легкомысленного. Она быда доступна и слишком внимательна к мужчинам. Но тут по крайней мере все было просто и естественно. Но могли ли в ней возникнуть влечения к женщине. Он был одну минуту убежден, что нет, другую был убежден что да, готов был играть на пальцах и наконец решил, что ничего не знает.

Однако он считал, что отношения его жены с умницей, столь для него несомненные, были продиктованы ни чем иным, чем честолюбием его жены. Умница повидимому сумела этим воспользоваться и готова отнять у него жену. Этого он решил не допустить.

О, несомненно умница была зачинщицей. Но сам он не дал ли он какого либо повода лебяди ослабить свое сопротивление. Не могла ли показаться его друзьям дружба со щеголем, недавно и с таким пылом вспыхнувшая, подозрительной. Не дал ли он сам некоторого повода.

Щеголь бывал у него последнее время ежедневно, весьма аккуратно являлся в контору в назначенный час. Кожух брал его с собой, сажал рядом с собой и гнал машину за городом как бы в бешенстве, насколько ему удавалось пользоваться своими привилегиями или обманывать внимание полицейских. Ему доставляло удовольствие чувствовать рядом с собой этого скорее юношу, чем мужчину, тонкого, впечатлительного, беззаботного и помешанного на одевании.

Ему доставляло удовольствие отвечать на его вопросы, объяснять ему, говорить и видеть в нем как бы младшего брата. Но вечером они ездили по театрам и кабакам, оба неразлучные — громадный грузный и небольшой и невероятно изящный.

В этом ничего не было особенного. Кожуху нужен был противоположный мужчина, не такой елейный и нравоучительный как разстрига, и не такой запутанный краснобай, каким был лицедей. Щеголь был достаточно жизнерадостен, подвижен и глуп, чтобы удовлетворять своего старшего товарища. Это общество было кожуху необходимо, с ним он себя чувствовал непринужденно и поэтому так им дорожил и к нему привязался.

Но обстановка, в которой им приходилось существовать была такой отравленной, что меняла и преображала все явления от простых до сложных и освещала их особым двусмысленным светом. Поэтому в своих отношениях со щеголем кожух точно пытался бороться против чего то, природы которого он вполне непонимал и которое было сильнее его. Поэтому он стал стесняться своих отношений со щеголем и начал скрывать их. Первый толчок был дан.

Заметил щеголь это или только бессознательно воспринял. Но тотчас внес в их отношения струю, которая пришла вслед за мыслями кожуха, но которую он теперь не мог устранить, даже если подчас и настраивался на прежний лад. Таким образом, односторонние желания кожуха превращались в двусторонние обязательства и кожух уже чувствовал себя связанным, вовлеченным в игру, распорядиться которой он больше не был волен один. Однако он чувствовал себя в мужском обществе, считал все это нежелательным, но не опасным и предоставил событиям идти их путем.

Но это отделяло его от жены и он теперь стал это понимать. Он нисколько не умалял виновности умницы, но не воспользовалась ли только умница обстоятельствами, которые подготовил он сам. Так в процессе обсуждения его предубеждение против умницы пропало и повернулось против щеголя.

Конечно, с этим надо было покончить. Конечно, благодаря своему поведению, в котором не было ничего предосудительного, но которое было преувеличено, в среде где они существовали, он создал обстоятельства повернувшиеся против него. К своему удивлению, кожух констатировал в первый раз в своем мозгу идею общества и то, что идея жены перевешивала над всеми иными соображениями.

Как может он продолжать свою дружбу со щеголем, когда от этого терпела ущерб его жена. Совершенно достаточно этого факта, чтобы эти отношения были прекращены или изменены.

Какого множества деталей ее жизни он не знал однако. Он совершенно не занимался тем, как она жила и ничего не знал о том, что она делала. Какой промах. Надо найти жену, все выяснить и постараться изгладить ошибки прошлого.

Звонок щеголя заставил его притвориться. Это еще лучше, если он приедет сюда сам, так скорее разрешатся все вопросы. Он ждет да он ждет. Он будет рад, очень рад.

Двойная игра кончается, щеголь может остаться один, если ему угодно с его чувствами, но он выходит. Сейчас же они договорятся до всего. И им незачем ссориться, они могут дружески покончить со всем этим. Он будет брать щеголя на гонки в пробеги, встречаться с ним, но незачем не надо и не к чему. Он умеет обращаться с мужчинами. Но вообще они много хуже женщин. Вот лицедей. Это игра краснобая. Если положить разложить и приложить, а потом переложить, то останется только уложить и чемодан готов и можно отправляться в путешествие, вспомнил он фразу жены.

И он опять думал о жене, захлебываясь от удовольствия. Если бы он знал, что этот полдень в полдень был полднем их жизни и все они, возмужавшие сейчас стояли в зените и все в разных концах города переживали это сердцестояние. Но как умница, как разстрига, как лицедей он считал, что только он один сейчас занят подобным необычайным для него просветлением. И он стремился ему навстречу, отдавался мыслям и хотел только, чтобы щеголь приехал как можно позже.

Он взял карточку своей жены со стола. Она была снята у его автомобиля, который он построил и подарил ей недавно. Он рассматривал карточку со всех сторон и достал ее из рамы. Но он не хотел видеть ее такой, он хотел только ее без машины и всякой всячины. Он достал ножницы и стал обрезать карточку постепенно уменьшая ее, так, чтобы в конце концов осталось одно лицо одно маленькое личико, выглядывавшее из под низко надетой шляпы. Потом он отрезал и шляпу.

И вот ее лицо лежало перед ним, улыбающееся, единственное, драгоценное.

Принимать или непринимать щеголя. Не лучше ли сказать, что он уже уехал и остаться наедине с этой отрезанной головой, от которой осталась только нижняя часть лица. Он нагнулся и поцеловал этот обрубок лежавший у него на столе и продолжавший улыбаться.

Ему даже показалось на минуту, что этот обрубок был ему дороже живой жены. Какая глупость. Он решил оправдать себя, вспомнив о недостатках своей жены. Но таковых не было. Очевидно, он вовсе ее не знал. Не мог же он считать ее недостатками ее легкомысленный образ жизни, то что она слишком часто появлялась в обществе незнакомых ему мужчин. Он сам поступил бы также на ее месте, он был виноват во всем, он один, идиот, не понимавший какое сокровище он держал, расточавший его, отдававший другим, идиот, да и только. А он считал себя человеком практичным и бережливым.