Я передал ключи Линде. Она открыла дверцу, повернулась ко мне и расплакалась.

— Все хорошо, — сказал я, — все хорошо.

— Ах, Эд, не хорошо, — сказала Линда, — и никогда не будет хорошо.

Она посмотрела на карьер.

— Нам нужно уехать отсюда. Они, наверно, нас уже ищут.

— Линда, что делал Толстяк Халлиган в доме Джона Доусона?

— Я расскажу тебе все, раз уж нам по пути. Ты можешь сесть за руль? Я все еще чувствую слабость из-за той дряни, которой они меня пичкали, — сказала она, — я ведь постоянно ее пила. Ты хорошо видишь?

— Одни глаз у меня видит, — ответил я, — но мне надо заехать домой и привести себя в порядок.

— Нельзя. Они будут следить и за твоим домом тоже.

— Но я не могу никуда ехать, посмотри на меня.

— Я приведу тебя в порядок, поехали.

Мы сели в машину и поехали к Бэйвью, там остановились за деревьями позади спортивной площадки.

У Линды было несколько косметичек, разбросанных по всей машине. В одной она нашла вату, достала из отделения для перчаток наполовину пустую бутылку водки «Столи-лимон», вытерла мне лицо. Было невыносимо больно, но и хорошо, потому что следы побоев, нанесенных Халлиганом, стирались с меня. Линда смеялась каждый раз, когда я морщился.

— Ты в порядке, — сказала она. — Глаз заживет, и я не думаю, что эту рану надо зашивать, все зарастет само собой. Но все же доктор не помешает, стоматолог, например.

Она дала мне бутылку, я прополоскал рот и выплюнул кровь и крошку от зубов на дорогу. Тут же почувствовал невыносимую боль и сделал большой глоток из бутылки, чтобы ее заглушить.

— Непременно нужно к дантисту, — сказала Линда.

В серебряной сумочке с блестками она нашла упаковку «Нурофен плюс» и дала мне четыре таблетки. Я запил их водкой и отдал ей бутылку. Линда сделала большой глоток и облизала свои мокрые блестящие губы. Я снова почувствовал ее запах, сильный запах грейпфрута, пота и дыма. Линда взяла мою руку и положила себе на грудь, я чувствовал, как она поднимается и опускается, слышал, как шуршало ее платье, когда она заерзала на сиденье и раздвинула ноги. Я ощутил ее горячий язык, когда она зашептала мне что-то на ухо.

Мы ехали на юг, а потом на запад — мимо шахт по добыче свинца, сквозь густой сосновый лес, пока не оказались в горах. Мы взбирались так высоко, как только могли, по дорогам, где можжевельник и папоротник сменили топь и неглубокое болото, расположившиеся в тени коммуникационных башенок, усеявших вершину самой высокой горы. Мы стали целоваться в машине, срывая одежду друг с друга, хрипя от неистового желания, но было слишком жарко и тесно, поэтому мы вышли из машины. Я сел на капот, а Линда на меня. Я видел огни города под нами, через плечо Линды, двигающейся вместе со мной в темноте, чувствовал, как огни пульсировали в тумане, когда я вошел в нее, и она вскрикнула. Мы оставались в таком положении так долго, как могли, пока, сигналя, мимо не проехал белый фургон. Его неотесанные пассажиры весело выкрикивали непристойности из окон. Мы оделись и закурили в угрожающем безмолвии ночи. Сначала Линда не хотела говорить, и я не заставлял ее, не хотел разрушать то, что между нами произошло. Поэтому мы молча сидели на капоте и смотрели на город, расстилавшийся внизу, на горячие потоки тепла и света, которые, как кровь, текли по его артериям.

Наконец, Линда заговорила тихим спокойным голосом.

— Это не было похоже на похищение, — сказала она. — И, ей-богу, не нужно было давать мне транквилизаторы. У Барбары есть свой доктор, который достанет ей все, что она пожелает, он кормил меня ими ложками. Но постепенно после валиума он стал давать что-то более сильное, я не знаю, что именно. Поэтому им не надо было меня запирать или делать что-то в этом роде. Хотя казалось, что постоянно кто-то был рядом, наблюдал за мной. А в тот вечер — нет. Я вышла из дома, вдохнула немного свежего воздуха, вдруг услышала шум, доносившийся из сарая, открыла дверь и увидела тебя.

Мы подъехали к гостинице, которую знала Линда, где милый персонал, казалось, уже привык к тому, что она приезжала туда в позднее время с незнакомыми мужчинами. Опрятный менеджер со странной манерой, характерной для Дублина, позвал Вэл, отвел ее в сторону, они обнялись и выразили свое сочувствие, потом засмеялись. Вэл бросала на меня оценивающие взгляды. Пока мы поднимались на лифте, я закрыл отворотами пальто мою залитую кровью рубашку. Линда сказала, что Вэл позаботится о том, чтобы прислали чистое пальто. Вскоре нам подали еду: стейк, сандвичи, салат с тигровыми креветками и тайской приправой, бутылки с ледяным пивом «Старопрамен». Все было неплохо организовано, поэтому я почувствовал непреодолимое желание тут же все съесть.

— Часто сюда приезжаешь? — спросил я и почти вздрогнул оттого, как неприятно прозвучал мой голос.

— Приезжаю, когда хочу, — ответила Линда, — или, по крайней мере, приезжала, когда был жив мой муж.

— Но ты не приводила его сюда?

— Нет, Эд, я приводила других мужчин. Это было тогда. Сейчас может быть по-другому. Это зависит от тебя, так же как и от меня.

Линда смотрела на меня в упор, не стесняясь того, кем она была и кем могла стать. В сорок три я мог бы найти какую-нибудь другую женщину, без такого прошлого, как у Линды. Я не мог вынести ее взгляда, отвернулся и пробормотал что-то про душ.

Я стоял под душем — нестерпимо горячим, стоял до тех пор, пока мое тело не начало забывать то, что с ним сделали. Затем я включил холодную воду и стоял под струей до тех пор, пока голова не онемела и боль в висках не утихла.

Когда я вышел из ванны, Линда говорила по телефону.

— Мы бы хотели заказать водку «Столи» или «Абсолют», свежевыжатый грейпфрутовый сок, лед и лимоны в номер сто сорок шесть. Доусон. Спасибо.

Я покончил со своим пивом, и Линда начала рассказывать.

— Они не пускали в дом Толстяка, но пускали Джорджа. Джордж Халлиган болтал с Барбарой Доусон, угощался скотчем Джона, прохаживался по дому, как хозяин. И насколько я знаю, так и было. Толстяк и его банда дикарей болтались на территории вокруг дома, торчали в своих фургонах, курили и ругались между собой.

— Линда, что они там делали? — спросил я, — Что общего у Доусонов с Халлиганами?

— Я думаю, все началось с Питера, так как ему была нужна помощь. А вместо того, чтобы попросить об этом своего отца, он обратился к Халлиганам. Джону Доусону принадлежит земля гольф-клуба, и он подарил ее Питеру. Он сказал, что это подарок, но на самом деле получилась проверка.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, Джону было жалко Питера, он так старался произвести впечатление. Джон пытался объяснить, что в этом нет нужды, но, конечно, Барбара совершенно ясно дала понять, что считает его неудачником, что ему очень далеко до своего отца. Поэтому-то Джон и хотел, чтобы Питер владел гольф-клубом и мог что-то сделать сам. Барбара не должна была этого знать, но она выяснила. И сказала, что это его последний шанс, и если он не справится, она с ним покончит.

— В каком смысле? У него не будет работы? Или она перестанет с ним видеться?

— Может быть, и то, и другое, а может и нет. Барбара всегда ссорится так, как будто ставит последнюю жирную точку в отношениях. Она кричит, бесится, хлопает дверью — все повадки Джоан Кроуфорд. Иногда ситуация менялась, и она извинялась перед Питером, вымаливала прощение. Это было даже хуже, потому что вскоре она снова заводилась. Это было бы ерундой, но вот только Питер воспринимал всерьез.

— Это он тебе сказал?

— Да. Это был его последний шанс. И я думаю… я знаю… он надеялся, что и у нас появится последний шанс.

— Так бы и было? Или у тебя были слишком близкие отношения с его отцом, чтобы все получилось?

Губы Линды задрожали, показалось даже, что она вот-вот расплачется. Она смотрела на меня как на предателя. И я действительно ее предал, но еще тогда, когда взял ее деньги, а потом влюбился в нее и заставил себя поверить, что со всем справлюсь.

— Я видел его машину. Он ехал, чтобы встретить тебя в ту ночь, когда нашли тело Питера. Ты была одета…