— Человек за бортом! — раздался вдруг громкий крик впередсмотрящего с мачты. — Слева по борту! Шесть-семь стадиев.

Капитан сразу стал серьезным и впился глазами в море. Экипаж подобрался. Германик тоже взглянул в указанном направлении.

— Господин, — сказал наконец капитан, — там действительно человек на какой-то деревяшке. Что прикажешь? Повернем или пойдем своим курсом?

В следующий миг он пожалел, что у него вырвались такие слова. Германик побледнел и резко повернул к нему голову.

— Как это — своим курсом? — резко спросил он. — Вы что, всегда так поступаете? И вам безразлично, что кто-то сейчас борется со смертью и с волнами в открытом море?

Капитан смешался. Германик окинул его презрительным взглядом.

— Я был о тебе лучшего мнения, шкипер, — холодно произнес он. — Немедленно меняй курс и спаси того человека.

— Да, господин, — ответил пристыженный капитан и принялся выкрикивать команды, без прежней, впрочем; уверенности в себе.

Галера замедлила ход, а потом повернула. Матросы ловко оперировали парусами.

— Шлюпку на воду! — рявкнул капитан.

Шлюпка, подвешенная с правого борта, тяжело хлюпнула своим плоским днищем по морской глади.

Гребцы взялись за весла, и суденышко быстро понеслось туда, где на обломке какой-то деревяшки болтался оставленный один на один с морем несчастный человек.

Матросы быстро вытащили его из воды. Мужчина вяло отплевывался. Его глаза закатились под лоб, а в бороде, седой и клочковатой, уже успели обжиться креветки.

Шлюпка развернулась и поплыла обратно к кораблю. Германик с мостика наблюдал за ней. Капитан тоже, хотя и скривившись.

— Тут Киликия, господин, — заметил он, как бы невзначай. — Пиратский заповедник. Пусть бы себе тонул во славу Нептуна. Если бы тут разбился нормальный корабль, мы бы уже получили предупреждение. Ведь помнишь ту бирему...

Германик отмахнулся.

— Человек есть человек, — назидательно сказал он. — Его надо спасать. Если этот мужчина окажется пиратом, мы передадим его властям в Антиохии. А если нет, мы окажем ему помощь.

— Как скажешь, господин, — протянул опытный капитан и отвернулся. — Юний! — рявкнул он в следующий момент. — Как ты следишь за парусом, растяпа? Или ты хочешь, чтобы мы перевернулись.

Провинившийся Юний, который засмотрелся на действия спасательной команды, метнулся к парусу.

А спасенного между тем уже поднимали на палубу. Германик сбежал с мостика и подошел ближе.

Человек, мужчина лет сорока с небольшим, мокрый и отрешенный, скользил невидящим взглядом по собравшимся вокруг.

Германик заботливо наклонился над ним.

— Тебя спасли, — сказал он. — Теперь все будет в порядке. Кто ты такой? Как очутился в море?

Мужчина выплюнул очередную порцию морской воды и упер свои прозрачно-голубые глаза в Германика.

— Мы разбились на рифах Атмоса, — сказал он прерывистым голосом. — Корабль пошел на дно. Я один спасся.

— И поблагодари Богов, — встрял капитан, который тоже уже стоял рядом, — что здесь оказался благородный Германик, иначе кормил бы ты рыб, приятель.

Германик жестом приказал ему замолчать.

— Как твое имя? — повторил он вопрос.

— Никомед, — всхлипнул мужчина, — Никомед из Халкедона. Мы шли в Антиохию...

— Ладно, успокойся, — сказал Германик. — Сейчас тебе помогут, накормят, обсушат. Боги хранили тебя, Никомед из Халкедона. А как твои спутники? Кто-то выжил?

— Вряд ли, господин, — ответил Никомед. — Наверное, я один такой везучий оказался.

— Ну, хорошо. — Германик повернулся, чтобы пройти на мостик. — Иди отдыхай. Сейчас мы прибудем в Селевкию, а там подумаем, что с тобой делать. Не волнуйся, теперь ты не пропадешь.

— Это Германик, сын цезаря, — прошипел рулевой прямо в ухо Никомеду, который, похоже, еще мало что соображал.

Уяснив ситуацию, халкедонский шкипер сделал попытку припасть к ногам столь знатной персоны.

Германик с неудовольствием отодвинулся.

— Не надо, моряк, — сказал он строго. — Отблагодарить меня ты еще успеешь. Если будет на то воля Богов.

Гней Пизон нервными отрывистыми шагами мерил свой кабинет. Его глаза метали молнии, а уста готовы были разразиться громом.

— И что нам теперь делать? — вопросил он.

Стоявший у стены трибун Десятого легиона Паконий только пожал своими широкими плечами. Сидевший в кресле низложенный царь Вонон саркастически хмыкнул.

— Уважаемый проконсул, — сказал он медленно, — денег тебе было выплачено столько, что я вправе от тебя требовать немного пошевелить мозгами в нужный момент.

Пизон пронзил его ненавидящим взглядом и вновь заходил по комнате, размахивая руками.

— Тебе легко говорить, — рявкнул он, — но что я теперь могу сделать, если завтра здесь появится Германик и начнет совать нос во все наши дела? Это же конец!

— Так ты хочешь быть цезарем или нет? — холодно спросил Вонон. — И Парфия и Армения всадили в тебя столько денег, что дешевле было бы, наверное, нанять китайского императора. И теперь ты говоришь, что все пропало. Да ты в своем уме, любезный?

— А что я могу сделать? — взвыл Пизон. — Подготовка не окончена, и ты сам это прекрасно знаешь. Теперь этот выскочка обработает мои легионы, которые и так не особенно преданы мне, и все, прощай мечты. С кем я пойду на Рим? С тобой и твоим кучером?

Вонон презрительно ухмыльнулся.

— Не теряй головы, наместник, — сказал он. — Ничего страшного еще не случилось. Можно найти выход.

— Какой выход? — схватился за голову Пизон. — Германик уже едет сюда. У него чрезвычайные полномочия. Может, он и наивный, но отнюдь не дурак. Он сразу же поймет, что тут творится, и примет меры. А я вовсе не уверен, что наши легионы будут повиноваться мне, а не ему. После Германии он стал очень популярен.

— На все воля Богов, — философски заметил Вонон. — И главный среди них Бог Мамон, Бог денег.

— Ты ничего не понимаешь, армянин, — крикнул Пизон. — Теперь тебе придется иметь дело с римлянином, причем, с самым честным и неподкупным из римлян. Германик — это не твои восточные князьки.

— Все зависит от суммы, — невозмутимо произнес бывший армянский царь. — А купить можно любого.

— И вот это мой союзник, — с горечью обратился Пизон к трибуну Паконию. — Все мерит своими азиатскими мерками. Но ведь к римлянам нужен другой подход, мы не такие.

— Ну, тебя-то я купил, и недорого, — язвительно заметил Вонон.

Проконсул Сирии побледнел и сжал кулаки.

— Думай, что говоришь, варвар, — прошипел он.

— А ты лучше думай, как отдать мне долги. Их совсем немало. Или я должен поставить в известность цезаря?

Пизон скрипнул зубами и отвернулся. Проклятый армянин прав. Он держит его в руках.

— Тогда предлагай, — сказал проконсул. — Все, что в моих силах, я готов сделать.

— Нам надо нейтрализовать Германика, — резонно заметил Вонон. — Ты говоришь, что он не продается. Это плохо. Но в первую — очередь для него. Тогда мы убьем его.

— Ты рехнулся! — крикнул Пизон, чуть ли не подпрыгнув на месте. — Убить Германика? Приемного сына Тиберия? Консула?

— Ну и что? — хладнокровно заметил армянин. — И не таких убивали. Или тебе дать почитать хроники персидских царей?

— Да чтоб ты сгорел со своими персидскими царями! — в сердцах выкрикнул Пизон. — Ты имеешь дело с римлянином и не забывай об этом.

— Я имею дело с людьми, — резонно ответил царь. — А люди, как известно, смертны.

— Но каким образом? — уже более осмысленно спросил сирийский проконсул.

— Вот это уже деловой вопрос, — довольно улыбнулся Вонон. — Детали мы можем обсудить.

Пизон наконец перестал бегать и уселся на стул с высокой спинкой, расправил складки тоги. Трибун Десятого легиона, называемого Молниеносным, продолжал стоять у стены, исподлобья глядя на толстого кандидата на армянский престол.

— У меня уже есть один план, — произнес Вонон, набивая рот финиками. — Недавно моим людям посчастливилось наткнуться в городе на некоего египтянина, мастера по части всякого волшебства. По крайней мере, тот сам так утверждает. Во всяком случае, в ядах он действительно неплохо разбирается, я уже проверил на своем секретаре, который последнее время меня обманывал и думал, что я об этом не знаю.