– Я думаю, что я тоже влюбилась в вас, Эдвард, – тихо ответила леди Редмир. – Каждое ваше слово было наполнено добротой и вниманием. И так было всегда, с самого первого дня. Вы так же не похожи на Редмира, как ночь не похожа на день.

Ночь и день.

С таким же успехом его жена могла сказать «любовь и ненависть», и он бы отлично знал, кого из них она любит, а кого – ненавидит.

Он отпрянул от дверного косяка и насилу смог найти дорогу через длинную галерею к лестнице, к нижнему залу, к дверям. Он шел быстро, не чувствуя под собой ног. Он знал только одно: если он сейчас же, как можно скорее, не вдохнет холодную струю апрельского ночного воздуха, он скорее всего упадет в обморок.

Эдвард смотрел в лицо возлюбленной и понимал, что дело его совершенно безнадежно. Ночь и день. Один любим, другой любим немного больше. Он видел это в ее глазах. Он понял это по изумлению, которым она встретила его предложение руки и сердца.

Когда она хотела продолжить, он прижал пальцы к ее губам и сказал:

– Но с Редмиром у вас брак по любви, не так ли?

Она кивнула, слезы навернулись на ее прекрасные зеленые глаза.

– Я никогда на самом деле не думал, что могу обладать вами, как Редмир. Я только надеялся избавить вас от страданий. Знаете ли вы, к примеру, сколько раз за последние недели, когда мы с вами танцевали или прогуливались по комнатам на чьем-нибудь вечере, ваш взгляд искал Редмира. Я решил, что вы хотели вызвать в нем ревность, поощряя мои ухаживания. Теперь я знаю, что мое впечатление было верным.

– О, Эдвард, неужели это было так очевидно? Я не хотела…

– Я знаю, что не хотели. Ваше сердце было полно невинности и детскости. А мое – ложных надежд и несбыточных мечтаний. И все же, я люблю вас. И думаю, что всегда буду любить. Если вам когда-нибудь будет нужен друг, прошу вас, пошлите за мной. Знайте, что я всегда, хоть эта фраза и затерта до дыр, «к вашим услугам».

Он видел, как задрожали ее губы, и погладил ее руку.

– Вам нужно пойти за ним. Он слышал почти весь наш разговор.

– О чем вы? – воскликнула она, оборачиваясь и оглядывая мебель в зале, словно ожидая увидеть Редмира, спрятавшегося за шкафом или креслом.

Фитцпейн покачал головой.

– Он уже собирался войти сюда, когда увидел меня. Тогда он просто спрятался за дверью.

– И вы ничего мне не сказали? – в ужасе закричала она.

– Я думал, что ему стоит узнать о моих намерениях и о том, как ответит мне ваше сердце. Надо было довести все до конца. Боюсь только, что остального он уже не слышал.

– Я должна пойти к нему, – сказала она, поднимаясь. – О, Эдвард, я так виновата! Я не должна была так играть с вашими чувствами. До этой минуты я не понимала, как жестоко я поступила.

– Вы были несчастны и одиноки, – ответил он. – И я прощаю вам все.

– До свидания, Эдвард, – она протянула ему руку.

Когда он тоже встал и взял ее руку, все его сдерживаемые чувства к ней мгновенно обрушились на него. Он вдруг порывисто обнял ее и поцеловал страстным и долгим поцелуем.

Леди Кэттерик, миссис Уэнби и миссис Балмер ахнули в один голос.

– О, Господи! – прощебетала миссис Уэнби.

– Боже милостивый! – прогремела миссис Балмер.

– Скандал! – выдохнула леди Кэттерик.

Спустя полчаса леди Редмир, сгорающая от стыда, покидала дом миссис Балмер, ведомая своим супругом. Он подошел к ней торжественно, лицо его было пепельно-бледным, глаза туманились от чувств, которых он не осознавал. Он холодно сообщил ей, что ему рассказали о поступке мистера Фитцпейна, и он считает лучшим для них вернуться на площадь Беркли.

Как ни странно, он совсем не казался рассерженным, и леди Редмир не имела понятия, как заговорить с ним. Она хотела уверить его, что поцелуй ничего не значил, но мысль о том, что уже распространился скандальный слух, который заставил его потребовать немедленного возвращения домой, почти парализовала ее. А ведь Эдвард всего лишь прощался с ней, правда, довольно страстно, но уже весь beau monde шептался об этом за трепещущими веерами и смотрел на нее так, словно она кого-нибудь убила.

Когда карета остановилась возле их дома, она взяла мужа за руку и сказала:

– Джек, я должна кое-что сказать тебе.

Он отпрянул от нее, словно ее прикосновения были ядовитыми.

– Пожалуйста, не сегодня, Милли. Боюсь, я выпил несколько лишних бокалов шампанского. Я не расположен сейчас разговаривать. Завтра. Мы… мы все можем уладить завтра.

Горький комок подкатил к горлу. Ей не нравилось, как он говорит, слишком спокойно и взвешенно. Ей хотелось, чтобы он рычал и вопил, как обычно! Или он решил, наконец, избавиться от нее теперь, когда она совершенно себя опозорила, позволив Фитцпейну публично поцеловать ее. Сердце сжалось у нее в груди, и слезы брызнули из глаз.

Ей не хотелось, чтобы Редмир выставлял ее за дверь.

Когда он помогал ей выйти из кареты, она устремила на него умоляющий взор, но он отвернулся.

На следующий день во время завтрака Джулиан сидела напротив леди Редмир. Были поданы тонкие ломтики ветчины, ростбиф, соус из омаров, картофель, сельдерей, малиновый пирог, яблоки и сыр. Комната, в которой обычно завтракали, всегда была любимой комнатой Джилли, потому что все в ней – портьеры, стены, обивка кресел – было отделано шелком в абрикосовых тонах, так располагающих к отдыху. Штукатурка цвета топленого молока покрывала потолок и стену возле камина. В центре обеденного стола стояла ваза с вереском и белыми розами. Но ни приветливость комнаты, ни богатый выбор прекрасных блюд не вернули ей ни аппетита, ни хорошего самочувствия.

– Ты хорошо спала, моя дорогая? – спросила мать.

Джулиан взглянула на нее и с удивлением заметила на ее лице синие тени, точно такие же, какие она обнаружила сегодня утром у себя под глазами.

Кажется, ее родители переживают самый серьезный разлад со времени их бурной встречи в «Павлине».

– Скажи, а где папа? Он всегда любил хорошо позавтракать. Так не похоже на него, чтобы он не пришел к столу.

Леди Редмир поднесла к губам свой чай, руки ее слегка дрожали.

– Он… он ушел довольно рано.

– Но куда?

– Я даже не знаю, – по щеке матери скатилась непрошенная слезинка.

Джилли мгновенно поднялась с кресла, собственное горе отступило при виде такого очевидного страдания самого дорогого ей человека. Она наклонилась над креслом леди Редмир, слегка обняла ее, погладила по спине, потом по руке, и опустилась рядом с ней на колени.

– Что такое? Что случилось? Ты думаешь, папа ушел навсегда?

Леди Редмир медленно покачала головой. Брови ее поднялись домиком, губы опустились вниз, как у ребенка, потерявшего любимую игрушку.

– Я так не думаю. Дело в том, что вчера вечером произошло нечто ужасное, и… и твой папа не дал мне возможности объясниться с ним. Боюсь, я окончательно нарушила все приличия, и он теперь никогда не простит меня!

Джулиан словно ледяной волной окатило, сердце ее похолодело.

– Мама, ты ведь не… то есть… мистер Фитцпейн… Он так любит тебя, но ведь ты не… я хочу сказать…

Леди Редмир ахнула.

– Нет, конечно, нет! Как ты могла подумать! Я бы никогда… никогда! О, Господи! Возможно, твой отец… но как он мог подумать о такой нелепости? Он должен бы знать меня лучше после стольких лет! – Плечи ее поникли, и она закрыла лицо руками. – Я была так глупа, Джилли! Так непростительно глупа!

Джулиан не знала, как успокоить мать, и осталась стоять возле нее на коленях, поглаживая ее плечо.

Через минуту леди Редмир отняла руки от лица и утерла слезы. Она взглянула на Джулиан и улыбнулась жалкой улыбкой.