С очаровательной робкой грацией законченной алкоголички Линда развернулась, отыскала взглядом официантку и, несмело улыбнувшись, попросила новую порцию.

Я быстро расправился с остатками виски и попытался убедить Линду, что пора уезжать. Ей все еще очень хотелось выпить, поэтому мне пришлось напомнить, что сегодня утром мы похоронили мою маму. Она снова стала плакать и извиняться, и в конце концов мне удалось спуститься с ней по парадным ступеням террасы. Мы пошли по гравийной дорожке, мимо рядов пальм и юкк. Вдалеке вырисовывались силуэты эвкалиптов, а на лужайке толпились толстолистые сумахи. Не было видно ни одного дерева, привычного для этих мест.

Линда села в машину, которую я взял напрокат, и мы молча поехали по прибрежной дороге мимо деревушки Бэйвью. Густой запах кокосов в теплом ночном воздухе напоминал ладан, и мне вспомнилась церковь — тускло поблескивающее при свете свечей кадило, гроб и крест, лица людей, сидящих на скамьях. Я плохо помнил эти лица, но они точно были мне знакомы.

Я свернул в глубь острова около башни Мартелло, проехал через старый сосновый лес и стал подниматься по Каслхилл-роуд. Когда мы почти добрались до вершины холма, Линда вдруг подала признаки жизни.

— Следующий поворот налево, Эд.

Перед самой деревушкой Каслхилл я съехал с шоссе на узкую дорогу, вдоль которой возвышались каменные стены, и остановился перед огромными черными воротами. Линда открыла окно и нажала на какие-то цифры на пульте размером с кредитную карту, который достала из сумочки. Ворота автоматически открылись, и Линда указала на самый дальний из пяти новых белых особняков. Я припарковался перед домом с изогнутыми стенами и навесом для автомобиля. За нами медленно закрылись створки ворот.

— Очень симпатично, — сказал я.

— Это отец Питера построил.

— Должно быть, здесь чувствуешь себя в полной безопасности.

— Иногда мне становится интересно: эти ворота существуют для того, чтобы не позволять незнакомцам проникнуть внутрь, или для того, чтобы не выпустить нас наружу?

— Да, нелегко быть богатым.

Линда улыбнулась.

— Не жалуюсь. Но защищенней я себе здесь не чувствую.

Ее улыбка тут же исчезла. Линда показалась мне испуганной. Лунный свет, пробравшись через стекло, резко обозначил черты усталости на лице женщины.

— Про Питера… Я понимаю, что теперь не самое подходящее время, Эд…

— Скажи мне, почему ты так беспокоишься о нем? Что, по-твоему, могло случиться?

— Я не знаю. Может, зайдешь что-нибудь выпить? Кофе?

— Нет, спасибо. Лучше расскажи мне про мужа.

Из темноты вынырнул серебристый персидский кот. Он принялся бродить по дорожкам, отчего тут же стали включаться сигнальные фонарики на лужайках. Казалось, он делает это специально, из вредности.

— У Питера были неприятности в последнее время. Думаю, его шантажировали.

— Из-за чего?

— Не знаю. Были телефонные звонки. Если отвечала я, на другом конце провода бросали трубку.

— Какая-нибудь любовная связь? Линда покачала головой.

— Я почти уверена, что это из-за денег. Что-то связанное с его бизнесом.

— Как у него шли дела?

— Ты что, шутишь? Неужели ничего не слышал о нашем великом подъеме?

— Краем уха. Цены на недвижимость взлетели, да?

— И до сих пор растут. Эти дома выросли в цене в два раза за пять лет. Это неслыханно.

Я приехал в Дублин всего двое суток назад. Большую часть этого времени провел на похоронах и в церкви, но Линда была, должно быть, уже пятнадцатым человеком, кто рассказывал мне об изменениях на местном рынке недвижимости. Как будто все сговорились. Люди старались не ликовать слишком уж открыто, говорили о подъеме как о нежданном благословлении свыше, но хвастовство есть хвастовство. У Линды, по крайней мере, было оправдание: ее свекор Джон Доусон — один из самых крупных строителей в городе. Краны с надписью «Доусон» встречались повсюду в Бэйвью и Сифилде. С того места, где мы сейчас сидели, виднелись три такие махины. Когда я подлетал на самолете к Ирландии, первое, что увидел, было не побережье или зеленые поля Северного Дублина, а четыре крана «Доусон», нависшие над огромной строительной площадкой. Как будто они только что выкопали Пантеон и теперь устанавливали фундамент для еще одной галереи магазинов.

— Питер — бухгалтер?

— Аудитор. Так его называют.

— Если дело на таком подъеме, то почему у него неприятности? Он играет в азартные игры? Или употребляет наркотики?

— Насчет азартных игр сомневаюсь. Наркотики — так, иногда. Для забавы. Не больше, чем другие наши знакомые. Он не законченный наркоман. Возможно, слишком много пьет. Но мне трудно судить.

— Так зачем ему потребовались большие деньги?

— Он что-то говорил о том, что нужно быть «готовым использовать возможности, как только они появятся». Я не знаю, что он имел в виду.

— У него есть какой-нибудь другой бизнес?

— Сдает несколько квартир в городе. Они оформлены через агентства недвижимости. Несколько фондов, акции и — как это называется — портфель ценных бумаг. Хотя, возможно, он все обналичил. В последнее время был в состоянии паники. Но он держал ситуацию под контролем.

— Под контролем?

— Мы все отчасти в таком состоянии. Звучит немного странно, но…

Она не договорив пожала плечами.

— Когда его видели в последний раз?

— В пятницу возле ратуши Сифилда, которую реконструируют. Ему нужно было обсудить бюджет с менеджером проекта, а потом мы договорились встретиться в баре «Хай-Тайд» и что-нибудь выпить. Я опоздала на двадцать минут, и Питер ушел. С тех пор я его не видела.

— У него есть телефон?

— Мобильник? Он все время выключен.

В дверях появился тучный загорелый блондин в белой рубахе. Он замахал огромными руками на серебристого кота, который даже не обратил на него внимания. Мужчина постоял на пороге, сложил на животе короткие пухлые руки и хмуро поглядел на мою машину. Я тоже нахмурился и посмотрел на него в упор. Толстяк отвел взгляд. Разглядев Линду, он повернулся и ушел в дом.

— Чертов трудоголик! — сказала Линда. — Это была его идея — построить ворота. Теперь стоит одному листику упасть с дерева, как он тут же идет все проверять. Попробуй устроить здесь вечеринку: он доложит полиции обо всех незнакомых машинах.

— А как у Питера с отцом, Линда? Они ладят?

— Они не часто видятся. Джон Доусон постепенно теряет интерес к делам. На публике появляется, только чтобы провести какое-нибудь собрание. Они с Барбарой как затворники — бродят день-деньской по своему огромному дому на самом верху Каслхилла.

— То бишь между сыном и отцом нет соперничества?

— Нет. Конечно, иногда Барбара пытается вмешаться. Она все время твердит, что Питеру нужно жить самостоятельно, что его отец начинал с нуля и достиг самых вершин, а Питеру все слишком просто в жизни достается. А мне всегда хотелось ответить, что отцу Питера не пришлось жить с такой матерью, как она.

— Я видел Барбару, когда переезжал. Она хорошо выглядит для своих лет.

— Она открыла секрет вечной юности и красоты: каждое лето ездит в клинику в Штатах и возвращается оттуда помолодевший сразу лет на пять.

— А Питер принимал слова матери близко к сердцу?

— Думаю, они причиняли ему боль. Покупка квартир и вещей в последнее время — возможно, это и была попытка жить самостоятельно, чтобы проверить свои «возможности». Но боже мой! Ему только двадцать пять лет. Нужно было дать ему шанс! Понимаешь?

— Что ты можешь еще сказать?

— В ту пятницу мы с Питером собирались встретиться, чтобы поговорить о важном деле, понимаешь?

— О разводе, что ли?

— Бог мой, нет! Может… о том, чтобы некоторое время пожить отдельно. Ведь это так называли раньше? Когда мы были моложе, все казалось ерундой. Но Питер до сих пор такой юный. В некотором отношении это так здорово, — сказала Линда с усмешкой, которая не оставляла ни малейшего сомнения, о каких отношениях идет речь.