Ночь…
Рождество.
Центральная больница.
Второй этаж…… палата номер пять.
— Вам плохо, баба Маша?
— Нет…
— Не спится?
(во тьме тихонько скрипнула кровать)
— Пойти што ль побродить по коридору? —
старушка, встав, прошаркала к окну.
раздвинула коротенькие шторы:
— А снегу-то…… а снегу!!! Ну и ну.
Ты глянь, дорогу снова завалило —
машины завтра будут буксовать.
Ох… Господи… кого-то на носилках
завозят в отделение опять.
— Не к нам ли?
— К нам!
А Пётр-то Иваныч… устал, поди —
хирург наш дорогой.
Днём на ногах, а тут ещё и на ночь
больных везут.
— Работа…
— Боже мой.
Мороз ложился красочно на стёкла.
В загадочном сиянье фонарей
снежинки оседали неохотно
на кружево берёзовых ветвей.
И ангелов невидимые лица,
сквозь инея узоров колдовство
смотрели в окна маленькой больницы
в таинственную ночь под Рождество.
Слышна из коридора суматоха:
— Скорее! Пётр Иванович… Сюда!
К нам новенький…… Больному очень плохо…
— В сознании?
— В сознании… да-да…
И снова тишь.
— Ложитесь, баба Маша.
— Да, правда… чтой-то мне не хорошо…
Разволновалась(в возрасте-то нашем
волнение уже запрещено).
Но вдруг в окно увидела случайно,
как женщина спускается с крыльца, —
она лишь час назад сопровождала
больного — то ли брата, то ль отца
Расстроена (ещё бы!)
Прячет слёзы.
И вдруг:
— Ох, поскользнулась… Ай-яй-яй!
Упала… не встает.
Помилуй, Боже!
Вставай, моя хорошая… Вставай!
— Вы что там говорите, баба Маша? —
(соседка по кровати всё не спит)
— Да здесь…… упала женщина…… бедняжка.
— Не вижу… Где?
— Ну, вот же…… вот…… лежит.
Помочь ей надо как-то.
— Кто ж поможет?
Врачи теперь все заняты больным.
Старушка заметалась:
— Это что же?
Там человек…… упал…… а мы стоим.
Ночь на дворе — она не шелохнётся —
того гляди — замёрзнет через час.
Ох… сердце…… непривычно как-то бьётся…
Я мигом… я бегу уже… сейчас!
— Куда же Вы? Постойте, баба Маша!
Ну, что за беспокойная душа?!!!
Бабуленька, набросив старый плащик,
покинула палату, чуть дыша.
А ангелы участливо смотрели
старушке опечаленной во след,
фиксируя последние мгновенья
семидесяти выстраданных лет…
Не правда!
Жизнь — не только цепь страданий —
ведь счастье невозможно испытать,
другим свою любовь не отдавая.
Она привыкла радостно сгорать —
дарить тепло души и сердце людям —
незримо… бескорыстно и легко.
Смеялась: мол, от сердца не убудет.
«Я, кажется, забыла валидол…
на тумбочке, наверное, остался.
не важно…… мне бы женщине помочь.
как тяжело…… по лестнице спускаться…»
Метельная, рождественская ночь
на белых-белых крыльях уносила
тепло души уже к иным мирам —
старушки, что смогла прожить красиво,
и столь же благородно умерла —
не нА людях — на лестничной площадке,
к перилам прислонившись головой.
Лишь ангелы седой касались прядки
невидимой, заботливой рукой.
