– Подите-ка сюда! – сказал он. – Все вы знаете, какую вы сделали ошибку и сколько доставили мне хлопот. Если бы я был строгим отцом, я отказался бы признавать вас своими дочерьми и лишил бы вас прав на мои владения. Но я решил, что лучше принять на себя один раз заботы и поправить дело, нежели причинять вам горе и жалеть о вашем глупом поступке всю жизнь. Я привез вам сюда по мужу. Постарайтесь оказать им хороший прием, не робейте, и вы не пропадете. Если они что-нибудь заметят – черт с ними! Зачем сюда приехали? За ними пришлось съездить. Когда ваше дело устроится, вы ведь не будете с ними церемониться, не так ли?

Все три дочери улыбнулись и ответили:

– Именно так.

– Прекрасно, – сказал отец, – вы еще перед ними ни в чем не провинились, но если вы в будущем не сумеете вести себя как следует, то ко мне больше не обращайтесь. Зарубите себе это на носу. Я же обещаю вам забыть ваши прошлые ошибки, а чтобы вы были смелее, я прибавлю еще двести экю той, кто из вас сумеет лучше всех ответить своему жениху в первую ночь.

После этого прекрасного напутствия он отправился почивать, дочери – тоже. Они стали думать про себя, какие слова им следует сказать в эту ночь сражения, чтобы заслужить эти двести экю, и решили наконец положиться на бога, надеясь, что он не откажет им в нужный момент в своей милости. На другой день состоялись свадьбы. Ели, пили, танцевали – чего еще больше? По окончании бала все три девы легли со своими женихами в постели. Жених самой старшей, лаская ее, ощупал у ней живот и обнаружил на нем небольшую складку. Он догадался, что его надули.

– Ого! – сказал он. – Птички-то уже вылетели!

А невеста, весьма довольная, ответила!

– Ступайте сами в гнездо.

Такова одна! Жених второй сестры, гладя ее, нашел, что живот у нее несколько кругловат.

– Как? – сказал он. – Амбар уже полнехонек?

– Постучите в дверь, впущу, – ответила невеста.

Вот уже и две! Жених третьей сестры, забавляясь с нею, скоро понял, что он не первый.

– Дорожка проторена! – сказал он.

– Зато не заблудитесь! – ответила младшая.

Вот и все три! Ночь прошла. На другой день они пришли к отцу и поочередно доложили ему обо всем происшедшем. Queritur,[121] которой из них отец должен был отдать обещанные двести экю? Подумайте. Мне кажется, вы согласитесь со мною, что они должны были либо поделить их между собою, либо получить каждая по двести экю, propter mille raticnes, quarum ego dicam tantum unam brevita-tis causa,[122] ибо все они показали свое усердие, а всякое усердие подтверждается делом, ergo in tantum consequentia est in Barbara[123] и так далее. Кстати, если вы не рассердитесь, я задам вам по этому поводу вопрос: что вы считаете лучше – получить рога до брака или после брака? Не торопитесь с ответом, что до брака лучше, чем после брака, ибо вы понимаете, какое это редкое удовольствие жениться на девственнице. Ведь если она наставит вам рога после свадьбы, то это удовольствие (я говорю не о рогах, а о том, что она досталась вам девственницей) навсегда останется за вами. Помимо того, она доставит вам всякие протекции и выгоды. Об этом весьма хорошо сказано в «Пантагрюэле».[124] Впрочем, не хочу затевать здесь споров и предоставляю вам подумать об этом на досуге, а вы мне после изложите свои мнения.

Во Франции царствовал когда-то король[125] (имя его настоящее повествование не устанавливает), добрый король, достойный своей короны. Он весьма охотно допускал к себе всех, у кого была к нему нужда, и находил в этом большую отраду, ибо таким путем узнавал обо всем, что творилось в его стране, а этого не могло не быть, если бы он сам не прислушивался к голосу своих подданных. Но переходим к нашему повествованию.

Этот добрый король часто ездил по своей стране и, чтобы лучше узнавать обо всем, иногда ходил по улицам, переодевшись в простое платье. Однажды он задумал собственной королевской персоной, но, по обыкновению, запросто, навестить Пикардию. Приехав в Суассон, он призвал к себе самых именитых граждан города, по-дружески пригласил их к столу и попросил их рассказать обо всех местных происшествиях, будь они смешные или серьезные, все, что им придет на память. И вот один из приглашенных рассказал, между прочим, следующую историю.

– Ваше величество, – сказал он, – недавно в одном ив ваших пикардийских городов один магистрат,[126] живущий еще и поныне, лишившись жены после долгого и счастливого супружества, решил жениться вторично и выбрал себе в жены молодую красивую девицу благородного происхождения, несмотря на то, что она не подходила ему ни по характеру, ни по возрасту, ибо он уже прожил половину своей жизни, а она находилась еще в самых цветущих летах, а поэтому не могла быть особенно рассудительной. Понятно, что ему было трудно вертеть такой волчок. Вкусив сладостей жизни, она увидела, что муж может только разжигать у ней аппетит, и, как он ни баловал ее нарядами, яствами и ласковым обращением, все это только раздувало огонь возле пакли. Ей взбрело в голову обзавестись на стороне тем, что ей недоставало дома. Она завела себе дружка и стала с ним забавляться. Потом, не довольствуясь одним, нашла другого, третьего, и скоро у нее завелось их так много, что они стали ссориться из-за нее и приходить к молодой женщине, забывшей за своими удовольствиями о чести, и в урочное, и в неурочное время. Сначала муж об этом не догадывался или делал вид, что не догадывается, и терпеливо выносил все ее проделки, считая это наказанием себе за то, что он, пожилой человек, женился на такой молодой женщине. Но это продолжалось, однако, так долго, что уже по всему городу пошли толки. Его родственники, узнав об этом, крайне огорчились, и один из них, не выдержав, наконец, пришел к нему и рассказал ему о ходивших по городу слухах. Он заявил, что если муж не примет никаких мер, то его самого сочтут дурным человеком, и им будут гнушаться все родственники и все порядочные люди. Выслушав его речь, муж придал своему лицу подобающее выражение, то есть притворился крайне рассерженным и огорченным, и дал ему обещание, что сделает все, что нужно.

Но, оставшись наедине, он пришел к убеждению, что не может уже восстановить чести жены, что первая обязанность жены – хранить свое доброе имя и страшиться дурной славы, а иначе никакие стены не скроют ее от позора. Более того, как человек рассудительный, он понял, что развеяна прахом также и честь мужа, если жена запятнала свою репутацию. Поэтому он уже не очень спешил принимать какие-нибудь меры. Однако, чтобы не казаться чересчур небрежным к своим семейным неурядицам, столь сильно порочившим его в общественном мнении, он все-таки придумал некоторое средство, показавшееся ему наиболее подходящим, а именно, купил себе дом, прилегавший к заднему фасаду его собственного дома, и соединил оба дома в один, желая, по его словам, иметь в своем доме вход и выход с двух сторон. Устроив с задней стороны дома удобный вход, он присоединил к нему для большего удобства посетителей еще галерею и заказал для этого входа полдюжины ключей. Покончив с этим, он в досужий день пригласил к себе родственников жены на обед. Он очень любезно принял их и хорошо попотчевал. По окончании обеда, когда гости еще не успели подняться из-за стола, он обратился к ним в присутствии жены со следующими словами!

– Милостивые государи и милостивые государыни! Вам известно, как давно я состою супругом вашей родственницы, которая здесь присутствует. Я имел уже возможность убедиться, что, взяв ее в жены, я сделал ошибку, ибо мы друг другу – не пара. Но так как сделанного уже воротить нельзя, то мне надлежит испить мою чашу до дна.