— Может, все-таки поставишь меня на пол? — Ларк смахнула с лица дождевые капли.

Стоук поставил девушку, стараясь при этом не смотреть на ее голые ноги, по которым струйками стекала вода.

По коридору кто-то шел, громко шаркая по каменным плитам кожаными подошвами сандалий.

Ларк и Стоук подняли глаза и увидели еще одного монаха. Тот остановился перед ними, сложив руки на толстом животе.

Пламя нескольких горевших в покое свечей отражалось в его тонзуре. Как и первый монах, он довольно долго разглядывал гостей, уделив особое внимание голым ногам Ларк, у которых уже образовалась маленькая лужица, и такому же мокрому, как и его хозяйка, Балтазару.

— Собак водить сюда нельзя. Здесь некому убирать за животными, — нахмурившись, сказал он.

— Балтазар обиделся бы, если бы понял, о чем ты, святой отец, толкуешь, — возразила Ларк. — Он очень чистоплотен и никогда не гадит в помещении.

— Знать ничего не знаю, — отрезал монах. — Собаке здесь не место.

Ларк открыла было рот, чтобы запротестовать, но Стоук жестом призвал ее к молчанию. Он заметил, как алчно сверкнули глаза монаха, когда тот увидел висевший у него на поясе кожаный кошель. В повадке святого отца было что-то крысиное, и Стоук брезгливо поморщился. Тем не менее он сунул руку в кошель и извлек оттуда монету.

— Прими, святой отец, марку на нужды церкви.

Монах взглянул на серебряную монету и пробормотал:

— Возможно, при сложившихся обстоятельствах правилами можно поступиться. Скажи, милорд, тебе нужно две комнаты?

— Довольно и одной. Эта молодая дама — моя жена.

— Поверь, святой отец, это ложь…

Стоук ладонью закрыл девушке рот.

— Она недавно замужем и еще не свыклась со своим новым положением. Другими словами, жена у меня строптивая.

Монах с подозрением посмотрел на приезжих, всем своим видом давая понять, что они не внушают ему доверия и следовало бы, согласно правилам аббатства, вовсе отказать им в приюте.

Одной рукой Стоук продолжал зажимать рот Ларк, а другой снова наведался в свой кошель.

— А вот еще одно приношение на нужды церкви. — Он вложил в загребущую руку монаха вторую серебряную марку.

Монах зажал деньги в кулаке и расплылся в улыбке:

— Идите за мной.

— Если будешь держать язык за зубами, жена, я уберу руку, — прошептал Стоук на ухо Ларк, толчком посылая ее вперед.

Она кивнула.

Стоук убрал ладонь, зато, словно клещами, стиснул ей локоть.

Между тем монах остановился и отворил дверь в покои.

— Здесь топится очаг и есть полотенца, так что вы сможете обогреться и обсушиться. Об одном прошу — ведите себя потише. — Монах со значением посмотрел на девушку: — Наш монашеский орден свято блюдет покой обители. Если вы будете кричать или вести себя недостойно, аббат выставит вас вон.

Глаза Ларк полыхнули огнем.

Поняв, что за этим последует взрыв негодования, Стоук снова зажал девушке рот.

— Мы будем вести себя тихо как мышки, — сказал он, вводя Ларк в комнату и закрывая за собой дверь.

Ларк взглянула на Стоука.

— Как муж ты не слишком-то любезен.

— Я обращаюсь с тобой лучше, чем ты того заслуживаешь, жена, — возразил он с глумливой усмешкой.

— Уж и не знаю, зачем ты настоял на том, чтобы нас поселили в одной комнате. Ты мог бы привязать меня к кровати в моих собственных покоях.

— Монахи не допустили бы этого. Видишь ли, проявление насилия здешними правилами не дозволяется. А ты, воспользовавшись этим, попыталась бы улизнуть.

Ларк наморщила носик:

— У меня есть к тебе еще одна претензия. Ты дал монаху слишком много денег. С него хватило бы и четверти того, что ты ему отвалил.

— Ты ворчишь, как старая скупая жена.

Ларк иронически улыбнулась:

— Когда я вижу тебя, во мне просыпается все самое лучшее.

— Может, снова засунуть тебе в рот кляп? Как видно, держать язык за зубами ты не в состоянии. — Стоук прищурился.

— В этом нет необходимости, поскольку я до утра не скажу ни слова.

— Никогда не подумал бы, что ты сможешь продержаться так долго. — Не сводя с Ларк пронзительного взгляда, Стоук взял со стола полотенце и стал вытирать голову. — Ну, что стоишь? — обратился он к своей пленнице. — Возьми полотенце и обсушись.

Ларк послушно взяла полотенце из стопки лежавшего на столе белья и уселась на стоявший у очага деревянный стул. Балтазар улегся у ее ног. Плащ распахнулся на груди у девушки, позволяя Стоуку созерцать ее груди сквозь мокрую ткань сорочки. Они были вовсе не так малы, как ему поначалу казалось.

Заметив, что он наблюдает за ней, Ларк запахнула плащ, распустила волосы и начала сушить их полотенцем. Затем наклонилась к полыхавшим в очаге поленьям.

Стоук замер. Ее золотистые волосы находились в каком-нибудь дюйме от желтых языков пламени. Казалось, еще немного, и они вспыхнут. Бросившись к Ларк, Стоук дернул ее за руку, отчего она откинулась назад и ударилась спиной о деревянную спинку стула.

Зрелище полыхавшего в очаге огня завораживало. В голове у Стоука промелькнуло видение.

Огонь, кругом огонь! Под самый потолок, выше потолка. Толпа бежала, пытаясь пробиться сквозь стену пламени и оглашая воздух криками ужаса и боли. Вот уже пламя опалило кожу Стоука. А потом он услышал собственный, исполненный страдания вопль…

— Что случилось?

Стоук почувствовал прикосновение пальцев Ларк к своей руке, и это вернуло его к действительности. Сердце Стоука неистово колотилось, ладони вспотели, мышцы напряглись, а на шее канатами проступили вены. В следующее мгновение он осознал, что все еще держит Ларк за руку. Выпустив ее, Стоук сделал шаг назад.

— Ты чуть не спалила себе волосы, — пробормотал он хриплым, изменившимся до неузнаваемости голосом.

— Нет, в твоем порыве было нечто большее — не только желание спасти мои волосы… — Ларк впилась в него взглядом. — Я увидела в твоих глазах страх. Ты боишься огня — вот в чем дело! Это правда?

— Я же говорил, что молчать долго ты не сможешь…

— Это не ответ. А между тем я задала тебе вопрос. — В голосе Ларк не чувствовалось ни малейшего сожаления по поводу того, что она нарушила обет молчания.

Стоук решил, что скрывать истину не имеет смысла.

— Вот видишь, ты нашла щелочку в моей броме. Интересно, воспользуешься ли ты этим, чтобы причинить мне зло?

То, что он увидел в ее глазах, поразило его. Взгляд Ларк выражал понимание и человеческое тепло, а уж этого Стоук никак не ожидал в ней найти.

— Успокойся, этого не будет, — сказала она. — Я знаю, что такое страхи, постоянно терзающие душу.

— И много их у тебя?

— Да так. Есть немного. — Девушка многозначительно посмотрела на него. — Знаешь, когда страхов нет вовсе — это как-то даже не по-человечески.

Стоуку не хотелось замечать проявлений ее доброты. Ларк — женщина, а значит, существо, недостойное доверия. Он нагнулся, подобрал с пола полотенце и стал вытирать волосы.

Некоторое время они предавались этому занятию в полном молчании, однако то и дело обменивались взглядами.

Стоук, например, впервые обратил внимание на то, какие длинные и красивые у Ларк пальцы. Заметил он и небольшие шрамы у нее на руках, а еще увидел, что ногти у девушки хотя и чистые, но подстрижены коротко, как и у него. Помнится, Уильям рассказывал, как ловко Ларк управляется с оружием, и даже уверял Стоука, что в учебных схватках она не раз одерживала верх над его людьми. Тогда Стоуку казалось, что это обычное хвастовство любящего отца. Но после того как эта девица весьма профессионально ткнула его кинжалом в спину, всякие сомнения в справедливости слов Уильяма у Стоука отпали. Об умении владеть оружием свидетельствовали и шрамы у нее на руках. Стоук еще больше утвердился в мысли, что поворачиваться к ней спиной опасно. Более того, теперь эта женщина знала его секрет, который прежде он тщательно хранил.

Стоук мрачно взглянул на Ларк:

— Сними с себя эти мокрые тряпки.

Девушка замерла.