— Нам не нужна такая цивилизация, — бросил моряк и повернул руль, крепко упершись ногой в палубу.

— Вы посмотрите на него! — воскликнул Лабион, теперь, скорее, развеселенный юношеским максимализмом молодого фриза. — Всему миру она нужна, а вам нет? Оригинально...

Парень промолчал. Несколько солдат, привлеченных разговором, поднялись со своих мест и подошли ближе.

— Слава Богам, — продолжал Лабион, — что и у вас в племени далеко не все так думают. Ведь ваш вождь согласился помогать нам.

— Ну и что? — снова пожал плечами юноша. — Он был вынужден, к тому же — он боится римлян. Я бы на его месте предпочел договориться с нашими соотечественниками — германцами.

— Ого! — воскликнул трибун. — Смотри, какой смелый. Вот передам я эти слова вождю, тогда надерут тебе задницу старейшины.

— Пускай, — упрямо сказал моряк. — А я все равно буду думать по-своему. Всегда.

Легионеры, стоявшие вокруг, громко засмеялись. Но в их смехе сквозило и уважение к этому юноше, который с таким упорством отстаивает свои взгляды.

— Ну, ладно, — сказал наконец Лабион. — А как же тебя зовут, борец за свободу?

— Ганас, сын Батовира, — смело ответил юноша. — Мне нечего стыдиться своего имени.

— Пока — да, — произнес трибун, став вдруг очень серьезным. — Но смотри, чтобы этого не случилось в будущем. Ты молод сейчас, самоуверен и дерзок. Надеюсь, с годами это пройдет.

— А если не пройдет? — спросил фриз, поднимая голову и первый раз глядя в глаза Лабиону.

Римлянин невесело усмехнулся.

— Тогда, боюсь, нам еще предстоит с тобой встретиться в другой обстановке. С мечами в руках.

Моряк хотел что-то ответить, но передумал и снова опустил голову. Его руки судорожно сжали рычаг румпеля.

— Я понял тебя, трибун, — ответил он тихо.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Лабион и повернулся к своим легионерам. — Что у нас там с обедом, ребята? -

Солдаты радостно загомонили и двинулись на свои места, по которым дежурные уже разносили миски с дымящимся рыбным супом и ковриги твердого белого хлеба.

Суда римской флотилии все так же плавно и неторопливо скользили по мутной воде Рена, чуть покачиваясь на легких волнах.

А в густых лесах за извилистым мелководным Визургисом, на землях племени херусков — самых опасных и сильных врагов Рима — царило необычное оживление.

Непролазная чащоба, казалось, была наполнена гулом гортанных голосов, лязгом оружия, скрипом легких повозок. По неприметным узким лесным тропинкам стекались только в им одним известное место тысячи и тысячи германских воинов — херусков, хаттов, хауков и их многочисленных союзников, решивших дать бой своим поработителям с далекого юга.

Отряды концентрировались в деревнях, на хуторах или просто на опушке леса и высылали своих делегатов на Большой совет, который великий вождь Херман собирал в своей резиденции — укрепленном поселке неподалеку от правого берега Визургиса, рядом со столь милой его сердцу Тевтобургской пущей, в которой еще белели кости солдат из армии Квинтилия Вара, шесть лет назад сложивших тут головы из-за некомпетентности своего полководца и предательства германцев.

Все многочисленные варварские племена были немало удивлены, когда вдруг появились посланцы Хермана и срочно созвали вождей на Большой совет, чтобы решить, как дать отпор римлянам.

Ведь никаких военных действий в этом году не предполагалось — Германик уже нанес удар по хаттам и увел армию за Рен, а дикари отползли в свою глухую чащобу, зализывая раны и в бессильной ярости грозя кулаками вслед победоносным легионам.

И тут вдруг Херман объявляет общий сбор.

Вот и потянулись отряды варваров к Тевтобургскому лесу, гадая, что же задумал великий вождь херусков и с кем им придется сразиться. Боевой дух был в ополчении не на высоте — слишком хорошо еще помнили германцы недавно преподанный им урок.

Но никто не посмел ослушаться и, верные союзническому долгу, племенные дружины со всей возможной скоростью двинулись туда, куда приказал им идти глава антиримской коалиции — бесстрашный, мудрый, жестокий и коварный Херман.

Лишь немногие из приближенных вождя знали, чем был вызван этот неожиданный приказ: за день до него, когда сумерки уже спустились на землю и лишь багровые языки сторожевых костров сражались с темнотой, храбрый Сигифрид — правая рука Хермана — провел в дом вождя какого-то человека, плотно закутанного в плащ.

Позже караульные за кувшином вина рассказали своим сородичам, что человек этот появился перед их постами со стороны Эмиса и решительно потребовал позвать Сигифрида. Говорил он на языке херусков, но с сильным акцентом.

После некоторого колебания воины доложили своему командиру. Тот приказал доставить мужчину к нему в шатер, поговорил с ним с глазу на глаз не дольше, чем требуется нормальному варвару, чтобы обглодать свиную лопатку, и тут же повел незнакомца к великому вождю.

Херман беседовал с ним гораздо дольше, а под утро и отдал приказ воинам готовиться к бою, а вождям и командирам — собраться как можно быстрее на Большой совет.

В просторной, но задымленной и закопченной хижине, сложенной из бревен, в которой Херман — на римский манер — устроил свой штаб, было теперь тесно и душно.

Людей собралось очень много; маленькие, затянутые бычьим пузырем окошки плохо пропускали воздух, а дверь вождь запретил открывать по соображениям секретности, да еще и выставил вокруг дома два кольца охранников из самых свирепых херусков.

Те были недовольны, так как им приказали не пить на посту пива, но ослушаться своего грозного начальника не посмели и теперь «бдительно» несли караул, опершись на тяжелые фрамеи и позевывая время от времени.

В армии Германика за такую службу их бы уже отделали розгами, но тут — другое дело. Дикари всегда неохотно подчинялись чьим-либо указаниям, только себя считая самыми смелыми и умными, и Херман даже не пытался заставлять их неукоснительно соблюдать дисциплину — он знал, что даже авторитет великого вождя не спас бы его от расправы соплеменников, и ограничился в своем войске минимумом необходимой строгости,

А в доме его в тот вечер собрался, наконец, Большой совет, на который прибыли делегаты от всех германских племен, населявших территорию от Рена до Альбиса, от Герцинского леса до Тевтобургского.

Тут были предводители херусков — сам Херман, Сигифрид и Зигмирт; вождь хаттов — Ульфганг, которого недавно разгромил Германик; глава хауков — седой бородатый хитрый Зигштос; достойные послы от племен поменьше — сигамбров, хамавов, марсов.

А в углу одиноко сидел закутанный в темный плащ человек; его лицо прикрывал капюшон, он не смотрел по сторонам, но внимательно прислушивался к разговору, с трудом продираясь сквозь особенности германских языков и диалектов.

После того, как шаман принес жертву лесным Богам, немилосердно навоняв в помещении какими-то ритуальными травами и кусками кожи, которые он сжег в примитивном каменном очаге, Большой совет начался.

Лица вождей были серьезными — они прекрасно понимали, что позвали их не на пир, а если и на пир, то весьма кровавый, с которого многие уже не вернутся.

Впрочем, война и смерть были их ремеслом, к которому варваров готовили с детства, и никто из них не боялся врага или гибели, боялись они лишь позора.

А ведь именно позором покрыли многие из них себя в последнем сражении с римскими войсками. Не успев даже сформировать ряды, они бросились врассыпную, не выдержав страшного удара железных легионов. И очень им не хотелось, чтобы такая ситуация повторилась. Вот чего опасались храбрые воины, собравшиеся на Большой совет, вот чего хотели избежать и вот почему хмурились они, слушая слова своего предводителя.

Херман — рослый, широкоплечий, слегка грузный мужчина с небольшой бородой и густыми светлыми волосами — тяжелым шагом прошел на середину комнаты и медленным взглядом обвел всех собравшихся.