Затем, в начале июня следующего года мистер Барбеллион прислал мне письмо с просьбой встретиться с ним в Хафеме через несколько дней, ибо он должен разъяснить мне многие вопросы, которые лучше разъяснять на месте. К сему прилагалась банкнота в десять фунтов на покрытие дорожных расходов. Хотя я и пришел в некоторое недоумение, в конце концов, я все же решил воспользоваться случаем взглянуть на поместье — не с намерением впоследствии заявить о своих правах на земельную собственность, но с целью оценить трудности, которые встанут передо мной, коли я все же войду во владение оной. Там я смогу составить более верное суждение о положении дел.

Поскольку я подхожу к завершению своей части данного повествования, сейчас я забегу вперед и расскажу о событиях, произошедших со времени моего посещения поместья, во второй раз обратившись прямо к вам, дорогие друзья, дабы поведать о судьбе тех моих старых знакомых, которых мне не удалось разыскать впоследствии. Во исполнение обещания, однажды данного самому себе, я предпринял шаги к освобождению мистера Ноллота и закрытию сумасшедшего дома Алабастера. Однако я узнал, что добрый старик умер через год после моего побега. Адвокат, с которым я советовался по поводу возбуждения дела против главного врача психиатрической клиники, заверил меня, что доказать вину доктора Алабастера практически невозможно. Он же отговорил меня от попытки выдвинуть против миссис Сансью обвинение в смерти Стивена, и, памятуя о том, что она спасла меня от Барни, я решил не упорствовать. В конце концов, ужасная смерть мужа являлась для нее своего рода наказанием.

Поскольку я не забыл о своем решении по мере возможности помочь мальчикам из школы Квигга, я написал адвокату, проживающему в ближайшем от означенного заведения городе, письмо с просьбой наведаться туда в качестве моего доверенного лица под тем предлогом, что я подыскиваю школу для своего племянника. В ответном послании адвокат сообщил, что Квигги оставили воспитательскую деятельность и вновь занялись сельским хозяйством. Он подчеркнул, что не видел на ферме ни одного мальчика.

После бегства из страны сэр Дейвид живет в Кале, на скудное вспомоществование своей матери, которая владеет небольшим земельным участком, свободным от уплаты ренты за пользование оным. Леди Момпессон ныне проживает в крохотном домике и часть своего ежегодного дохода тратит на содержание Тома в частной клинике (к сожалению, не доктора Алабастера!), где он оказался по причине тяжких последствий своей невоздержанности (самого разного рода). Дэниел Портьюс основал торговое предприятие в Лиссабоне, с каковым городом его банк имел связи достаточно тесные, чтобы он получил доступ в деловые круги, но недостаточно тесные, чтобы слухи о его поведении в Англии получили там распространение. Жена и сын уехали с ним, как и Эмма.

Что же касается до Генриетты, то я должен вернуться к рассказу о своем посещении Хафема в июне.

Я доехал до Саттон-Валанси на империале, а на сэкономленные таким образом деньги нанял лошадь и направился в Мелторп, движимый желанием вновь увидеть эту деревушку и старый дом, где некогда жили мы с матушкой.

Деревня, казалось, не изменилась. Красновато-желтые кирпичные стены лучших домов мягко светились в лучах летнего полуденного солнца; деревья и трава по-прежнему переливались всеми оттенками ярко-зеленого цвета, который постепенно пожухнет с приближением осени. Никто не узнал меня, хотя я увидел мистера Эдваусона, пересекающего Хай-стрит в направлении от своего дома к церкви, и решил, что он возвращается в приходскую контору после обеда. С какой стати старику обращать внимание на постороннего молодого джентльмена, проезжающего верхом через деревню?

Наш старый дом казался давно заколоченным и заброшенным; обратившись с вопросом к случайному прохожему, я узнал, что он пустует уже шесть или семь лет. Миссис Сансью, не имевшая никакой необходимости повышать нам арендную плату, не потрудилась найти новых съемщиков! Она ухватилась за удобный предлог, чтобы скрыть свой злой умысел. Я прошагал по ведущей к дому тропе и, подняв засов знакомой калитки, отважился войти в сад. Теперь он казался очень маленьким, тем более что зарос травой до такой степени, что понять, где кончается лужайка и начинаются заросли, уже не представлялось возможным.

Именно здесь началась моя история! Началась в тот летний день, когда крик Биссетт заставил меня поспешить отсюда к калитке и встретиться с незнакомцем, каковая встреча стала первым звеном в длинной цепи событий. Насколько больше я знал и понимал сейчас, нежели в ту минуту, когда бросил прощальный взгляд на дом и сад перед нашим бегством в Лондон. И все же многое до сих пор оставалось загадкой. С тех пор я слышал или случайно подслушал великое множество историй — рассказы миссис Белфлауэр, мисс Квиллиам, моей матери, мистера Эскрита, мисс Лидии, — и слышал много заведомой лжи, много противоречивых утверждений и показаний, содержащих извращение фактов или умолчания.

Я вспомнил о статуе, по приказу матери Мартина Фортисквинса перевезенной в этот сад из Момпессон-Парка (или вернее, Хафем-Парка, как теперь его можно и должно снова называть). Я пересек лужайку и продирался по зарослям сквозь ежевичные кусты, покуда не увидел ее. Надпись опять заросла мхом, и теперь, соскоблив весь мох, я обнаружил, что она (хотя и прежде прочитанная мной от буквы до буквы) на самом деле гласит: Et ego in Arcadia.[7] Загадочная фраза. И что означает выражение мраморного лица, подвергшегося разрушительному воздействию времени? И руки, обхватывающие фигуру сзади? Кого представляют сии сцепившиеся в схватке фигуры? Являют ли они сцену погони — Пана и Сирингу, Терея и Филомелу, Аполлона и Дафну — или же любовную сцену? Этого мне не дано узнать. Но в любом случае разве важно, что именно хотел сказать скульптор (по моему предположению, двоюродный дед человека, причиной чьей смерти я явился!) или его работодатель (мой собственный прапрадед). Глядя в пустые глаза статуи, я понял, что могу прочесть в стертых временем чертах мраморного лица все, что угодно. Когда я пытался выстроить цепи событий, они бесконечно перетекали друг в друга и расходились в разные стороны, словно рисунок плит на полу Старого Холла.

И оставалось тайной, почему изгнанная жена перенесла сюда скульптуру. Однако мне казалось, я понял это, когда подумал о скрытом шестом элементе, всегда нарушающем композиционное единство пяти. Опозоренная женщина забрала с собой скульптуру, поскольку она спасла жизнь ее тайному любовнику и, возможно, и отцу ее ребенка. И возможно, она умерла от горя, ибо он (а теперь я знал наверное, кто он) никогда не навещал ее. И тут снова, как не раз прежде, я подумал о Мартине Фортисквинсе. Столь много вопросов осталось без ответа. Он написал в свидетельстве о моем крещении «крестный отец и отец», и вся запись, и объяснения мистера Эдваусона насчет ее формулировки могли иметь особый смысл.

Столь многое осталось неизвестным. Столь многое моя матушка утаила от меня или истолковала ошибочно. (Например, я точно знаю, что она заблуждалась насчет предательства миссис Квиллиам и насчет мистера Пентекоста.) Я вспомнил слова из рассказа матушки о своей жизни: «Мне непереносима мысль, что отец моего ребенка — убийца моего отца!» Сколько страданий выпало на ее долю! Я вспомнил, как, когда мы искали убежища во дворе церкви Сент-Сепалке после бегства от мистера Барбеллиона, она лихорадочно говорила о «полумесяце», о кривой сабле и крови. Безусловно, именно поэтому однажды она назвалась таким именем: Хафмун. Если она не могла забыть правду, преуспела ли она в попытке сделать ее менее жестокой? А потом на ум мне пришли слова, совсем недавно произнесенные миссис Сансью: «Я никогда не верила, что Хаффама убил ваш отец». Что она хотела сказать? Чему мне теперь верить?

Наконец я вышел из сада, сел в седло и направился в Хафем. Проезжая мимо убогой лачуги Сьюки, я подумал, не заглянуть ли к ней, но к тому времени, когда решил все же оказать такой знак дружеского внимания, я уже проехал мимо и посчитал, что у меня нет времени возвращаться обратно. Чтобы не заставить мистера Барбеллиона ждать, я пустил лошадь галопом, хотя в моем распоряжении оставалось еще больше часа. Через несколько минут я обогнал женщину в ярко-красной накидке и с корзинкой в руке и (возможно, потому, что думал о Сьюки) был поражен ее сходством с моей давней знакомой.