— Найди внутри бомбу. Я дам тебе то, чего не хватает, и помогу в работе. Не забудь замаскироваться и захвати топор.

На этом разговор прервался.

Владимирильич задумался: следует ли выносить из дома почти готовую бомбу и везти её в незнакомое место. Решил, что лучше послушаться. Человек, с которым он говорил, был его главным и единственным союзником.

К тому же ему всё равно нужен был плутоний, а другой возможности получить его не было.

Расстеленная постель напоминала зимний альпийский луг — белоснежный и нетронутый. Люси смотрела на простыни, готовые принять их с Роем тела, обнажённые и трепещущие, и странные чувства стесняли её грудь. Она была полна вожделения, но её терзало какое-то неясное предчувствие.

— Я должен тебе сказать одну вещь, — послышался из-за спины голос Роя. — Я раньше думал, что я… в общем… как бы это сказать…

— Ты гей, — не оборачиваясь, ответила Уисли. — Мне сказал Обадья Смит.

— Он знает? — голос Роя выдал волнение.

— Знает, раз сказал, — Люси повела обнажёнными плечами. — Кстати, ты ему тоже нравишься.

— О боже, я думал, что он натурал… Но как же мы с тобой? У меня может не получиться. Женщины меня не очень-то возбуждают… Разве что колготки. Прости, но я ещё и фетишист. Колготки — это единственная часть женского тела, которая меня привлекает. Но ведь ты их не носишь.

— Не переживай, — тень улыбки пробежала по бархатным плечам Люси, на лопатках заиграли лукавые ямочки. — Во-первых, на самом деле я такая же, как ты. Я лесбиянка, только скрываю это.

— Почему? — изумился Рой. — Это продвинет тебя по службе.

— Но испортит мой диагноз у психоаналитика. Кисса — отличный специалист, я не хочу ставить под сомнение профессиональную репутацию… Короче говоря, мы оба гомосексуальны! А это значит, что мы отлично подходим друг другу.

Рой посмотрел на Уисли с недоверчивым восхищением.

— А во-вторых, — Люси посмотрела нежно и лукаво, — посмотри, что я для тебя приготовила.

Она извлекла из сумочки тончайшие, цвета испуганного леопарда, колготки — и принялась неторопливо обволакивать ими свои очаровательные ножки.

— Ты готова их надеть… ради меня? — Рой Бэксайд не верил своим глазам, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Люси закончила облачение, встала коленями на постель и изогнулась, маня. Нежный цветок её плоти, почти не скрытый паутинкой ткани, дурманяще приотворился.

— Я хочу тебя, — проворковала она низким, грудным голосом, исполненным мудрой и зрелой женственности. — Иди ко мне, мой пидарасик.

Эти простые слова глубоко тронули Роя. Он ринулся к Люси. Его член налился ответственностью — и устремился навстречу истекающему доверием лону.

В этот незабываемый миг мобильный телефон Уисли заиграл "Америка, Америка". Это означало, что звонит Носорог.

Чертыхнувшись, она взяла трубку. Не ответить на звонок начальника было бы нарушением инструкции. Люси приходилось нарушать инструкции — когда это было вопросом жизни и смерти. Секс не был вопросом жизни и смерти — поэтому она приняла вызов.

Это и в самом деле был Буллшитман. Голос его был сух, подобно ветру пустыни.

— Мисс Уисли, — сказал он, — Вы должны немедленно прибыть на своё рабочее место. Немедленно.

— О Боже, шеф, — выдавила из себя потрясённая Люси, — что случилось?

— Приезжайте немедленно, — повторил Носорог. — Или я буду вынужден послать за вами своих людей, а мне бы этого не хотелось. И поторопитесь.

В трубке раздались короткие гудки.

— Дерьмо, — Люси села на край кровати, бессильно свесив груди. — Ненавижу такие дни.

Рой уныло натягивал на себя трусы с изображением Микки-Мауса.

— Не хватало ещё, чтобы сейчас позвонил маньяк, — попытался пошутить он.

Телефон затрезвонил. Мелодия была обычная: звонил неизвестный.

Люси посмотрела на мобильник, как на гремучую змею, но всё же подняла трубку.

— Девочка, — сказал знакомый голос. — Девочка в больничке. Найди девочку.

— В какой? В какой больничке? — отчаянно закричала Уисли. Она сразу поняла, о какой девочке идёт речь.

— Ты знаешь. Больница святого хр — хр — хр… — в трубке что-то затрещало, потом звук пропал.

Детектив в недоумении покрутила трубку между пальцев.

— Дай я посмотрю, — попросил Рой, надеясь быть полезным хотя бы в этом.

— Аккумулятор разрядился, — разочарованно сказал он, отдавая Люси трубку.

— Странно, — задумчиво протянула Уисли. — Я заряжала его ещё утром.

— Лучше бы он разрядился пораньше, — неуклюже пошутил Рой, энергично вбивая свои крепкие ноги в узкие джинсы. — Тогда бы уж мы…

— Я надеюсь, — ответила Люси, одеваясь, — что это ненадолго. Мы сможем вернуться сюда ещё засветло.

Выходя на улицу, она на всякий случай прикрыла голову руками. Но напрасно: бутылка, брошенная неведомой рукой из соседнего переулка, просвистела мимо.

Открытие выставки было приурочено к дню рождения супруги Президента Соединённых Штатов Америки. Это было, можно сказать, тем невинным лукавством, которое позволяют себе устроители подобных шоу в надежде снискать благорасположение сильных мира сего.

Впрочем, на сей раз этот жест воспринимался, скорее, как дань традиции. Крупнейшая за всю историю Нью-Йорка выставка современного искусства — в новом, только что отстроенном корпусе — просто не могла не привлечь всеобщего внимания.

Владимирильич легко миновал многочисленную, но бестолковую охрану, уныло копающуюся в сумках и пакетах белых мужчин. Немного грима на лице и руках, роскошный спортивный костюм и золотая цепь, свисающая между ягодиц и прикреплённая к ширинке — последний писк «чёрной» моды — не оставляли сомнений в его солидности и благонадёжности. Даже тяжеленная сумка, заметно оттягивающая вниз тренированное плечо маньяка, не внушила подозрений.

Какой-то афроамериканец в форме попытался было остановить его, но Лермонтов окинул его презрительным взглядом и выругался по-русски. Полицейский, подумав, что перед ним нативный афроафриканец — внушительная фигура маньяка в этом убеждала, как и незнакомый язык — тут же назвал его «братом» и дружески порекомендовал туалет, где можно закупиться первосортным порошком, необходимым для восприятия шедевров.

Лермонтов поморщился. Он не доверял наркодилерам, так как сомневался в экологической чистоте их продукции.

Он шёл, краем глаза замечая тела коров, распятые на крестах из замороженной бычьей спермы, охлаждаемые жидким азотом, дароносицы с чёрной икрой, покрытой позолотой, фигуру Богоматери, сшитую из абортивного материала, и прочие работы, смело обличающие христанское мужское шовинистическое ханжество и лицемерие. Их одобрительно рассматривали мусульмане, иудеи и геи, смотревшиеся как органическая часть композиции.

В других залах шумели перфомансы. Кто-то отдавался механическому кентавру с огромным раскалённым паяльником под брюхом. Ещё один вытаскивал себе кишки при помощи китайских палочек для еды. Черноволосый худощавый тип с татуировкой под левой ключицей лежал в прозрачной ванне со смесью кислоты и анестетика и тихо, печально растворялся, шепча немеющими губами стихи Эмили Дикинсон.

Всё это не привлекало пресыщенную публику — только около ванны с кислотой стояли две девицы в солнцезащитных очках и обсуждали качество кислоты. Прислушавшись, Лермонтов понял, что речь идёт о ЛСД.

Дальше стало попадаться кое-что любопытное — электронные куклы из секс-шопа, занимающиеся друг с другом бесконечным куннилингусом, сияющий разноцветными огнями стеклянный муляж мозга с колонией тараканов внутри, или лабораторные лягушки и крысы, распластанные на каких-то приборах. Тут Владимирильич остановился послушать: судороги умирающих тварей обрабатывались электроникой и транслировались через колонки, что порождало любопытные музыкальные эффекты. Одна жаба с накрученными на вилку для спагетти внутренностями весело подыхала в стиле хип-хоп, другая, поджариваясь на электрической спирали, тянула длинную, заунывную мелодию — что-то вроде этно. Лермонтов протянул руку и ловко выковырнул ей ногтем глаз. Из динамика исторглась пронзительная синкопа, достойная золотого саксофона Чарли Паркера.