Во всяком случае, повторяю это, я только прошу Вас предъявить Стелловскому мое письмо и четыре Ваши строки и вытребовать у него какой-либо ответ. Вот и всё. А главное, умоляю Вас уведомить меня об ответе его неотлагательно. Это очень важно для меня. Рассудите: или знать, что получу рублей 900, или писать в "Русский вестник" просьбу. Кстати, сделайте расчет. Это в одну минуту: стоит только знать число листов в изданном "Преступлении и наказании" и помножить на то число рублей, в которое обошелся каждый лист издания всех моих сочинений Стелловским в 1866-м году. То же число рублей определяется ясно: надо сосчитать всё число листов всех трех томов издания Стелловским моих сочинений в 1866-м году (разумеется, кроме "Преступления и наказания") (5) и этим числом листов разделить сумму 3000 р. Тогда и определится, что стоит каждый лист. Впрочем, прочтите 8-й пункт контракта, там это ясно обозначено. (6)

Ну вот и всё. В конце концов думаю, что он не откажется, а просто уплатит, разве только повиляет немного. Но, ради бога, уведомьте поскорее.

Да, приехать я непременно хочу и ворочусь весной наверно. Здесь я нахожусь в таком гнусном состоянии духа, что почти писать не могу. Мне ужасть как тяжело писать. За событиями слежу и у нас и здесь лихорадочно и много прожил жизни в эти четыре года. Сильно жил, хотя и уединенно. Что бог пошлет дальше - приму безропотно. Семейство тоже сильно обязывает совесть. Хочется, наконец, и людей видеть. Страхов писал мне, что ужасно всё еще в нашем обществе молодо-зелено.

Если б Вы знали, как это отсюда видно! Но если б Вы знали, какое кровное отвращение, до ненависти, возбудила во мне к себе Европа в эти четыре года. Господи, какие у нас предрассудки насчет Европы! Ну разве не младенец тот русский (а ведь почти все), который верит, что пруссак победил школой? Это похабно даже. Хороша школа, которая грабит и мучает, как Атиллова орда? (Да и не больше ли?)

Вы пишете, что против грубой силы встает теперь, во Франции, дух нации? Да никогда же я в этом не сомневался с самого начала, и если там не дадут маху, заключив (8) мир, и переждут еще месяца три, то немцы будут выгнаны, и тогда - какой позор! Долго писать надо, а то бы я мог сообщить Вам много любопытного из наглядных наблюде<ни>й, например, как отправляются отсюда во Францию солдаты, как собирают их, экипируют, продовольствуют и везут. Это ужасно любопытно. Дрянная, например, бабенка, проживающая тем, что снимает две комнаты и, меблировав их, отдает их внаем (стало быть, имеет свою мебель на два гроша), за то, что имеет свою мебель, должна дать постой с прокормлением на свой счет десятерым солдатам. Они простоят дня три, два, один, редко неделю, но ведь это ей в 20-30 талеров обойдется.

Я сам читал несколько писем солдатиков немцев из Франции, из-под Парижа, сюда к своим матерям и отцам (лавочникам, торговкам). Господи, что пишут! Как они больны, как голодны! Но - долго рассказывать! Между прочим, наблюдение: первоначально "Wacht am Rhein" раздавалось на улице в толпе часто, теперь совсем нет. Всего больше горячатся и гордятся профессора, доктора, студенты, но народ - не очень. Совсем даже нет. Но профессора гордятся. В Lese-Bibliothek каждый вечер встречаю их. Один седой как лунь и влиятельный ученый громко кричал третьего дня: "Paris muss bombardiert sein!". Вот результаты их науки. Если не науки-так глупости. Пусть они ученые, но они ужасные глупцы! Еще наблюдение: весь здешний народ грамотен, но до невероятности необразован, глуп, туп, с самыми низменными интересами. Но до свидания, довольно. Обнимаю Вас, благодарю заранее. Ради бога, не забывайте и уведомьте поскорее.

Ваш Достоевский.

Сохраните копию с контракта; это важный для меня документ.

Р. S. На случай если получите с Стелловского деньги, то не переводите через банкира, а просто, застраховав, высылайте сюда мне русскими кредитными билетами, то есть те самые, которые получите. Здесь они хорошо меняются.

Р. S. Если б Стелловский стал предлагать Вам вместо уплаты какую-нибудь (8) другую сделку, например издание "Идиота" и проч., то не соглашайтесь и не слушайте, а требуйте уплаты, без рассрочки.

(1) далее было: так как

(2) было: откровеннее

(3) в подлиннике ошибочно: Вас

(4) далее было: разумеется

(5) текст: (разумеется ... ... наказания") - вписан

(6) далее было начато: Разумеется, чтоб узнать, что стоит лист, не надо

(7) далее было: в удобную минуту

(8) было: какую-то

Дрезден 6/18 января 1871.

Милый, добрый друг мой Софья Александровна,

Чуть припомню, с которого времени не писал к Вам, просто страшно становится. Бог знает, что можете вы обо мне подумать все и Вы в особенности? А между тем нет человека, более вас всех любящего и Вам в особенности преданного, чем я. Но поверите ли Вы мне, что у меня буквально ни минуты не было времени написать Вам? Я знаю, Вы не поверите, а между тем это сущая правда. Я всё писал роман и всё никак не могу с ним справиться. Выходит решительная дрянь; а бросить невозможно потому, что мысль слишком мне нравится. Всё разовьется преимущественно в 2-й и в 3-й частях. Но зато первая, по-моему, дрянь, и я раз двадцать (если не больше) ее переделывал и переписывал. В целый год я написал только 8 печатных листов. Для февральского номера послал вчера только половину и дал честное слово, что через 10 дней пришлю окончание этой проклятой 1-й части. А у меня еще ничего не написано.

Эта работа измучила меня и нравственно и физически; чувствую себя даже нездоровым - и поверьте же опять мне, что ни одной минуты не мог уделить, чтоб написать Вам. Минуты, может, и были, но настроение было не то. Не мог, не мог, правду говорю.

Об Вас много думал. Нас разделяют 4 года. Всё воображаю, как свидимся. Весною наверно ворочусь. Анна Григорьевна даже заболела по России, и это мучит меня. Она грустит и тоскует. Правда, она истощена слишком физически кормлением целый год ребенка. С тех пор здоровье ее сильно пошатнулось, а тут тоска по родине. Доктора сказали, что у ней признаки сильного истощения крови и именно от кормления. Последнюю неделю ей даже очень худо. Мало ходит, больше сидит или лежит. Боюсь ужасно. Можете представить мое положение. А между тем не хочет лечиться, говорит, что доктора ничего не понимают. Прописали ей железо, она не хочет принимать. Я совсем теряюсь и с ума схожу. Это положение вообще продолжается уже давно. Можете представить после этого, удачно ли мог я работать?

Я-то, по крайней мере, работаю и тем занят, хотя работа моя мне не нравится и составляет мое мучение. А Аня только тоскует. По обыкновению, помогала мне переписывать до последнего времени; но внутренняя тоска ее, тоска по родине - ничем не изгоняется. Не только надежда, но даже уверенность полная, что весной, чуть степлеет, поедем в Россию; но и надежда не ободряет ее. Доктора говорят, что тоска от болезни. Но (1) ведь это ничему не помогает.

Конечно, Вам, во всяком случае, не может быть понятна вся тоска, всё страдание мое теперь; мы четыре года в разлуке и друг от друга отвыкли; поверьте, по крайней мере, что ни об ком я не вспоминаю с таким чувством, как об Вас.

Люба здорова и весела, милый и смышленый ребенок, любит нас, начинает говорить, всё понимает и уже ходит через всю комнату. Только она нам и отрада здесь. О, поскорее бы к Вам! Как бы не задержало что-нибудь.

Иван Григорьевич передал мне желание милой Марьи Александровны, чтоб ей посвящена была моя работа. Но этого никак нельзя сделать, несмотря на всё желание мое. Я уже отослал первую половину 1-й части, когда получил это желание. Правда, тотчас же хотел было написать в редакцию, чтоб вставить строчку о посвящении, потому что тогда еще наверно не начинали печатать. (2) Но - остановился за совершенною невозможностию посвятить Марье Александровне. В романе (3) (во 2-й и в 3-й части) будут места, которые хоть и можно читать даже девушке, но все-таки нехорошо посвятить ей. Одно из главных лиц романа признается (4) таинственно другому лицу в одном своем преступлении. Нравственное влияние этого преступления на это лицо играет большую роль в романе, (5) преступление же, повторяю, хоть о нем и можно прочесть, но посвятить не годится. Когда посвящаешь, то как будто говоришь публично тому, кому посвящаешь: "Я о Вас думал, когда писал это". Не знаю, может быть, я рассуждаю неправильно. (6) Я еще далеко не дошел до того места, и всё будет, может быть, очень прилично; но теперь все-таки посвятить не решусь.