– Самое главное – выстоять, – кричал отец сквозь рев волн. – При таком ветре это твой единственный шанс!
Дойлу было страшно, но отец казался счастливым. Он смеялся, когда последняя громадная волна накрыла его и он погрузился в воду вместе с обломками корабля. В безопасности, в своем пузыре-яйце, Дойл последовал в темноту устричной отмели за светящимся, как луна, лицом отца.
– Помни, – донеслось до него, – что бы ни случилось, ты должен бороться до самого дна. – И отец исчез, оставив Дойла одного в глубине, населенной угрями.
Через мгновение пузырь-яйцо треснул и в него хлынула темная вода. Он стал задыхаться, и вдруг потоки воды оказались длинными спутанными прядями женских волос. Потом они исчезли, возникли красные вспышки и грохот. Дойл проснулся. Его сердце бешено колотилось. Через окно проникал оранжевый отблеск огня. Комната наполнилась черным дымом, послышались громкие выстрелы из крупнокалиберного ружья: «крак», «крак», «крак». Бросившись на пол, он выполз из комнаты, прополз в холл, дыша тонким слоем воздуха под дымом, нащупал руками верхнюю ступеньку, потерял равновесие и съехал по лестнице вниз головой. Там он поднялся и толкнул дверь плечом: она распахнулась, и он ввалился в бар, пустой и зловеще спокойный, освещенный электрическими огнями. Из музыкального автомата пел Мелвин Титер: «Привет вам, стены, как дела сегодня…»
Горю, пришла в голову Дойла нелепая мысль. Цепляясь за столы, он добрался до двери-ширмы и прыгнул через крыльцо прямо на дробленые ракушки, устилающие место парковки. Легкие разрывались. Он рухнул у ржавого бока дядиного «кадиллака» и закашлялся. Когда ему наконец удалось свободно вздохнуть, он вскочил и побежал в направлении красного отблеска с той стороны ресторана, которая примыкала к площадке для гольфа. Огонь поднимался из мусорного бака, прислоненного к стене прямо под его окном. Языки пламени ползли к крыше. Издалека доносился резкий вой сирен, который приближался из города по Бич-роуд.
С песчаной полосы вдоль дороги без особого беспокойства за пожаром наблюдали четверо или пятеро завсегдатаев бара, держа в руках бутылки с пивом. Дойл знал одного из них еще со времен Бака и подбежал к нему. Это был морщинистый старик, которого все звали Вуном.
– Где Мегги? – закричал он. – С ней все в порядке?
Вун окинул его мутным взглядом из-под острого козырька рыбацкой фуражки и ничего не ответил. Потом его глаза остановились на испанских шелковых трусах Дойла, с розовыми сердечками.
– Какие у тебя модные трусы, – сказал он так, словно они просто стояли вечерком на свежем воздухе, болтая и потягивая пиво, и не было никакого пожара.
Вдруг воздух разорвал громкий выстрел над площадкой для гольфа. Дойл повернулся в ту сторону и увидел, как белые плечи Мегги вырисовываются на фоне стен Маракайбо. У нее в руках было ружье, и она стреляла в темноту в направлении защитного ограждения и деревьев.
– Она засекла там какого-то ублюдка, – сказал Вун.
– Ублюдка, который устроил пожар, – добавил другой завсегдатай. Это был старый пьяница, которого другие посетители по вполне понятным причинам прозвали Рыбий Глаз. Он околачивался в баре еще со времен первого срока Эйзенхауэра.
– Крутая девчонка эта Мегги, – сказал Вун.
– И стреляет здорово, – добавил Рыбий Глаз. Дойл не дослушал. Он побежал по площадке через ворота в виде разинутого рта черепа к редуту Мегги, стараясь не обращать внимания на острые края ракушечника, которым была усыпана дорожка, впивающегося в его босые ноги. Срезал через лагуну, поднырнул под бушприт пиратского галеона, схватился за дуло одной из бревенчатых пушек, прыгнул и очутился у Мегги за спиной. Она резко развернулась и подняла ружье, вставляя патрон быстрым отработанным движением.
– Эй, – сказал Дойл, отступая. – Это я.
Она нахмурилась и отвернулась именно тогда, когда из-за тонущего торгового судна выскочила темная фигура и начала карабкаться по цепному ограждению.
– Попался, сволочь! – завопила она, метнула взгляд профессионального стрелка и аккуратно навела длинный ствол на цель. Дойл ударил ее по руке как раз в тот момент, когда она нажимала на курок. Пуля ушла в сторону. Темная фигура перепрыгнула через ограждение и исчезла в сумраке леса.
Мегги зарычала от злобы, швырнула ружье и бросилась на Дойла, колотя его кулаками в грудь, но он схватил ее за запястья и прижал спиной к гипсовой стене с бойницами. Она яростно боролась, осыпая его проклятиями, но Дойл был сильнее. Несколько секунд они стояли, тяжело дыша, нос к носу. Дойл чувствовал запах пива и сигарет, исходящий от нее, чувствовал ее напряженные от усилия мышцы.
– Я только что удержал тебя от кучи дерьма, – сказал он. – Ты это понимаешь? Ты могла убить его.
Потом он отпустил ее и отступил.
– Пошел ты, – сказала Мегги. – Этот сукин сын пытался нас поджарить. Он…
Ее слова утонули в реве сирен пожарных машин, въехавших на парковку. Из них выгружались пожарные-добровольцы в касках, защитных ботинках и длинных прорезиненных плащах. Дойл с Мегги наблюдали за шумной сценой, которая разворачивалась внизу.
– Я только что вспомнила кое-что, – громко произнесла Мегги. – У нас нет пожарного крана.
– Ты уверена? – спросил Дойл, чувствуя, как замирает сердце.
– Это национальный заповедник, приятель, – сказала она. – Кранов здесь нет.
– Если так, – сказал Дойл, – нам конец.
Пламя достигло крыши. Сетка на окне Дойла растаяла в мгновение, и дующий с океана бриз внес языки пламени внутрь дома. Но пожарные явно знали, что нужно делать. Они развернули длинный брезентовый шланг и прикрепили один конец к хромированному фитингу на боку грузовика. Из шланга вырвались брызги белой пены, похожие на мыло, и начали гасить пламя.
– Смотри, у них получается, – с облегчением вздохнула Мегги.
Через несколько секунд к качающему насосу присоединился подъемник. Раздвинули лестницу, и пожарный со шлангом полез вверх. Через мгновение он добрался до окна Дойла, закрепил наконечник на подоконнике и выпустил внутрь длинную струю пены. Со стен Маракайбо Дойлу была видна растущая в комнате белая масса, похожая на чудовище из фантастического фильма. И вдруг он вспомнил о кучах одежды на полу и открытых чемоданах.
– Похоже, завтра мне будет нечего надеть, – усмехнулся он.
Мегги посмотрела в окно, потом на него, у нее задрожал подбородок, и она начала смеяться.
– Быстрее привыкнешь к этим симпатичным шелковым трусам, – выдавила она, прислонившись к парапету, ослабевшая от смеха, со слезами на глазах.
– Да уж, очень смешно, – мрачно сказал Дойл, но не смог сдержать улыбку из-за нелепости ситуации.
Холодная луна поднялась над темным лесом. Через несколько минут они спустились с крепости и пошли по дорожке к обгоревшему дому. Это был плохой год. За последние двенадцать месяцев Дойл потерял все: жену, ребенка, средства к существованию, последнего родственника, а теперь и рубаху с тела.
Позже, свернувшись калачиком в спальном мешке в одной из дырявых, проеденных термитами старых хижин для туристов, Дойл не мог заснуть. Соленый аромат ночи, влажный воздух, близость воды, тоскливые крики цапель на болоте – все это было знакомо и раньше в какой-то степени утешало. Но теперь это лишь напоминало ему, как все изменилось. Вассатиг, который он знал, исчез, растворился в мгновение, как город призраков, который появляется каждый век на один зловещий час. Потом он вдруг все понял. Этот волшебный миг был, как в сказке, намного длиннее, чем казалось. Это он, как Одиссей с Итаки, на целых двадцать лет исчез со странного маленького острова, который когда-то называл домом.
