— Ты, должно быть, весьма расстроен. Это не дало исполниться твоему маленькому плану обретения свободы, не так ли, мой дурачок?

Квазим посмотрел на королеву, не понимая, как и когда она узнала о Рен. Мэбигон была завистливой правительницей, но также и ревнивой любовницей. Это сделало ее мстительной, что в ней так не любили ее подданные и Квазим.

Но невозможно было отрицать, что королева Сил Тьмы красива пугающей, порабощающей красотой. Мэбигон когда-то пленила Квазима с первого взгляда. Теперь он был удивлен, почувствовав, что она его больше не волнует.

— Конечно, это послужило причиной смерти Рен. — Квазим удивился, как сдержанно прозвучали эти слова. Вероятно, голосовые связки хобгоблина никак не были соединены с сердцем, которое все еще изнемогало от боли.

— Что ты теперь собираешься делать? — спросила Темная Королева своего бывшего любовника.

— Это в основном зависит от короля Гофимбеля. Он обязательно в некоторой степени… встревожится. — Теперь Квазиму стало интересно, Мэбигон ли выдала его королю? Как на нее похоже — подтолкнуть кого-то совершить убийство, а не сделать это самой. К тому же ей было бы на руку, если бы повелитель гоблинов остался у нее в долгу.

— Я уже говорила с Гофимбелем, — быстро ответила Мэбигон. — Он решил не наказывать тебя, если ты будешь вести себя разумно.

Итак, она действительно его предала. Сможет ли он вести себя разумно, зная это? Квазим не был в этом уверен. Рен мертва, и он только что пришел к выводу, что попытки загладить вину уже ничего не могут исправить. Нельзя было отрицать и того, что королева еще может ему пригодиться. Тем не менее он испытывал сильное желание сломать красивую шейку Мэбигон. Хотя убийство было совершено руками Гофимбеля, направляла его, безусловно, она. А Квазим мог бы убить Темную Королеву. Магия, при помощи которой его сотворили, запрещала ему резко менять отношение к Гофимбелю. А его любовница — совсем другое дело. Как глупо было с ее стороны прийти сюда всего лишь со своим гаргойлем. Высокомерная негодяйка!

— Ты поступишь мудро, не так ли? — поинтересовалась она.

— А вы? — Хобгоблин проигнорировал вопрос. В его голосе слышалось холодное любопытство. — Что вам будет за эту оплошность?

— За смерть этой малютки-полугоблина? — Ноздри королевы раздулись. — Она ничто. Всего лишь средство достижения цели — нелепой, абсурдной. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что у тебя ничего не выйдет… В конце концов, ты не любил Рен, ведь правда? — Голос ревнивой королевы вдруг прозвучал резко, словно удар плетью.

— Не любил? — переспросил Квазим. Он наклонил голову, как будто задумавшись над этим вопросом. Потом, медленно произнося слова, честно ответил: — Не думаю, что я способен кого-то любить. Так меня создали.

— Что ж, — заключила Мэбигон с холодной улыбкой, — тогда у меня нет причин ревновать, не так ли? Ведь я гораздо красивее ее.

— Гораздо красивее, — согласился Квазим.

— Она ничто, тем более сейчас. Может быть, нам скормить ее Прэксу? — предложила королева, указывая на своего гаргойля, который вполз в комнату и приблизился на несколько шагов, привлеченный запахом смерти. Создание алчно уставилось на труп.

Неспособный объяснить свою реакцию даже самому себе, Квазим все же почувствовал себя оскорбленным и даже пришел в ярость от этих слов.

— Нет. — Хобгоблину с трудом удалось говорить спокойно, несмотря на то, что он кипел от гнева. — Я собираюсь поджечь здание. Люди найдут ее тело на кровати и подумают, что причиной ее смерти стал несчастный случай.

Темная Королева неохотно кивнула. Квазим знал, что она хотела посмотреть на то, как Прэкс будет есть Рен, и заставить и его на это смотреть. Но она была очень осторожной. Если люди заподозрят, что здесь произошло нападение гаргойля, они разозлятся и станут охотиться на хищника.

— Тогда поджигай, и уходим отсюда. Ты знаешь, как я ненавижу бывать на солнце. К тому же здесь этот ужасный запах цветов.

«И запах смерти», — подумал Квазим. Но королеву это не волновало. Если бы умер кто-то другой, а не Рен, он бы тоже отнесся к этому спокойно.

Хобгоблин дотянулся до свечи, укрепленной возле спинки кровати. Он осторожно ее зажег, а потом поднес к пологу. Бархат долго не поддавался огню, но в конце концов ярко запылал.

«Прощай, Рен, — мысленно произнес Квазим, когда языки пламени приблизились к его мертвой возлюбленной. — Даже если гоблинов победят не наши дети, все равно эти твари когда-нибудь заплатят за все. Когда-нибудь, я обещаю!

Он вдруг вспомнил их последний поцелуй — какой Рен была милой и застенчивой, вспомнил взгляд ее огромных золотистых глаз. Тогда так же, как и сейчас, цвели мимоза и апельсины, и головку Рен украшал венок из цветущих ветвей.

Квазим позволил себе на мгновение насладиться лучшим воспоминанием своей жизни, а потом захлопнул двери, ведущие в тот уголок памяти, где они хранились.

Больше он никогда не вспомнит о своей утраченной любви.

Лицо Квазима подергивалось. Оно еще болело, но, судя по результатам, хирургия в Новом Орлеане добилась значительных успехов. Швов во рту было совсем мало. Они хорошо удерживали кожу хобгоблина в тех местах, где его клыки удалил теперь уже покойный хирург. На глазах у Квазима были контактные линзы, и теперь радужные оболочки имели неприятный темно-серый оттенок, похожий на дым сгорающих шин. Хобгоблин научился закручивать язык вверх так, чтобы его не было видно, когда он говорил. Квазим выглядел вполне респектабельным человеком, несмотря на бледность, из-за которой он походил на обитателя притона наркоманов. Можно было предположить, что этот чрезвычайно мускулистый человек попал в ужасную катастрофу, а потом пролежал в больнице несколько месяцев и выздоравливал, не выходя из помещения.

Тем не менее рождественские толпы всегда расступались при виде Квазима. Несмотря на яркую сумку для покупок из магазина «Вишни в изобилии», которую он держал теперь уже в пятипалой руке, эти глупые овцы словно чувствовали, что на самом деле он не был одним из них. Служащий магазина фруктов от страха совершенно потерял дар речи, увидев настоящее лицо Квазима. Вероятно, этому юноше придется после работы сдать униформу в химчистку. Произошло случайное разоблачение — мгновение необычной проницательности со стороны молодого человека и редкий случай неосторожности со стороны Квазима. Юноша посмотрел в его глаза и увидел настоящего монстра, таившегося за цветными пластиковыми линзами. Еще одно неудобство, хотя неплохо было осознавать, что он может вызвать панический ужас в человеческом сердце, даже не прилагая усилий. Еще настанет время, когда он сможет использовать этот страх. Однако юноша мог рассказать кому-то о своем открытии, поэтому необходимо было замести следы — Квазиму не хотелось, чтобы этим делом занялась полиция. Тогда все стали бы излишне бдительными из-за страха.

Страх… Он может быть полезен, но в человеческой цивилизации его применяют слишком часто. Квазим встречал политиков, регулярно использовавших власть страха, чтобы превращать людей в безликую массу, которую они вынуждали сделать важный выбор, якобы выгодный обществу, а на самом деле — кругам, чьи интересы представлял этот политик.

Рекламисты также используют чувство страха и вполне успешно. Перхоть, морщины, запах пота, несвежее дыхание, болезни десен, расклешенные или прямые джинсы. В результате коварного поддержания постоянного беспокойства о здоровье и внешности человеческие массы становятся предсказуемыми, их сознание отупляется. Хотя на самом деле они не очень нуждаются в чьей-то помощи.

Квазим стоял, подслушивая мысли вокруг себя. Да, и здесь присутствовали страх и беспокойство. Как и повсюду. Этого он и ожидал. А овцы ничего не подозревали. Они не знали, что смерть бродит среди них. Просто двигались, как заведенные, подобно колонне солдат, — сгустки человеческих встревоженных глаз и обеспокоенных умов. Люди поглядывали на часы и на своих детей. Но в основном они смотрели на других людей, стоящих между ними и троном, где фальшивый Санта-Клаус устраивал прием при дворе. Когда больше не на что было смотреть, овцы смотрели в глаза роботов-снеговиков, сгребающих фальшивый снег по краям фальшивого Северного Полюса, и пожирали крендели и попкорн. Снеговики не обращали на них ни малейшего внимания, как машины делают почти всегда. Но у людей все равно не пропадала охота пристально разглядывать машины.