Градоначальник изменился после того визита в зеркальный лабиринт, и он сам это чувствовал.
Он тащил через всю пущу этого сопляка королевского рода — принца Конти, чтобы с его помощью после смерти Мило сесть на трон Аргоса. Для этого Сотти и присоединился к вылазке Конана. Что-то подсказало ему, что им не суждено будет вернуться на «Полночную звезду». А возможность зарекомендовать себя перед монархом сильнейшей хайборийской державы тоже дорогого стоила.
Принц Конти был младшим в роду, но уже успел показать себя: в отличие от своих братьев, предпочитавших проводить время в дворцовой праздности, Конти постоянно искал приключений. То он учился ходить под парусом, для чего старательно штудировал навигацию, географию и астрономию, то им овладевала страсть к стихосложению, и юноша просиживал ночи напролет, изучая шедевры изящной словесности и упражняясь сам, то он воображал себя знаменитым государственным деятелем и полководцем, целые дни не расставался с мечом и ламирой, читал сочинения историков и военачальников.
Последним «подвигом» Конти стал поединок. Принц имел глупость влюбиться в одну девицу, довольно смазливую и, на ее беду, честную. После одного из дворцовых торжеств с балом и возлияниями трое подвыпивших приятелей решили развлечься в беседке королевского сада с юной прелестницей. Иная бы за честь почла, поскольку вельможи они были знатные и положение при дворе занимали высокое, но та позвала на помощь. Крик был слабый, и дружки посчитали его за обычное кокетство, но Конти услышал. А услышав, не долго думая, взялся за ламиру и уложил троих. Дело кое-как замяли, девицу сослали в Мерано, но все равно вся Мессантия знала о происшедшем. Словом, молодой принц при должной поддержке запросто мог обойти старших братьев, и Сотти как умелый игрок тщательно разыгрывал эту карту. А сдача любимого сынка на руки родителю в целости и сохранности сулила градоначальнику Мерано дополнительные барыши.
И все теперь складывалось как нельзя удачно, только вдруг Сотти почувствовал, что это ему не нужно. С дальнего морского горизонта светила ослепительной снежной белизной таинственная башня в краю зеленых деревьев, и золотое солнце сияло незамутненно в истинно голубом небе. Каждый раз, как Сотти вспоминал об этом, вся картина живо представлялась ему, и он понимал с удивлением, что испытывает единственное желание: оказаться там. Сердце, о коем он давно забыл как об источнике волнений, каждый закат трепетало и пело, будто отделенное от желанного и родного прозрачным, но непроницаемым стеклом. Закат звал его, и светлая тоска будто по потерянному когда-то говорила, что его белая башня там, за Океаном.
Вот с таким чувством сходил он на зеленый луг перед дивной деревянной постройкой, по сравнению с коей дворцы Мессантии, а возможно, и самого Бельверуса и Хоршемиша со всем их золотом и мрамором казались верхом безвкусицы.
Прилет дракона, как ни странно, не вызвал в городке ни малейшего удивления. Лишь пятеро человек встречали их, прочие же только улыбались приветственно и восклицали что-то на непонятном и дивном певучем языке, спеша по своим делам. Легкий ветер дул с моря, и суровая древняя башня маяка не казалась сегодня такой безмолвно-неприступной, согревая выстуженные временем стены в солнечных лучах.
Двоих из этих пятерых Майлдаф, Озимандия и Евсевий узнали сразу. Это были подчеркнуто церемонный невысокий кхитаец Тэн И и белобрысый крепыш-гандер — Хорса. Третьим был величавого вида седой муж с амулетом в виде крылатого солнца на груди, в простой серой хламиде, правда с дорогим поясом с серебряной отделкой, а рядом с ним стоял другой благообразный старик, довольно высокого роста аскет в одежде жреца-митрианца. Пятым же оказался прекрасный молодой месьор с длинными волосами цвета воронова крыла, высокий, превосходно атлетически сложенный. На нем был простой зеленый костюм, алый плащ, кожаный пояс и невысокие охотничьи сапоги. На поясе висел дивной работы меч, и, судя по всему, его владелец знал толк в фехтовании, да и вообще в войне. Его черные глаза вмещали в себе бездонность тысячелетнего опыта, будто бы они вобрали все небо, от изначальной черноты до появления солнца и луны, да первозданный неискаженный свет в придачу. Он только внешним обликом был схож с человеком, но всякому заметен был его скорбный и ясный дух, и черный дракон не замедлил подтвердить его особость.
— Здравствуй, Песнопевец, — изрек змей.
— Здравствуй, — отозвался голос вроде бы человеческий, но звучавший на тысячу голосов земли, небес, вод и огня. — В последние дни это второе явление к нам гостей за долгие годы одиночества. Что привело их сюда?
— Дело, Песнопевец, о важности которого они сами наверняка не подозревают. В мир наконец явился человек, способный собрать три ключа воды.
— Кто он? — вопросил тот, кого дракон назвал Песнопевцем. — Верно ли, что это король Аквилонии, Конан Киммериец?
— Да, — был ответ.
Сотти вдруг понял, что именно сейчас время поведать о своем приключении в лабиринте.
— Месьор. — Аргосец шагнул вперед и поклонился мужчине. — Ведома ли тебе земля, зеленый остров в океане, где есть видная издалека белая башня?
Тот взглянул на Сотти, и в глазах его были великие изумление и радость.
— Где видел ты такую землю и откуда знаешь о ней?
Нимало не смущаясь тем, что время не дает им возможности говорить о постороннем, Сотти начал рассказ, и чем внимательнее слушал его сей необыкновенный муж, тем больше аргосец убеждался, что поступил верно.
Когда он закончил, Песнопевец подошел к Сотти и положил ему на плечо руку.
— Ты поведал мне многое, чужестранец. Многое и дорогое из давних дней. Я расскажу тебе об Одиноком острове с зелеными деревьями и о белой башне. Но прежде ответь мне, не взял ли ты с собою тот свиток, что нашел в чертогах Габилгатола?
— Он у Евсевия. — Сотти указал на аквилонца. — Евсевий, месьор хочет осведомиться о свитке, что я передал тебе, выйдя из-за зеркала…
— Вот он. — Евсевий, казалось, уже ждал, когда к нему обратятся. — Да будет мне позволено заметить, я начал чтение, основываясь на скромных моих познаниях в языках древнейших народов материка: атлантов, стигийцев, гиперборейцев и киммерийцев. Но смысл многих понятий, а особенно имен ускользает от меня, ибо касается событий, весьма далеко отстоящих во времени от сего дня. Однако, мнится, что этот свиток значителен чрезвычайно. Прошу тебя, изъясни нам его суть, если возможно.
Евсевий протянул Песнопевцу тугой желтоватый свиток.
Песнопевец развернул его и прочел первые несколько десятков строк, потом медленно свернул и отдал назад Евсевию. Глаза его сияли звездным нездешним огнем.
— Вот то самое, что ищет ваш король, и вы немало порадуете его, когда откроете ему обретенное. Ибо не договор меж самыми могущественными королями решает судьбы мира, который следует своими путями, и по сравнению с ними судьбы детей Единого лишь тропы муравьев перед мощеной дорогой. Но если мир стоит на перекрестке, владеющий тайнами бытия в силах тем или иным способом изменить предначертанное. В этом свитке описаны тайны морских ветров и то, как можно повелевать ими, не допуская принуждения, ибо Океан лишь видится великим собранием соленых вод и ничем более. Так и есть, если пытаться судить о нем по одной капле. Но совокупно являют они, то есть капли, целостность, коя разумна, и разум сей иной раз превыше человеческого. Дерзания и творения моего народа были велики, и знания, хранимые в свитке этом, преумножались и возросли таково, что сделались сравнимы по степени углубления в естество с теми, что таит в себе Океан. Само обладание таким свитком, тем самым, дает великие силы его владельцу. Если же постигнет он хоть малую толику этих знаний, господство его и мощь приумножатся.
— Должно ли думать нам, что ныне можем, как всесильные боги, править стихиями морскими и не взирать на потуги иных тварей? — вопросил Озимандия.
— Нет, не должно, ибо можете не править, но познать, из всего извлекая пользу, — отвечал прекрасный их собеседник. — Тех же, кто преисполнится гордыни и станет повелевать, ждет падение и утрата всего, чем владел, так как Океан древнее и не терпит власти над собою. Он способен карать нещадно в буйстве своем, и атланты — вящий пример тому. Но можете упредить разгул стихий, подобно тому как выкапываете ров с водой, и огонь не переходит его при пожаре, или же готовите почву, благодатную для всходов.
