Молодой человек отправился в храм и переговорил с главным жрецом, обещая ему хорошо заплатить, если святые отцы помогут ему добиться своего. Жрец, алчно блестя глазами, согласился.

За услугу он взял триста ауреев и пообещал сразу же сообщить, как только все устроит. Ему был дан трехдневный срок.

Когда на следующий день женщина пришла, как обычно, помолиться и принести жертвы, бессовестный жрец отвел ее в сторону и сказал:

— Почтенная матрона, Боги открыли мне, что ты, искренняя в своей вере и чистая в своих помыслах, удостоилась величайшей чести. Сам великий Осирис, отец всего живого, хочет провести с тобой ночь.

Наивная почитательница египетского культа чуть в обморок не упала от счастья.

— Только храни это в тайне, — предупредил жрец. — Бог опасается, как бы и другие не стали добиваться у него подобной чести, а он ведь дарит свою любовь только самым достойным.

Женщина клятвенно заверила, что никому не скажет ни слова, но, естественно, еще в тот же день ее подруги узнали обо всем. К следующему утру уже полгорода было осведомлено, что нынче ночью Бог Осирис сойдет на землю, дабы совокупиться с земной женщиной.

Мужу, правда, она ничего не сказала, ибо тот придерживался традиционных верований и скептически относился к восточным божествам, которых столь много развелось в последнее время.

В полночь доверчивая и наивная поклонница Осириса пришла в храм. Жрец проводил ее в отдельное помещение и оставил на широкой постели, освещенной каким-то мистическим мерцающим светом.

А вскоре появился и Осирис. Он ничего не говорил и сразу приступил к делу. Неутомимый Бог наслаждался любовью до самого утра, а потом пробормотал какое-то благословение и удалился на слегка нетвердых ногах. Избранница по-прежнему млела от счастья.

Немного придя в себя, она тут же побежала поделиться с подругами воспоминаниями о божественной ночи. Между двумя визитами ее носилки на улице перехватил тот самый патриций.

— Привет тебе, достойная, — сказал он устало. — Ну, должен признать, что я не зря так стремился побыть с тобой. В постели ты великолепна.

Женщина онемела от ужаса.

— Да, — нагло ухмыляясь, продолжал молодой повеса, — я провел отличную ночь. И что немаловажно — сэкономил двести ауреев.

Тут он привел несколько подробностей, после которых у бедной женщины уже не осталось никаких сомнений.

Сгорая от стыда, вся в слезах, она бросилась к своему мужу и все ему рассказала. А потом заперлась в спальне и недрогнувшей рукой вонзила кинжал себе в сердце.

Поседевший от горя сенатор поспешил к Тиберию.

Цезарь пришел в бешенство. Молодой патриций был в двадцать четыре часа выслан на Корсику в бессрочное изгнание, а жрецов египетского культа распяли на крестах. Храм был разрушен до основания.

Тиберий собрал к себе всех служителей восточных Богов и, скрипя зубами от ярости, предупредил, что та же участь постигает любого, кто посмеет еще извлекать личные выгоды из религии.

Его поняли. Но цезарь не успокоился и теперь ждал только повода, пусть даже самого незначительного, чтобы окончательно разделаться с чуждыми Риму верованиями. 392

— Астарта, — повторил Сабин. — Нет, это не Фортуна. Или ты хочешь принести ей жертву?

— Не хочу, — улыбнулся Феликс. — Я бы лучше выпил вина.

— Подождем Паулина, — ответил трибун. — А там посмотрим. Я бы, вообще-то, тоже не отказался.

Они двинулись в обход храма, небрежно поглядывая по сторонам. Народу тут толпилось много, но никто не шумел и не скандалил, не желая, видимо, раздражать Богиню. Продавцы сувениров предлагали свой товар, расхваливали его, как положено, но вели себя не очень навязчиво.

Они прошли еще несколько шагов, и тут вдруг Сабин задержался. Он увидел человека, который, укрывшись за резной колонной, не сводил глаз со входа в храм.

Трибуну показалось, что он уже где-то когда-то видел этого молодого мужчину, но он никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах. Кажется, это было в Риме...

— Что там, господин? — спросил Феликс, перехватив его взгляд. — Знакомый?

— Да, — протянул Сабин. — Знакомый...

И тут он вспомнил.

Этого парня он видел в Ноле, когда находился там со свитой цезаря Августа. Цезарь был при смерти, и Сабин тогда пошел на квартиру сенатора Гнея Сентия Сатурнина, чтобы сообщить тому об известиях, привезенных Корниксом.

Сатурнина не оказалось дома, и трибун повернул обратно. В воротах он едва не столкнулся с юношей в одежде патриция, который, с бледным лицом и горящими глазами, пробежал мимо, крича:

— Где сенатор! Скажите ему, что приехал Луций Либон с важными вестями. Скорее!

Луций Либон.

Сабин остановился и нахмурился. Луций Либон был приемным сыном Сатурнина. Его старый сенатор обручил со своей внучкой, Корнелией. А потом, поскольку ситуация была весьма неопределенная, отправил жену и Корнелию в Африку, к своему родственнику проконсулу Фурию Камиллу.

Но судно сенатора, на котором плыли женщины и их слуги, бесследно исчезло. Тогда, в порту Остии, Сабин был свидетелем, как корабль под названием «Сфинкс» выходил в море. Видел он и странную активность будущего префекта преторианцев Элия Сеяна, а тогда еще просто агента Ливии, который пристально наблюдал за отправкой.

Сабин не сомневался, что именно по приказу императрицы Сеян предпринял нечто, что помешало кораблю Сатурнина доплыть до намеченной цели. Возможно, он организовал пиратское нападение или что-то в этом роде...

А в недавнем разговоре Децим Варон, прибывший из ставки проконсула Африки, говорил, что Либон приезжал к ним, разыскивая свою невесту. Ведь когда стало ясно, что судно не пришло в Африку, Сатурнин поручил юноше провести поиски. С тех пор о молодом патриции не было ни слуху ни духу. И вот он здесь...

Сабин решительно направился к колонне; Феликс с недоуменным видом, последовал за ним.

Либон не обращал внимания ни на них, ни на других людей. Он по-прежнему не сводил взгляда с дверей храма, возле которых толпился народ.

В двух шагах от молодого человека Сабин задержался и негромко произнес:

— Приветствую тебя, достойный Луций Либон.

Тот медленно повернул голову.

Сабина поразила перемена, происшедшая с этим веселым, жизнерадостным юношей, каким он знал Либона раньше. Теперь на него смотрел настоящий старик с потухшими запавшими глазами, морщинистой кожей и нездоровым румянцем на скулах. А ведь ему было всего двадцать лет...

Видя, что Либон не узнает его, Сабин сделал еще шаг и повторил более громко:

— Привет тебе, достойный Либон. Я — Гай Валерий Сабин. Мы встречались в доме у сенатора Сатурнина.

В глазах Либона мелькнуло какое-то воспоминание, но мысли его были заняты совсем другим и лишь с большим усилием ему удалось вернуться к действительности.

— Да, — глухо произнес он. — Я помню тебя, Валерий Сабин. Скажи мне, что случилось с сенатором. Я ведь с тех пор не был в Риме. Говорят, он был арестован и умер в тюрьме?

— Да, такова была официальная версия, — кивнул Сабин. — Его заковали в цепи прямо на заседании сената по обвинению в государственной измене и отвели в тюрьму. Думаю, там ему помогли свести счеты с жизнью.

Либон прикрыл глаза и покачал головой.

— Он это предвидел, — шепнул юноша. — Он все предвидел. Он был такой мудрый...

— Восстание Агриппы Постума закончилось ничем, — продолжал Сабин. — Было объявлено, что это беглый раб выдавал себя за своего хозяина и поднял смуту. Сатурнин позволил себе усомниться в этом и вот...

— Да, — ответил Либон, поднимая голову. — Мой отец до конца остался честным человеком и римлянином. Надеюсь, я не опозорю его память ни при каких обстоятельствах.

Сабину стало немножко неловко. Словно для того, чтобы усилить его смущение, Либон спросил:

— А ты что здесь делаешь, достойный Сабин? Тебя отправили в ссылку как участника заговора?

— Нет, — глухо ответил трибун. — Я был амнистирован и нахожусь здесь по поручению цезаря Тиберия.