— Мне нужна твоя помощь!

— Неужели ему так плохо?

— Да, ему трудно дышать, а сейчас он начал харкать кровью. Я дам тебе все, что ты только пожелаешь, главное — помоги Варику.

— Мне от тебя ничего не нужно, — сказала Ларк и, заметив, как удивленно блеснули глаза Стоука, добавила: — Думаешь, я буду торговаться с тобой, когда речь идет о здоровье ребенка? Что бы ты обо мне ни думал, на подобную подлость я не способна. Так же как и ты, я молюсь, чтобы твой сын поправился.

Окинув ее скептическим взглядом, Стоук, не проронив ни слова, вышел в коридор.

Ларк последовала за ним.

Стоук прошел мимо Роуленда и Амори, которые стояли возле двери в спальню Варика, время от времени заглядывая туда.

Ларк растерянно остановилась перед дверью, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Роуленд по-прежнему держался настороженно, но Амори поглядывал на нее дружелюбно, и его взгляд придал девушке силы. Она глубоко вздохнула, прочитала про себя короткую молитву во здравие Варика и вслед за Стоуком вошла в комнату.

Остановившись рядом с Далией, сидевшей на краю постели больного, она сказала:

— Мне нужно осмотреть ребенка.

Ларк склонилась над ребенком и коснулась ладонью его горячего лба. Исследовав сыпь у него на лице, она оттянула вверх веко и осмотрела зрачок, который увеличился так, что радужной оболочки почти не было видно.

— Я знаю, что с Вариком. Мне приходилось видеть детей с подобными симптомами. Он случайно съел одно дикорастущее растение. — Ларк взглянула на няньку. — Не играл ли мальчик в лесу за пределами замка?

— Нет. Я все время наблюдала за ним. Он находился в замке и заболел буквально за несколько минут до приезда хозяина.

— Черт, что же это за дикорастущее растение он, по-твоему, съел? — Стоук подошел к Ларк.

— Паслен.

— Он ядовит?

— Да, к тому же он растет в лесу повсеместно. Если Варик съел несколько ягод или листьев паслена, но при этом, как заявляет эта женщина, в лесу не был, стало быть, ему кто-то этот паслен дал.

Лицо Стоука потемнело от гнева, и он устремил горящий злобой взгляд на няньку.

Та попятилась.

— Клянусь, милорд, это не я! Вы же знаете, я не способна причинить вред мастеру Варику.

Стоук открыл рот, чтобы что-то сказать, но Ларк перебила его:

— Ничуть не сомневаюсь, что это не твоя вина. Уж если бы ты замыслила отравить мальчика, ты дала бы ему яд перед сном, и он бы тихо скончался ночью — что называется, без свидетелей.

Слова Ларк несколько успокоили и ободрили несчастную няньку.

— Спасибо, миледи.

— Потом будешь благодарить меня. Теперь же мне нужна твоя помощь.

Ларк подложила мальчику под спину подушки. Варику сразу же стало легче дышать.

— Возьми немного черной смородины и приготовь из ягод сироп. Кроме того, мне нужен репейник, настой шалфея… — Ларк замолчала. Она не была суеверной, но решила, что в данном случае отгоняющие злую силу амулеты не помешают, и добавила: — Принеси мне также кусочек яшмы, веточку омелы и листья бузины. Знаешь, где все это найти?

— Знаю. У хозяйки, пока она была жива, был маленький садик, где она выращивала лечебные травы. Сейчас, должно быть, он зарос сорняками, но то, что нужно, я разыщу. Что же касается яшмы, она есть у меня в комнате.

— Поторапливайся. — Ларк проследила за тем, как нянька выбежала из комнаты.

— Мы не опоздали? — дрогнувшим голосом спросил Стоук.

— Трудно сказать. Впрочем, я сделаю все, что в моих силах.

Ларк отдала бы все на свете, чтобы изгнать отчаяние из черных глаз Стоука. Если бы Господь и все святые помогли ей, она бы сумела поставить мальчика на ноги. Но, как девушка знала из своего опыта врачевания, бывали случаи, когда и помощь святых не могла уберечь больного от смерти.

Прошло два дня. На Кенилворт пала ночная мгла, и огромный замок затих, как затихает на ночь улей. В мертвой тишине Ларк отчетливо слышала, как колотится ее сердце. Она сняла мокрую тряпочку со лба Варика. Тряпка нагрелась до такой степени, что казалось, будто ее прикладывали к кипящему чайнику. Обмакнув тряпку в миску с холодной водой, Ларк тщательно отжала ее и посмотрела на больного.

Варик лежал неподвижно, да и красок в его лице было ничуть не больше, чем у мертвеца, — если не считать, конечно, на щеках алых пятен, которые слегка поблекли, но не исчезли.

Ларк отшатнулась: она не слышала больше его хриплого, затрудненного дыхания. Она нахмурилась и приложила ухо к его груди.

— Что, отошел?

Услышав исполненный печали голос, Ларк обернулась и взглянула на Стоука. Он не покидал комнату с тех пор, как там появилась Ларк, и все так же сидел в кресле рядом с постелью. Страх за жизнь сына сильно сказался на нем. Глаза у него запали, и под ними пролегли черные тени. Все это время он не брился, и его щеки поросли жесткой трехдневной щетиной.

— Сердце у него бьется.

Действительно, сердце билось, но так слабо, что его едва можно было услышать.

— Может, пора пригласить отца Амори?

— Рано. Надо ждать и надеяться.

— Надеяться? Да ты только посмотри на него! — Стоук не удержался и еще раз взглянул на сына. — Какая тут, к черту, надежда? — От горя у него перехватило горло.

— Пока есть хоть крупица надежды, не все еще потеряно, — упрямо сказала девушка. — Не хорони сына раньше времени.

— Тогда скажи — ты знаешь случаи, когда кто-нибудь из детей, съевших паслен, выжил?

— Не знаю.

Стоук промолчал. Он смотрел на Варика. Казалось, он прощался с ним. Прошла минута, другая… Свесив голову на грудь, он пробормотал:

— Мне не следовало оставлять его…

Ларк подошла к нему и опустилась рядом с ним на колени.

— В этом твоей вины нет. Ты же не мог постоянно находиться с сыном.

Она протянула руку, чтобы дотронуться до него, но в этот момент он вскинул голову. Теперь в глазах Стоука сверкала ненависть, такая всепоглощающая, что Ларк невольно отдернула руку.

— Я поймаю отравителя и подвергну его таким пыткам, что главный палач города Лондона покажется ему добряком!

Дверь в спальню Варика распахнулась.

В дверном проеме стоял Амори с большим деревянным крестом в руках.

Волосы у него были всклокочены, а глаза блестели, как у умалишенного.

— Я услышал голоса и подумал, что Варик… — Священник не закончил фразы и посмотрел на неподвижного мальчика.

— Он все еще жив. — Ларк скользнула взглядом по лицу Стоука, а затем обратилась к священнику: — Амори, прошу тебя, постарайся убедить своего сеньора, но ему необходимо немного отдохнуть.

Священник открыл было рот, но, посмотрев на Стоука, промолчал.

Стоук поднялся и мрачно взглянул на Ларк.

— Запомни: ты моя последняя надежда?

С этими словами он на негнущихся, будто деревянных ногах вышел из комнаты.

Когда его тяжелые шаги затихли в коридоре, Варик, к удивлению Ларк, снова закашлялся, и она поспешила к его постели. Отец Амори, однако, опередил девушку и, склонившись над изголовьем ребенка, начал негромко читать «Отче наш».

На следующее утро Стоук остановился у спальни Варика и приложил ухо к двери. Всю ночь он трудился у себя в мастерской — ковал меч для Уильяма Мэндвила, но работа не отвлекла его от черных мыслей о тяжелой, возможно, смертельной болезни сына.

Стоук прислушался к тому, что происходило за дверью.

Но из комнаты мальчика не доносилось ни звука.

Амори так и не пришел к нему ночью. Но почему? Неужели Варик умер и священник побоялся сообщить ему об этом? Перед мысленным взором Стоука предстало холодное, безжизненное тело сына.

Тяжело вздохнув, он перекрестился, открыл дверь, вошел в покои Варика — и замер. Впервые за три дня морщины у него на лице разгладились, а с души свалился тяжкий груз.

Варик лежал на постели рядом с Ларк, положив голову ей на колени.

Глаза у него были открыты. В одной руке он сжимал прядку золотистых волос девушки, а большой палец другой засунул себе в рот и с удовольствием посасывал его.