– Не забудьте об иглобрюхе, – ухмыляясь, сказал Дойл. Он испытывал головокружение от виски и от возможностей, на которые намекало приглашение Брекен.

– Учитывая обстоятельства, ваше легкомыслие кажется неуместным, – сказала агент Детвейлер. Ее трясло от злости. – Это животное было жестоко убито!

Кин положил руку на накачанное плечо напарницы, сдерживая ее.

– Вы осведомлены о наказании за убийство животного, находящегося под угрозой исчезновения, мистер Дойл? – спросил он.

– Вот что я вам обоим скажу, – ответил Дойл. – Эти чертовы опоссумы под такой же угрозой исчезновения, как и моя задница. Они просто наводнили здешние леса. Вот выйдите за дверь и сами убедитесь.

Агент Детвейлер побагровела, стряхнула руку Кина и угрожающе приблизилась к Дойлу.

– В нашей службе есть специальная папка, где содержатся личные дела некоторых преступников, – сказала она таким звенящим голосом, что было больно ушам. Брызги слюны летели в Дойла вместе с ее словами. На подмышках костюма сразу появились темные пятна пота. – Некоторые очень больные люди кончают, когда мучают животных. Так начинал Тед Банди, до того как перешел на девушек из женского клуба. Так они все начинают. Но если случай по-настоящему тяжелый, обычное животное уже не возбуждает. Теперь этим больным, безнадежно больным людям подавай исчезающий вид! Именно так! Они хотят животных, чья популяция настолько сократилась из-за жестокости и невоздержанности людей, что они почти исчезли с лица земли! – На последнем слове ее голос почти сорвался.

Дойл вспомнил о тридцать восьмом калибре, выпирающем под ее левой рукой, словно злокачественная опухоль, и подумал, что благоразумнее будет не отвечать.

Агент Детвейлер резко выдохнула, повернулась на каблуках и догнала агента Кина, который взял пакет с тушками опоссума и иглобрюха и пошел к двери. Не говоря ни слова, она забрала у него пакет, вышла из бара и села в фургон, хлопнув дверью. Опоссум начал таять почти сразу, как его достали из глубокой заморозки. Слабый запах гниения распространился по залу.

– Я бы посоветовал вам положить эту штуку у самой дальней стены, – крикнул Дойл агенту Кину.

– И открыть все окна, – добавила Мегги.

– Вы еще о нас услышите. – Агент Кин обвиняюще ткнул пальцем в Дойла. – С этого момента в Службе рыбного и охотничьего хозяйства будут рассматривать любую вашу попытку покинуть это место как доказательство вашей вины. В этом случае местными властями сразу же будет выдан ордер на ваш арест.

– Погодите-ка минуту! – разгневанно воскликнул Дойл. – Этот проклятый опоссум содержал записку с угрозой в мой адрес.

– Это вы хотите, чтобы мы так думали, не правда ли? – Агент Кин отвернулся и полез в фургон.

– К тому времени, как они доберутся до Покомока, эта штука будет очень сильно вонять, – сказала Мегги, глядя, как фургон выезжает с парковки.

Дойл поковылял к бару и слабо потянулся к виски. Но Мегги забрала бутылку и принесла ему чашку кофе.

– Ты должен сегодня работать, – сказала она. – Забудь о выпивке.

– Опять забыть? – переспросил Дойл. У него возникло ощущение, что он бьется головой о стойку бара.

– Вот именно, – ответила Мегги, но смягчилась и немного плеснула в кофе. – Я вот что скажу: от тебя больше неприятностей, чем от любого другого, даже твоего дяди Бака.

– А я-то здесь при чем? – поразился Дойл.

Мегти надолго задумалась.

– Ты действительно хочешь знать? – спросила она.

– Да, хочу.

– Все дело в твоем лице, – сказала она. – Некоторые люди всегда выглядят так, как будто что-то натворили, а другим все сходит с рук. Так вот, ты – первый вариант. Как гангстер из черно-белого кино.

Дойл поднял руки.

– Тогда полагаю, что я действительно в чем-то виноват, – сказал он. – Но ведь все люди в чем-нибудь да виноваты, разве не так?

– Говори за себя, – сказала Мегги с тенью улыбки на губах и вернулась к работе.

Остаток утра Дойл провел, ломая пятифунтовой кувалдой провисшую гипсовую челюсть черепа у первой лунки, чтобы добраться до сгнившей деревянной основы. Делать это в одиночку было очень сложно – балки каркаса были слишком тяжелыми, огромные глыбы гипса требовали еще пары рук. В начале первого по Бич-роуд к дому подъехала красная «субару-брат» без глушителя и так резко затормозила, что ее занесло. Дверца распахнулась. Дойл настороженно поднял кувалду, глядя, как к нему идет незнакомый человек в заляпанных краской джинсах и клетчатой рабочей рубахе. Наконец он узнал в нем Гарольда, нанятого им пацана. Он явился в первый рабочий день раньше, чем ожидалось, и нес свой обед в коричневом бумажном пакете.

– Здорово, приятель, – сказал Гарольд, подойдя ближе. При дневном свете он выглядел еще более бледным и худым, чем в тусклом свечении экрана в трейлере матери.

Дойл вытер со лба пот и посмотрел на часы.

– Разве тебе не нужно сейчас быть в школе? – спросил он. – Я не хочу вляпаться в какое-нибудь дерьмо со школьным надзирателем. – И вообще, сейчас еще есть школьные надзиратели?

Пацан пожал плечами.

– Ты же хочешь, чтобы я работал, да? – спросил он. Стоя перед ним и комкая бумажный пакет, он казался таким неуверенным и безобидным, что Дойлу неожиданно стало его жалко.

– Ты прогулял урок? Не волнуйся, мне ты можешь сказать.

– Только историю, – ответил Гарольд. – Мне по-любому поставят тройку с минусом, не важно, учу я или нет, и потом, все равно это полная туфта.

– Тебе не нравится история? – спросил Дойл.

Пацан помотал головой.

– Она скучная, – сказал он. – Наша училка из этих хиппи. Меня достало слушать, как плохие мертвые белые парни мучили индейцев, рабов и всех остальных, – как будто другие мертвые парни ничего плохого не делали. Херня это все. Я и так знаю, что все плохие. И зачем ради этого ходить в школу? – Пацан замолчал. – Слушай, так ты хочешь, чтобы я делал эту херову работу, или как?

– Да, я хочу, чтобы ты делал эту херову работу.

– Ладно, – сказал пацан.

Он поставил свой бумажный пакет, и Дойл показал ему площадку, объясняя, что необходимо починить у каждой лунки, чтобы туда можно было забить мяч. На полпути где-то между сахарным заводом и гигантским кальмаром Гарольд вытянул из рукава пачку «Мальборо» и закурил.

Дойл выдернул сигарету у него изо рта и втоптал ее в ракушечную дорожку.

– На работе курить нельзя, – сказал он. – Это плохо сказывается на легких.

Гарольд отпрыгнул, сжав кулаки.

– Не вздумай сделать это снова, мудак! – выкрикнул он.

Дойл подскочил к нему и обхватил за плечо. Гарольд попытался вывернуться.

– Отстань, педик! – Но Дойл держал крепко.

– Ты мне нравишься, Гарольд, правда нравишься. – Дойл постарался придать голосу отеческий тон. Удивленный Гарольд сразу затих. Дойл подумал, что наверняка никто раньше ему такого не говорил. – Сейчас я скажу, почему ты мне нравишься, – продолжал Дойл тем же тоном. – В тебе есть искра, этого нельзя отрицать, ты настоящий предприниматель. Черт, твоя мать сказала, что и видеоаппаратура, и порнофильмы в твоей комнате куплены на твои собственные деньги, это правда?

Гарольд утвердительно замычал. Дойл снял руку с его плеча, и пацан спокойно зашагал рядом с ним.

– Позволь задать один вопрос, – спросил Дойл. – Сколько ты зарабатывал, продавая пиво на пляже?

Пацан ухмыльнулся.

– Чертову тучу, – сказал он. – Иногда эти яппи из Вашингтона так сильно хотели пива, что платили шесть, даже семь баксов за долбаную бутылку вонючего «Нэшнл Богемиан», которое можно купить в «Долларе Мела» по три девяносто девять за ящик.

– Превосходно, – сказал Дойл. – Но за это ты чуть не сел на три года. Вот что я предлагаю – ты поработаешь у меня на площадке. Это значит, что мы ее починим и к июню откроем, а к концу лета я кроме зарплаты буду платить тебе процент от прибыли.

Гарольд задумался.

– Сколько процентов от прибыли?

– Два с половиной, – ответил Дойл первое, что пришло в голову. Он прекрасно знал, что скорее всего площадка не принесет никакой прибыли и в это лето, и в следующее, и, наверное, в следующее за ним тоже.