Первые годы, после того как начал заниматься стихотворчеством, не печатался. Печатные стихи впервые появились уже после начала мировой войны, как установлено в результате долгих поисков, в 1915 г., в одесской газете «Южная мысль».[519]
К 18 годам, по-видимому, уже самоопределился как поэт. Его стихи в этот период времени (1913–1915 гг.) носили резко выраженный подражательный характер (Игорю Северянину), очень эстетские. Интересно относящееся к этому периоду указание Б. на то, что Э.Г., встретившись с ним случайно на улице, прочел сочиненную им стихотворную пародию на «Рудольфа Габсбургского»,[520] переделанную на школьные темы. «Было впечатление, что очень сильно увлекался стихотворчеством, относился к этому очень серьезно. Читал свои стихи с большим жаром и темпераментом».
В этот период времени сложилась позднейшая компания поэтов-одесситов, состоявшая из Багрицкого, Олеши, Катаева, Шишовой,[521] Фиолетова. Образ жизни этой компании был типичным для богемы. Собирались, читали друг другу стихи, жесточайше критиковали друг друга. Э.Г. играл ведущую роль, выступал в качестве ценителя стихотворений, знакомил их со всеми новинками поэзии, «открывал стихотворения». Был чрезвычайно эрудирован в современной ему поэтической литературе. В этой литературной богемной компании господствовал дух протеста против академизма в литературе, в частности против Бунина,[522] который тогда находился в Одессе. «Оппозиция ко всему установившемуся, ко всяким традициям». Входил в литературный кружок «Зеленая лампа».[523]
Э.Г. в начале войны одно время служил в Одесском отделении ПТА (Петроградского телеграфного агентства)[524] в качестве редактора (литературная правка). К политике не имел никакого отношения, война также глубоко не затрагивала.
Весь этот период времени (до наступления февральской революции) Багрицкий ведет очень распущенный образ жизни, живет интенсивной половой жизнью, имеет несколько связей. Была связь с горничной. Интересна следующая подробность. Приходил к ней с черного хода, и когда входила барыня с лорнеткой, то вставал и кланялся ей.
Представляется существенным отметить, что в том разгульном образе жизни, который ведет Э.Г. в это время и который является характерным для окружающей его «богемы», основную роль для него лично играет не погоня за наслаждениями, но стремление глубже познать разнообразные ощущения, интересовавшие его в связи с романтическим складом его характера в целом. Февральская революция также, очевидно по линии романтической установки его личности, переключила целиком на себя внимание Э.Г. Так, передают, что во время февральской революции вместе со всей студенческой молодежью громил полицейские участки. Короткий промежуток времени в 1917 г. служил в милиции, главным образом из-за любви к оружию. Багрицкая передает, что, по его рассказам, много ездил в это время вылавливать бандитов вместе с матросами в «чайных домиках». Необходимо подчеркнуть, что это привлекало его исключительно своей «романтической» стороной. Литературная деятельность в это время, несмотря на все пертурбации, связанные с революцией, продолжалась.
В ноябре 1917 г., тут же после Октябрьского переворота, «из-за любви к экзотике», уезжает вместе с рядом товарищей в Персию, в качестве делопроизводителя какой-то миссии, кажется, от «Союза городов».[525] Пробыл там до февраля 1918 г., затем снова возвратился в Одессу. Состоял в это время в «Литературно-художественном кружке».[526] В это время в Одессе были белые. В течение года ничем определенным, кроме литературы, не занимался, нигде не служил.
После прихода красных поехал с красным партизанским отрядом,[527] оперировавшим в районе Вознесенска против махновских банд, в качестве агитатора при агитпоезде. Писал листовки и воззвания. Эта поездка имела колоссальное значение в возникновении «Думы про Опанаса». Пробыл в партизанском отряде до июня 1919 г. После возвращения из партизанского отряда целиком уходит в литературную деятельность. В то же время начинает в своей работе более тесно соприкасаться с политическими вопросами действительности, начало чему положено его пребыванием в партизанском отряде. Все это время (1919–1920) работает в ЮгРОСТА,[528] ведет бесшабашный, кочевой образ жизни. Дружил в это время, кроме поэтов, главным образом с художниками, сам также несколько раз выполнял художественные работы, например получил задание украсить помещение какого-то клуба к 1 Мая. Выступал в качестве поэта-импровизатора (на заданные рифмы) в поэтическом кафе "Пеон 4-й".[529]
Приведем следующее характерное место из беседы с Б., относящееся к этому периоду:
Работники РОСТА, художники и поэты, объединившись в «Коллектив поэтов» (всего человек 15), куда входил также и Багрицкий, собирались по вечерам на специально снятой для этого квартире, читали стихи, беседовали. Развлекались одним душевнобольным инженером Бабичевым, который страдал манией величия и считал себя «Председателем Коммуны Земного Шара». Все остальные были членами правления этой коммуны и несли различные функции. Устраивались заседания, на которых обсуждались дела Коммуны. Именно на одном из таких заседаний Багрицкий внес поразительное предложение организовать «Чрезвычайную комиссию по борьбе с бездарностью». Это предложение было принято, и Багрицкий был назначен председателем этой комиссии.
Одно время Багрицкий и лицо, дающее сведения, жили вместе в помещении «Коллектива поэтов»: «Вели ночью, совершенно голые, длиннейшие разговоры на самые разнообразные темы, ели при этом дыню».
Осенью 1920 г. ездил с агитпоездом «ш Интернационал». После приезда Олеши познакомили его с его будущей женой. <… >
Сестра жены Э.Г.[530] описывает следующим образом впечатление от встречи с Э.Г. и его товарищами:
Знает Багрицкого с 1922 г. Впервые встретила Багрицкого в Одессе на улице вместе с Олешей, затем встретилась с ним у него в доме. Производил впечатление бесшабашного человека, с очень веселыми глазами. Высокий, сутулый. Все трое (Катаев, Олеша и Багрицкий) ходили очень «экстравагантно» одетыми, под босяков. От всех троих оставалось впечатление, как будто сводили они счеты с кем-то: «а вот мы такие-то», как бы протестовали против чего-либо. Эта установка откладывала резкий отпечаток на манере вести себя. <… >
Все трое: Багрицкий, Олеша и Катаев – пользовались академическими пайками. В дальнейшем Багрицкие стали жить отдельно. Жили в очень большой нищете. Но это казалось как бы само собой разумеющимся, и никто из друзей и знакомых этому не удивлялся, как будто так и должно было быть. «Это как бы гармонировало с Багрицким». Жена в этом отношении всецело придерживалась того же беззаботного отношения к бытовой обстановке. На первом плане была еда, для нее могли продать любую вещь. Обстановки, по существу, не было никакой, был поломанный стол, пара стульев и вместо кровати охапка сена на полу, ребенок воспитывался без пеленок. Все эти материальные лишения переносились очень легко и беззаботно.
Жили в самых невероятных помещениях. Одно время жили на антресолях, в подвалах. В одном помещении заливало до такой степени, что на полу стояли огромные лужи. Однажды во время дождя всю ночь все втроем (он, жена и ребенок) простояли в дверной нише. Знакомые привыкли к такому образу жизни Багрицких и ничуть не удивлялись. Когда приходили и видели лужи от дождя на полу, кричали: «Эй, перевозчика!»
