У Кругликовой создалось впечатление, что эти женщины, на которых она смотрела и с которыми разговаривала, вовсе не приехали умирать. Это были обычные женщины, которым сказали - поедем в Москву и там проведем операцию, чтобы война наконец закончилась. Она убеждена, что им сказали: «Мы никого не будем убивать». Учительница вспоминает, что они с сестрой по очереди много раз подходили к этим женщинам и просили отпустить Ярослава. Объясняли, что он еще ребенок, хоть очень рослый.

- А женщины нам отвечали: «Мы вас понимаем, мы бы вас выпустили, но наши мужчины не согласятся, - приводит Кругликова слова чеченок. - Они ужасно злые, там, в Чечне, даже дети участвуют в боях, лучше их не раздражать. А вы и так отсюда выйдете, подождите еще немного, это уже скоро».

Такие обещания они слышали от чеченок не раз, поэтому все надеялись, что требования террористов скоро удовлетворят и заложники окажутся на свободе.

- Был такой момент, одна из них подошла и остановилась в нашем ряду, как раз между моей дочкой и Ярославом, - продолжает вспоминать Кругликова. - Ее звали Ася, и мне показалось, что я видела ее во время антракта в коридоре. Я ей сказала: «Пройдите дальше», но она ответила, что будет стоять именно здесь. В руках она держала гранату. Я уже раньше заметила, что она внимательно за нами наблюдает, больше всего присматривалась к моей сестре и ее сыну. Ирина все время пыталась спрятать Ярослава, обнимала его, прижимала к себе. Ну, вот, Ася остановилась между нами. Но быстро устала так стоять, граната тяжелая, она опустила ладонь на бедро моей дочери. Я попыталась убрать ее руку, а она вдруг спрашивает: «Боитесь?» И таким жалобным тоном говорит, обращаясь к сестре: «Ты своего сына обнимаешь, а мой остался там, в Чечне!» Ирина спросила, сколько мальчику лет, Ася ответила: «Маленький, годика еще нет». Ирина спрашивает: «Как же ты могла оставить там своего ребенка?», а Ася так убежденно отвечает: «Я туда еще вернусь. А если не вернусь, Аллах ему поможет».

Асет стала объяснять сестрам и их детям, что в случае штурма, если произойдет взрыв в центре зала, они могут не сразу погибнуть и будут страшно мучиться от боли. Поэтому она и встала рядом с ними с гранатой, из симпатии к ним. «Я вас сразу убью, так чтоб не было больно», - сказала Асет.

- Потом ситуация успокоилась, - говорит Кругликова. - Ася, уходя, еще раз шепнула: «Не волнуйтесь так, все кончится хорошо». Она была в этом уверена. Приехала в Москву, чтобы отомстить и добиться мира в Чечне, но была твердо уверена, что вернется домой.

После разговора с ней Ирина мне сказала: «Когда это все кончится, а с ней что-нибудь случится, я поеду в Чечню, возьму ее ребенка и буду его воспитывать».

Кругликова утверждает, что они с сестрой были уверены, что выйдут из театра без проблем. Ведь их освобождение было делом несложным - достаточно было властям переговорить с террористами и выслушать их аргументы. Ведь все поведение чеченцев свидетельствовало об одном - они не намерены тут гибнуть. Учительница вспоминает восемнадцатилетнего чеченца, который часто подходил к ним, приносил воду и соки, шутил и фотографировал - у него был такой простенький фотоаппарат. За спинами сестер с детьми сидели ребята, которые работали в театральном гардеробе. Он к ним подходил и весело спрашивал: «Вы меня помните?» Он был одним из тех, кто много раз приходил на спектакль, поэтому считал гардеробщиков своими старыми знакомыми. Ребята сначала перепугались, подумали, что, раз они его узнали, он с ними быстро расправится. Ничего подобного. «Не бойтесь, все будет хорошо», - говорил он вполголоса, как будто делился секретом с приятелями. И подмигивал им.

Виктория раздумывает, видела ли она среди террористов людей, готовых на смерть. Может, та женщина, что сидела в центре зала рядом с бомбой? Но и в этом она не уверенна. Действительно, это была, пожалуй, самая серьезная из террористок, почти не спала и ничего не ела, изредка пила, и не снимала чадры. Но ее устрашающий облик и решимость были только видимостью. Георгий Васильев разговаривал с ней.

- Я подумал, что на всякий случай стоит сесть рядом с бомбой и познакомиться с женщиной, которая там сидит, - рассказал Васильев в фильме «Террор в Москве». - Я надеялся, что в критической ситуации мне удастся вырвать у нее кабель или удержать руку. Мы говорили о разных вещах, о роли женщины в исламе, об искусстве. Видно было, что спектакль ей понравился, хоть ей неловко было в этом сознаваться. Она знала, что я один из авторов, и ей хотелось поделиться со мной впечатлениями. Написала мне на кусочке бумаги одну арабскую фразу, которую я должен произнести перед смертью. Благодаря этому я как мусульманин попаду в мусульманский рай. Там были такие слова: Нет Бога, кроме Аллаха.

Со ссылкой на источник в спецслужбах газеты писали, что возле бомбы в партере могла дежурить Зура, вдова Арби Бараева. Могла ли женщина, исповедующая исламский фундаментализм, так разговаривать с автором мюзикла, развлекательного представления, в котором актеры танцуют и поют? Могла ли она признаться, что спектакль ей понравился?

А Ирина Филиппова вспоминает веселую, улыбающуюся чеченку, сидевшую в партере недалеко от сцены.

- Такая крупная женщина, все у нее было большое, даже нос, и она была значительно старше остальных, - припоминает Филиппова. - У нее был такой глубокий голос, я прекрасно помню, как она с огромной уверенностью повторяла: «Все будет хорошо».

Когда мужчины перекрикивались и передавали друг другу новости по-чеченски, именно она конспиративным шепотом объясняла заложникам, что происходит: «Ждем представителя президента» или «Будут предприняты радикальные шаги». И это именно она, когда ее спросили, как они добрались в Москву, ответила серьезно, хоть, скорее всего, это была шутка: «Мы шли по лесам двадцать один день». Это она упоминала, что они были на многих мюзиклах в разных театрах.

- Она говорила: «Сколько мы этих мюзиклов обошли, и на «Чикаго» были, и здесь были несколько раз, и потом решили, что придем сюда», - вспоминает Филиппова. - И правда, она не выдумывала. Знала всех актеров, спрашивала, куда делась Катя Татаринова, конечно же актриса, которая ее играла. Она приставала с этим вопросом к Андрею Богданову, игравшему главную роль, но он ей ничего не сказал, пожал только плечами.

Филиппова вспоминает, что женщины были разные. Была одна девушка, которая, казалось, летала как на крыльях. Она была одухотворенной, утонченной и доброй, всем помогала. Были женщины, напоминавшие монашек. Всегда помнили, когда кто-то просил воды или разрешения пойти в туалет. Говорили: «Сейчас нельзя, позже». Потом подходили сами и говорили: «Идите». Но были там и другие. Одна из них, как рассказывает Филиппова, ходила в грубом, связанном на спицах свитере, похожем на мужской, слишком большом на нее. Поверх свитера чеченка затянула широкий кожаный ремень с взрывным устройством. Сидела со злым, напряженным лицом, мыслями где-то далеко, отрешившись от происходящего в зале.

- Видно было, что она исполняет миссию, и не усомнится, если ей придется себя взорвать, - говорит Филиппова. - У некоторых женщин были абсолютно пустые, ничего не выражающие лица. Их ничем нельзя было тронуть. Были, наконец, и такие, которые относились к ситуации в театре, как к игре. Для них это было приключение, риск. Я только потом поняла, что в партере сидели самые суровые из чеченок, на балконе дисциплина была значительно мягче.

- Женщина в мужском свитере оживилась только однажды. Одна из заложниц пыталась ее как-то смягчить, попросила о помощи. Сказала, что она не русская, что она с Украины. И чеченка вдруг сказала: «В Киеве много наших сестер, у нас там сильная организация, там много наших девушек», - цитирует Филиппова. - Сказала даже: «У нас там крупный отряд» - и сообщила, сколько в нем людей.

Позже, уже после освобождения, в прокуратуре попросили Филиппову попытаться опознать на фотографиях террористов, припомнить их имена, чем они занимались, отдавали ли приказы. Прокуроры сделали копии фотографий из паспортов, найденных у террористов, и увеличили их до формата А4, так что лица были почти в натуральную величину.