– Милая Бетти, скажи, неужели теперь, вот прямо сию минуту, у тебя меньше средств к существованию, чем было, когда мы обитали в доме нашей попечительницы, будучи полностью от нее зависимы и слишком молоды, чтобы найти пропитание своим трудом?

– Хорошо, Корки. Ты прав. Да, сейчас у меня уже есть кое-какие средства. Но в любой момент их может не стать без совета опытного человека или…

– Или потому, что хозяйку этих средств замели на уличной краже (или чем там ты еще промышляешь?), а добрые присяжные и славный судья Олд-Бэйли приговорят ее к виселице в худшем случае, а в лучшем так сошлют в Виргинию, – жестко добавил Корки.

– Зачем ты мучаешь меня, братец! Разве я не корила себя, разве не рисовала себе тысячу раз страшные картины Ньюгейта? Каждый раз я себе говорю, что в последний раз выхожу на улицы Лондона за добычей. И каждый раз, проходя мимо открытой лавки с выложенными на прилавках штуками шелка и сукна или мимо подоконника с оставленным на нем колечком, или мимо таверны, полной серебряных бокалов, я беру их и снова говорю себе: «Бетти, это в самый последний раз, Бетти».

– Успокойся, дорогая. Я буду последним, кто упрекнет тебя за такую жизнь, – смягчился, наконец, Корки. – Но, поверь, я искренне беспокоюсь за тебя. Виселица Ньюгейта и Виргиния дожидаются в конце пути всякого, кто встал на эту кривую дорожку. Никто уже не сможет помочь тебе. Даже я.

– Я понимаю. Сердце сжимается, как только я подумаю об этом. Хорошо, братец, я постараюсь уняться. Попробую вспомнить уроки шитья. Ведь в школе я была лучшей! Конечно, белошвейкой мне уже не быть, но перебиться кое-как, не трогая основного капитала, я, пожалуй, смогу.

– Вот, дорогая, то немногое, что я могу тебе уделить. Хотя что-то мне подсказывает, что ты богаче меня во много раз.

– От помощи я все же не откажусь, – сноровисто схватила протянутый кошелек дама. – Нам, честным швеям, редко перепадает такой куш.

– Плутовка! Но часы вернуть придется. Не упрямься, дорогая, за эту фальшивую безделушку ты все равно много не выручишь, а я к ним уже привык.

Женщина нехотя достала из потайного кармана золотые часы, с кражи которых и началось столь неожиданное свидание. Сердечно попрощавшись и обменявшись клятвами держать друг с другом связь, они расстались у дверей таверны и разошлись в разные стороны.

Тот день начался совсем обычно, как многие до него. Уже с утра повалил снег. Штормовое предупреждение мало впечатлило жителей небольшого приморского городка. О настоящих штормах не предупреждают, они всегда приходят неожиданно, полагали самонадеянные потомки суровых моряков, кровь которых на четверть состояла из морской воды.

Мама опять работала в ночную смену. Отец еще не вернулся из рейда, застряв в главном порту, и телеграфировал, что, если непогода будет продолжаться, он вернется сухопутным путем.

Накормив детей и договорившись по телефону с соседской девушкой Бэби, время от времени подрабатывавшей у них приходящей няней, мама, в последний раз осмотрев стоявших перед ней детей, натянула поверх белой формы медсестры пуховик.

– Куки, где ты умудрилась опять испачкаться? Я только что поменяла тебе передник. Немедленно переодень. Что за грязнуля растет в этой семье! Кристофер, малыш, слушай тетю Бэби и вынь палец изо рта. Она, наверное, уже выходит, а я и так опаздываю, так что будь хорошей девочкой, Куки, посмотри за братиком, пока не придет эта бестолковая девчонка. Двери никому не открывать, к камину не подходить, телевизор не включать.

– А Бэби включает, – наябедничал Кит, вынув для этого мокрый палец изо рта.

– Бэби уже большая, ей можно.

«Но я еще с ней побеседую», – про себя пообещала мама, закрывая двери.

Ветер на улице заметно усилился, снегу навалило уже по колено, а снегопад, казалось, только набирал силу. Едва удержавшись на ногах, женщина плотнее запахнула пальто и, добежав до машины, быстро юркнула в стылый салон.

Первым делом она включила дворники, которые, с трудом смахивая тяжелое одеяло рыхлого снега, открыли вид на сахарно-желтые в свете фар сугробы.

– Да, если так будет продолжаться, как бы мне не пришлось обратно возвращаться пешком, – пробормотала она, но, решительно вставив ключ в замок зажигания, завела машину.

– Куки, Куки! Мама отъезжает, иди скорее смотреть, – звал сестру Кит, пританцовывая у подоконника.

– Не буду я ничего смотреть! Это из-за тебя меня отругали. Зачем тебе понадобилось разбивать горшок с фикусом? – ворчала Куки, пытаясь совладать с безнадежно запутавшимися лямками передника, которые никак не желали скрещиваться на спине. Они скрещивались, но только если передник надеть наизнанку.

Немного поразмыслив, Куки решила, что хорошая девочка скорее наденет фартук, как сказала мама, пусть даже неправильно, чем не наденет его вовсе.

В гостиной брат увлеченно водил по ковру свои автомобили. Старательно изображая жужжание моторов, он устроил авторалли по пересеченной местности и уже не обращал внимания на Куки.

Она расположилась с книгой на старом кресле, которое они с братом называли Бабушкой. За место на нем порой происходили нешуточные баталии, пока дети, примирившись с совместным владением, не устраивались на кресле вдвоем.

Бэби задерживалась. Такое случалось раньше, но на улице становилось все темнее. Все громче завывала метель, все отчетливей дребезжали стекла под напором ветра со снегом. Бисер жестких снежинок хищно клацал по ледяным стеклам.

Кит уже оставил свой автопарк и, примостившись рядом с Куки, настороженно притих.

– Куки, а если Бэби не придет?

– Придет. А не то ей не хватит денег на билет. Я сама слышала, что она говорила про концерт… – Оглянувшись на окно, а затем на брата, Куки, подумав, добавила: – Даже если не придет, подумаешь! Мы уже большие. По крайней мере я точно.

– Я тоже уже большой! Я знаю четыре действия и почти весь алфавит. Вот, послушай: A, B, C, D…

– Ты еще не очень, – отрезала Куки. – Большие не держат пальцы во рту.

– И я не буду, – демонстративно вынув палец, мальчик показал его сестре.

– Ну, раз мы такие большие, мы можем включить телевизор, – решила Куки и, слегка помедлив, встала с кресла. С некоторой опаской ступая по ковру, она прошла к тумбе, на которой стоял телевизор.

Пустая и страшная комната вдруг наполнилась голосами людей, обрывками музыки, перестуком стрельбы и визгом тормозов. Огромная гостиная с темными углами, в которых вполне могли сидеть монстры, с мебелью, из-под которой запросто можно было ожидать нападения корявой руки, – стала маленькой и уютной.

Успокоенные дети снова свернулись калачиками на кресле. Куки принялась читать. Кит начал разбирать по винтикам игрушку, складывая на широкие подлокотники детали, надеясь в дальнейшем рассортировать их на нужные и ненужные. Метель больше не беспокоила – ее и слышно-то не было. Бэби все не приходила.

Утомившись, Куки потянулась и оглянулась на брата. Тот сладко спал. Было поздно. Было очень поздно. Так поздно детям не позволяли бодрствовать даже в сочельник. По телевизору шел скучный нецветной фильм. А если Бэби так и не придет до утра?

Внезапно свет погас. Скрутилось в точку изображение на экране. Стало так темно, как никогда не помнила Куки, обычно спавшая с ночником и приоткрытой дверью в детской. Закрыв от страха глаза, она подумала, что даже так ей все же светлее, чем снаружи.

– Куки, Куки, включи свет, – шепотом попросил Кит, дергая ее за рукав.

– Сам включи, – огрызнулась Куки.

– Куки, мне страшно, – он горько вздохнул.

– Ну ладно, ладно. Трусишка, – наигранно раздраженным тоном сдалась Куки и открыла глаза.

Оказалось, на самом деле не так уж и темно. Из окон вливался снаружи какой-то белый незнакомый свет. Он делал все ранее цветные предметы серыми и схематично отражал комнату не такой, как она была раньше.

До выключателя было довольно далеко. Хорошо, что под Бабушкой почти нет пространства, – коварной руке там точно не спрятаться. Но прямо по курсу стоял столик, под которым, как вход в нору, чернела дыра. Оттуда может выпрыгнуть кто угодно. Оглянувшись на брата, с надеждой смотревшего на свою взрослую храбрую сестру, Куки решительно встала и, обогнув столик, подлетела к выключателю. Раздался отчаянный треск кнопки. Свет не загорелся. Обратная дорога была еще страшнее.