– Я должен знать, что случится с Иисусом, – сказал он.

Дойл задумался.

– Полагаю, он просто устанет смотреть телевизор в мотеле и уедет домой, – сказал он.

Фини замотал головой.

– У бедного ублюдка мозги как у ребенка…

– Да, злобного ребенка, – прервал его Дойл.

– Он просто будет сидеть, уставившись в телик, пока кто-нибудь не придет и не вытащит его, – сказал Фини в отчаянии. – Он не знает, как достать еду, не умеет толком говорить, черт! Да он сдохнет!

– Пусть подыхает. – Дойл поднял стекло и быстро поехал к парковой дороге. Фары освещали брошенного в лесу Фини, голого по пояс, не считая носков, прикрывающегося руками, пока он не исчез в темноте за толстыми зловещими стволами деревьев.

Они снова вырулили на шоссе 49 и двинулись на юг, к Билокси, Дойл повернулся к Дойлу на пассажирском сиденье и сказал, куда собирается поехать.

На западе зеленой дымкой показались огни Нового Орлеана. Машина пересекла Миссисипи по широкому современному мосту, на котором было светло, как днем. «Блаупункт» поймал радиостанцию каджунов[158] в какой-то глуши среди болот, и сквозь ночные помехи послышалось счастливое царапанье аккордеона и скрипки. Дойл откинулся на пассажирском сиденье, вытащил из кармана гуайяберы еще одну мятую сигарету и приоткрыл окно.

Дойл на секунду отвлекся от дороги и внимательно посмотрел на спокойный профиль ирландца.

– Скажи мне, – сказал он, – как получилось, что ты связался с О'Марой?

Теперь они ехали над низиной: справа и слева в тумане проплывали обветшалые одноэтажные домики, запруды и деревья с едва проклевывающейся листвой. Потом вдруг началось католическое кладбище, потянулись ряды старинных надгробий, на которых, блестя в лунном свете, возвышались мраморные ангелы.

– Раньше я был азартным игроком, – сказал Дойл, выдыхая дым в окно. – Еще в Дублине, несколько лет назад. Но, мне кажется, азартным – это сильно сказано. Скорее мелким понтером, профессиональным мошенником, но всегда это было связано с картами и лошадьми. Потом я познакомился с О'Марой, потому что все в этой сфере рано или поздно знакомятся с О'Марой. Я приехал в Штаты, то есть, можно сказать, совершил вынужденную посадку на планету этого ублюдка, и он предложил мне работу. Работая на него, я начал становиться кем-то другим, кем-то, кто мне совсем не нравился.

– Кем это?

– Я имею в виду – грязным, отвратительным доносчиком, мелким бандитом, базукой. Честно говоря, мне всегда нравилось слово «базука», – ухмыльнулся Дойл. – В нем есть что-то военное, ты не находишь?

– Так, ты был отвратительной базукой, – сказал Дойл. – Как долго?

– Пять лет работал на этого крысиного ублюдка, – угрюмо сказал Дойл.

– Пять лет – долгий срок, – сказал Дойл. – Значит, было не слишком отвратительно.

– Скажем так, – сказал Дойл, – ты знаешь «Виски в кувшине»?

Дойл на минуту задумался. Это была известная старинная ирландская песня. Дядя Бак, бывало, каждый год ставил ее в исполнении группы «Чифтейнс» на День святого Патрика.

– Ты имеешь в виду песню, да?

– Ну да. – Дойл прокашлялся и запел приятным тенором: – «Некоторые проводят жизнь в стучащих колесами каретах, некоторые – играя в хоккей на траве или в кегли, а я – в ячменном соке, соблазняя белокурых красоток ясным ранним утром…» – Он резко замолчал. – Такая вот философия. Три способа существования, красиво, твою мать, если задуматься. Что касается меня, я всегда был в стучащих колесами каретах, всегда хотел быть там, где что-то происходит, что-то быстрое и опасное, а там, где был О'Мара, игра всегда оказывалась быстрой и опасной. Для шика – обеды с губернатором, стрельбы в меру, чтобы не потерять навык, и женщины – красивые женщины, – чтобы развлечься, когда скучно. Кстати, мне кажется, это и есть твоя проблема, мой друг. – Он оценивающе посмотрел на Дойла. – Последнее относится к тебе, не так ли? Скажем так – виски и женщины. Неприятности, которые всегда ходят парой.

Вопреки желанию Дойл усмехнулся.

– Возможно, – признал он.

– Но потом игра стала жесткой, – продолжил Дойл. – Старый Фрукт занялся каким-то грязным бизнесом, и я обнаружил, что по долгу службы делаю вещи, которые делать не хочу. Вещи, от которых выворачивает наизнанку. И тогда я не смог смотреть на себя в зеркало. В конце концов все это стало для меня слишком. И как только появилась возможность, я взял кое-какие деньги и свалил. С тех пор О'Мара гоняется за мной.

– Как насчет того, чтобы просто вернуть деньги? – спросил Дойл.

В этот момент слева мимо них с ревом пронесся грузовик с цыплятами, оставив за собой хвост из коричневых перьев.

– Денег уже нет, – сказал Дойл, когда грузовик оказался далеко впереди. – Потрачены. Роскошная жизнь, неразумные вложения.

– О какой сумме здесь речь? – спросил Дойл.

– Не важно, – сказал Дойл. – Достаточной, чтобы я просыпался среди ночи, когда снится, сколько у меня было денег.

Через Кеннер они выехали на шоссе Эйрлайн: в зеленом небе над аэропортом Мойсант горели посадочные огни кружащих самолетов. Еще немного, и рассвет позолотит коричневую реку, и в городе начнется новое туманное утро. Дойл притормозил у въезда на пандус терминала и двинулся по стрелке с надписью «Отправление». Он остановился на краю парковки и, в знак особого расположения, вышел и открыл дверь для ирландца.

– Да вы джентльмен, сэр, – сказал Дойл. Он вылез на тротуар и потянулся, гуайябера раздувалась от теплого ночного ветра. Он полез в карман за очередной сигаретой. Казалось, он не торопился попасть туда, куда собирался.

– Грек расстроится, – сказал Дойл.

– Жаль бедного Грека, – сказал Дойл. – Он хороший человек, но немного грустный, потому что к нему приближается «старый тиран».

– Какой еще «старый тиран»?

– Смерть, друг мой, смерть. – Дойл мрачно усмехнулся, словно хорошо был знаком с этим призраком. – У него какие-то проблемы с кишками, не знаю, что именно, но долго он не протянет. Максимум год-два.

– Бедняга, – сказал Дойл.

Дойл пожал плечами:

– Ну…

– Так куда ты едешь? – спросил Дойл.

– Куда угодно, подальше от О'Мары, – сказал Дойл. – Туда, где быстрая игра и высокие ставки. – Он похлопал по заднему карману брюк. – Всегда таскаю с собой паспорт. На этот раз махну, наверное, на восток. Макао, Сингапур, Бангкок.

Дойл был поражен.

– Восток, вот так? – спросил он. – Без багажа, без зубной пасты. Просто в яркой рубашке и потертых брюках?

Дойл усмехнулся:

– Я всегда путешествую налегке, братишка.

И Дойл позавидовал ему, его легкости, его способности лететь с ветром на другой край света и чувствовать себя как дома там, где приземлится. Когда-то он тоже так мог, но все это в прошлом. Сейчас он думал о «Пиратском острове», об отмелях Восточного побережья, мечтал оказаться там, чтобы почувствовать под ногами свою родную песчаную почву и услышать знакомое шуршание болотной травы на океанском ветру.

– Послушай, – сказал ирландец, внезапно став серьезным, – у меня есть кое-что для тебя. Маленький секрет, который может добавить тебе карту в игре со Старым Фруктом. Ты знаешь об этой чертовой контрабанде ядовитого газа, да?

– О фреоне? – переспросил Дойл.

– Да-да, об этом дерьме, – сказал Дойл. – Ты знаешь, как он доставляет его в страну из Китая?

– Нет, – сказал Дойл, внимательно слушая.

– Долбаный Старый Фрукт купил разоренную баночную фабрику где-то в Виргинии. Я думаю, там производили какую-нибудь сладкую шипучку, которая зубы портит.

– «Королевская синяя кола», – сказал Дойл. – Фабрика в Эйнсли.

– Ну вот, в ней-то все дело, – сказал Дойл. – Короче, Старый Фрукт начинает снова делать колу, продает по дешевке, несет убытки, но… вот она, гениальная идея. Половина банок идут пустыми в Китай, где у него другая баночная фабрика, а обратно возвращаются, наполненные этим ядовитым газом. Он умный Старый Фрукт, это точно, только где он, на хрен, хранит свои драгоценные банки с ядовитым газом, а?