— Парминтер. И предупреди, что я прибуду туда рано утром в следующий понедельник. Если мне удастся разгадать, как открывается тайник, я предприму попытку ровно через неделю. Да, и еще одно: обязательно купи мне приличную одежду. Мы с тобой примерно одного телосложения, так что покупай на себя. Ты сможешь встретить меня здесь в понедельник до рассвета?

Джоуи кивнул.

— Мне пора. Как твой отец? — спросил я напоследок, уже двигаясь прочь.

— Умер через два дня после Рождества, — без всякого выражения сказал он. — В первое воскресенье, когда вы так и не вышли.

Я резко повернулся, но он уже скрылся за углом. Возвращаясь в дом, я задавался вопросом, сколько же времени Джоуи проторчал здесь на холоде в тот день, покуда его мать горевала в одиночестве. Да уж, Дигвиды вернули мне долг сторицей. Ладно, как только я вступлю в свои права, я отблагодарю Джоуи и его мать, но сейчас не время думать о них.

Однако для успеха моего предприятия мне предстояло сделать еще одно важное дело. И потому, улегшись на свою скамью, я постарался не заснуть. Ожидание тянулось мучительно долго, поскольку Джейкман не ложился спать, чтобы впустить в дом сэра Дейвида. Наконец молодой джентльмен забарабанил в дверь, и я тихонько последовал за старым сторожем, который, с раздраженным ворчанием отставив кружку, направился в холл. Они оба были настолько пьяны, что довольно долго возились со своими двумя ключами, стоя по разные стороны двери и проклиная друг друга, причем молодой джентльмен выступал на повышенных тонах и с использованием более обширного словаря: «Черт бы побрал твое наха… наха… твою наглость!» — орал он, слыша приглушенные проклятья сторожа, доносившиеся из-за двери.

Когда сэр Дейвид поднялся наверх, Джейкман отправился в судомойню. Как я и предполагал, там он остановился подле скамьи, на которой я пытался заснуть в первую свою ночь в доме, наклонился, вытащил кирпич из кладки очага и засунул за него ключи. А затем шаткой поступью удалился в свои спальные покои.

Теперь я был готов действовать — оставалось только разгадать секрет квинканкса.

Весь день квинканкс занимал мои мысли, а теперь всю ночь снился мне. Словно издеваясь надо мной, он выступал из темноты то в виде цветка, в раскрытом бутоне которого сверкали геометрические узоры, слишком ослепительные, чтобы рассмотреть все толком, то в виде сердца, в самой середине которого пылал столь яркий огонь, что оно казалось черным, и я ничего не мог разглядеть, сколь мучительно ни напрягал зрение.

На следующее утро — еще более холодное, чем предыдущее, — я случайно услышал, как Боб говорит Уиллу, что мистер Такаберри распорядился отныне не отвечать на звонки мисс Лидии. Немногим позже стало известно, что в полдень дворецкий выступит с важным сообщением перед всеми слугами в столовой. Мы с Бесси, разумеется, не входили в число приглашенных и потому продолжали заниматься своей работой, пока все остальные собирались в общем помещении.

Когда собрание распустили, мне не сразу удалось узнать, что произошло, ибо слуги только и делали, что роптали на свою судьбу или выражали облегчение по поводу того, что избавлены от необходимости попусту тратить время, отвечая на мои расспросы. Однако мало-помалу я сумел по скупым объяснениям и подслушанным обрывкам фраз составить представление о случившемся. В самом ближайшем времени дом заколачивают, и семейство переезжает в Хафем — по крайней мере, до начала сезона. Часть слуг сопровождает хозяев, другие остаются в Лондоне, на одних только столовых и квартирных, если только не предпочтут уволиться; однако иных предупредили, что они получат расчет в конце недели. Мистер Такаберри зачитал три списка, и имя Боба значилось в списке подлежащих увольнению. Я решился заглянуть в столовую и нашел Боба там: он пил джин с горячей водой, ругаясь грязными словами и громко жалуясь Уиллу, Нелли и нескольким другим слушателям, что слуг низшего ранга оставили в должности.

— Не возьму в толк, почему Ассиндер допустил, чтобы меня выгнали, — все продолжал повторять он. — Наверное, ошибка вышла. Я ведь могу устроить ему серьезные неприятности, и он это знает.

— Ох, да дело-то всем известное, — сказал Уилл. — Ты имеешь в виду старую историю с экипажем, сданным Ассиндером внаем?

— Нет, — раздраженно ответил Боб. — У меня против него есть кое-что получше.

— Разве ты не знаешь? — спросил Нед, только вошедший в столовую. — Ассиндера тоже уволили. Выдворяют из дома завтра первым делом.

— Что? — вскричал Боб.

— Похоже, ее светлость и мистер Дейвид со своим советником давно подозревали, что он нечист на руку, — продолжал Нед. — Но старый сэр Персевал доверял Ассиндеру и не позволял его трогать.

— Видать, ты не зря старался, Боб, — с издевкой заметил Уилл.

Совершенно смешавшись, Боб побледнел от ярости.

— О чем речь, Боб? — с любопытством спросила Нелли.

— Пожалуй, стоит рассказать вам, чтобы хоть как-то насолить Ассиндеру, — сказал он. — Это случилось три или четыре года назад, летом. Эта женщина — на вид из благородных, хотя и в затрапезном платьишке, — подошла к парадной двери, когда я дежурил в холле. Что интересно, ее сопровождал шериф, поскольку она находилась под арестом по распоряжению суда. Само собой, я велел дамочке пройти к задней двери, но она назвалась родственницей или чем-то вроде. Я плохо разобрал, поскольку, по-моему, она была пьяная, если вообще не помешанная. Ну, я пошел и доложил Ассиндеру, так как никого из господ дома не было. Он, значит, принял женщину в библиотеке, пока шериф ждал в холле. Через несколько минут она спустилась вниз и ушла восвояси, вся в слезах. Потом Ассиндер велел мне держать язык за зубами и дал пять соверенов.

— Пять! — хором воскликнули слушатели. — Да, видать, дело было важное.

Я знал, что это было за дело. Я поспешно вышел из столовой в темный коридор, ибо хотел остаться один, чтобы хорошенько обдумать услышанное. Итак, похоже, Ассиндер по собственному почину выгнал мою мать из дома, всю в слезах, ничего не сказав своим хозяевам. Но почему? Такой поступок имел смысл только в том случае, если он работал на Клоудиров! Следовательно, он и являлся тем самым тайным агентом Клоудиров, пользовавшимся доверием Момпессонов! Какое значение это имеет для меня? И если Момпессоны действительно не прогоняли мою мать, имею ли я право действовать против них, как задумал?

В следующий миг из столовой вышел Уилл, и я спросил у него (ибо он входил в число слуг, остававшихся на урезанном жалованье), что будет со мной.

— С тобой? — насмешливо переспросил он. — Тебя тоже уволили, разумеется, вместе с Бобом. Чтоб ему пусто было, мерзкому ублюдку!

Теперь, когда сообщество слуг распалось, никто не трудился скрывать свои истинные чувства.

— А когда дом закроют? — спросил я.

— Бобу заплачено до субботы, но вас обоих могут выдворить из дома и раньше.

Уилл смотрел на меня с любопытством, и, помня, что недавно он видел странную сцену между мной и Вамплу, я не стал задавать больше никаких вопросов, но повернулся и торопливо направился в судомойню.

Представлялось очевидным, что медлить мне никак нельзя, коли я намерен довести дело до конца! Я боялся, как бы меня не выдворили сегодня же, ибо предполагал, что Боб может закатить скандал дворецкому и подвергнуться немедленному изгнанию из дома. Существовала и другая опасность: а вдруг Момпессоны возьмут завещание с собой в Хафем? Безусловно, загадку квинканкса следовало разгадать безотлагательно.

К часу традиционного вечернего обхода дома Боб буквально клокотал от пьяной ярости и держался с мистером Такаберри столь нагло, что, когда бы дворецкий сам не был слишком пьян, чтобы заметить, он наверняка вышвырнул бы лакея на улицу прямо тут же. Когда мы вдвоем поднялись на этаж, где находились покои мисс Лидии, я увидел возле ее двери пару туфель и наклонился, чтобы взять их.

— Оставь, — сказал Боб. — Она в немилости. Старую кошку тоже выгнали из дома, как и меня.