– Тогда успеха тебе с американцами. Выжимай из них все до последней капли. И – ловлю на слове. Я – руководитель группы.

– Представляю, что устроит мне Еременко, – грустно говорит Колесов.

Большая дверца в старом сейфе открыта. Сейф стоит в углу кабинета Еременко. Сам Еременко стоит перед сейфом и аккуратно наливает в большую стопку коньяк из бутылки. Потом он ставит стопку на сейф, закрывает бутылку и прячет в недра сейфа. Берет стопку, секунду смотрит на нее, выдыхает и медленно выцеживает коньяк. Крякнув, прячет стопку в сейф и запирает дверцу. Затем Еременко смотрит на наручные часы и недовольно бормочет:

– Сорок пять минут. Пора и честь знать.

Он подходит к письменному столу, выбрасывает из пепельницы в корзину для бумаг остатки сожженной им ксерокопии с компроматом, осматривает стол, прячет одну папку в ящик стола и направляется к выходу.

В этот момент дверь в кабинет отворяется. Входит молодой человек весьма интеллигентного вида. Он – в дорогом костюме. В руке – кожаный дипломат.

– Виктор Иванович? – спрашивает он любезно.

– Да, – отвечает Еременко с легким недоумением.

– Извините, немного опоздал – пробка на перекрестке.

– А что, собственно, вам нужно? – настораживается Еременко.

– Странный вопрос. Про должок не забыли? Надо отработать.

– А-а-а, понятно, – нервно тянет Еременко и понуро возвращается за стол. – Что ж, присаживайтесь.

Они садятся друг против друга.

Одновременно на столе проректора начинает звонить телефон. Он берет трубку.

– Алло. Да, я. Да, Андрей Анатольевич. Слушаю.

Молодой человек открывает дипломат, достает записную книжку на застежке и выжидательно смотрит на проректора.

Проректор то рассматривает стол, то поглядывает на молодого человека, невнимательно слушая по телефону собеседника и рассеянно поддакивая ему. Сейчас он больше озабочен молодым человеком, сидящим перед ним. Сейчас этот молодой человек – самое главное событие в его жизни. Остальное – побоку. Хотя бы на время.

Ректор, вертя на столе шариковую ручку, говорит Еременко ровным голосом, растягивая слова:

– И, посоветовавшись с американской стороной, и учитывая, что вы как проректор по научной работе и так перегружены делами, как, впрочем, и я, возглавить группу ученых с нашей стороны я предложил профессору Свешникову.

Еременко исподлобья смотрит на молодого человека, который теперь листает записную книжку, потом озабоченно отвечает ректору:

– М-да. Вообще-то начинал работу я… Хотелось бы и продолжить. – Еременко не может говорить, как следовало бы. Его сковывает присутствие в кабинете чужака. – Я так понимаю, что там возможны… поездки…

Колесов нервно приглаживает редеющие волосы свободной рукой.

– Виктор Иванович, если вас беспокоят возможные загранкомандировки, то тут, я думаю, беспокоиться нечего. На нашу долю хватит. Съездим.

– Ну что ж, назначили – так назначили, – скучно говорит Еременко. – Пусть работает Свешников. Всего хорошего.

Ректор кладет трубку и удивленно смотрит на телефон.

– Странно, – говорит он. – Как-то он спокойно принял это… Да уж, неисповедимы пути твои, Господи.

Еременко отодвигает телефон в сторону и – молодому человеку:

– Слушаю вас.

Молодой человек оживляется.

– Зовите меня Владимиром. Нам с вами предстоит довольно тесная и трудная работа. Какое-то время. Непродолжительное.

Еременко от его слов неприязнено кривится и повторяет:

– Слушаю.

– Сегодня около четырех дня к вам в институт доставят кусок льда с каким-то доисторическим животным.

– Должны, да.

– Нас интересует это животное.

Еременко откидывается в кресле. На лице его – неподдельное удивление.

– Вас интересует это животное? – переспрашивает он, четко выговаривая слова.

– Да, – спокойно подтверждает Владимир. – Ну, точней, не совсем нас. Скажем, нашего зарубежного клиента. Он готов купить находку… скажем так – в свою коллекцию. Но вряд ли ваш институт продаст ее. Не так ли?

– Наверное, – соглашается Еременко.

– Вы имеете какое-то отношение к работе с находкой?

Еременко криво усмехается.

– Только что мне сообщили, что – никакого. Этим будет заниматься профессор Свешников.

– Понятно, – говорит Владимир. Он перелистывает свою записную книжку. – Тогда все будет по плану номер два. Вы помогаете нам… скажем, извлечь эту находку из вашего Хранилища. И следите за ее сохранностью до тех пор пока… пока мы не решим, что достаточно. Остальное – не ваша забота. А за это мы закроем ваш долг.

– И отдадите мне оригинал этой грязной бумажонки.

Молодой человек согласно кивает. В его кивке чувствуется превосходство. Все мы слабые существа. И в том одинаковы. И умный профессор, и тупой вышибала. Главное, под чьим ты крылом, кто за тебя голос подаст или пулю направит.

– Итак, сегодня вечером находку доставят в Хранилище, а ночью мы должны забрать ее оттуда.

– Ну а я что могу сделать?

Владимир снисходительно улыбается. Ох уж эти ученые светила! Привыкли штаны протирать в кабинетах.

– Вы – специалист, и к тому же хорошо знаете Хранилище. Пойдете с нами.

В полдень на улице возле маленького магазина, под вывеской "Продажа и прокат видеокассет и DVD" стоит Дима Гребнев – парень лет двадцати двух, светловолосый, симпатичный, из тех типов, которые очень долго выглядят молодыми. Он в джинсах, тенниске и кроссовках. Дима читает названия фильмов на двух коробках с DVD-компактами, которые держит в руках.

Рядом с Димой – его приятель Игорь Данилов. Он постарше Димы, тоже одет в тенниску, но подороже. На нем белые летние штаны и белые туфли. На голове бейсбольная кепочка, на козырьке ее угнездились черные очки. На упитанном лице – модная небритость. Данилов поигрывает ключами от автомашины и насмешливо говорит:

– И когда же ты, трудяга, свою видеотехнику приобретешь? Сейчас не то что видик, а дивидишник плевых денег стоит. Или зарабатываешь копейки? Может, поищешь работенку получше?

Дима не отвечает на ехидные вопросы.

– Эти названия мне ничего не говорят, и актеров известных нет, – сообщает он, взвешивая коробки в руке. – Будем надеяться, что хоть один из фильмов – стоит внимания.

– Ага, – рассеянно соглашается Данилов. – Давай. – Он забирает коробки. И – с легкой иронией: – Когда зайдешь на просмотр?

– Завтра не помешаю?

– Завтра?

– Сегодня дежурю ночь.

– В этом своем институте?

– Да, в Хранилище.

– А, знаю. Ты только по ночам дежуришь?

– Нет, я и сейчас как бы работаю.

– Прогуливаешь? – усмехнулся Данилов. – Узнаю разгильдяя. Конечно, откуда деньги будут?

– Ошибаешься. Я при исполнении.

– Да ну? А не боишься, что такого исполнителя попрут с места?

Дима философски отвечает, пожимая плечами:

– Конечно, в нашей двинутой жизни все может случиться. Но не сегодня. Говорю же – я тут по делу. От института. Бланки покупал. – Он толкает ногой большую и туго набитую сумку на асфальте подле него. – А уволят меня – только если уйдет моя нынешняя начальница. Она, конечно, орет на меня, но дальше дело не двигается. Прощает.

– Любит, наверное?

– Материнской любовью.

– Ну, я поехал,- говорит Данилов и протягивает Диме руку. – Звони завтра и заезжай. Смотри хоть до упаду. Киноман.

Дима отвечает на рукопожатие и заодно замечает:

– Нет, чтобы взять и подвезти человека с такой тяжестью… А еще друг…

Данилов смотрит на сумку, на Диму, недовольно поджимает губы, смотрит на часы, задумчиво морщит лоб.

– Лады. Подвезу. Тебе куда – в Хранилище или в институтский городок?

– В Хранилище. – Дима резво подхватывает тяжелую сумку.