В последние годы я встречался с Н. Н. Зубовым в неофициальной обстановке. Одним из его любимых учеников и товарищей был М. М. Сомов. Приезжая вместе с Сомовым в Москву из Ленинграда по вопросам подготовки к полярным экспедициям, мы навещали Николая Николаевича у него дома. Обсуждали с ним многие планы. Он всегда давал дельные советы. Кроме того, он был гостеприимным хозяином, не терял чувства юмора даже в преклонные годы своей жизни. Помню, как осенью 1956 года, перед отправлением в антарктическую экспедицию, он позвал меня к себе домой. У него в тот вечер собрались старые друзья — общество весьма уважаемых и знаменитых людей: Г. А. Ушаков — исследователь острова Врангеля и Северной Земли, Б. Г. Чухновский — один из первых советских полярных летчиков, выполнивший первую ледовую авиаразведку и участвовавший в спасении экспедиции У. Нобиле, А. В. Ляпидевский — Герой Советского Союза № 1, летчик, участвовавший в спасении «челюскинцев», А. Д. Алексеев — Герой Советского Союза, летчик, командир самолета, участвовавший в высадке папанинцев на Северном полюсе.

Я думаю, что Николай Николаевич не зря созвал знаменитых друзей. Подозреваю, что это было сделано для меня. Я готовился к антарктической экспедиции, в планах которой было создание станций в центре Антарктического континента. Об этом и был разговор весь вечер. Николай Николаевич умело управлял застольной беседой. Собравшиеся дали ряд ценных советов, сделали много критических замечаний по планам предстоящей экспедиции. Ведь в выполнении основной задачи экспедиции — проникновение во внутренние районы Антарктиды — важная роль принадлежала авиации. А моим собеседникам было что сказать по этому поводу. Ляпидевский работал в то время в области самолетостроения, Алексеев еще работал пилотом полярной авиации, Чухновский — консультантом по подготовке лыж самолетов в той же полярной авиации.

Н. Н. Зубов и сам давал ценные советы. Я часто вспоминал этот вечер там, на шестом континенте, и помню его до сих пор. Больше я с Николаем Николаевичем Зубовым не встречался. Он скончался 11 ноября 1960 года, на 76-м году жизни. До последних дней он продолжал работать над вторым изданием своей самой любимой книги «Льды Арктики». Но не успел ее закончить.

— Мыс на южном берегу губы Митюшихи па Новой Земле. Описание губы Митюшихи Н. Н. Зубов выполнил в 1912 году.

— Научно-исследовательское судно (НИС) «Профессор Зубов». Судно принадлежит ордена Ленина Арктическому и антарктическому институту. Это корабль того же типа, что и «Профессор Визе». Судно водоизмещением 7000 тонн имеет современное навигационное оборудование, подруливающее устройство и успокоители качки. На его борту 29 гидрометеорологических и геофизических лабораторий, вычислительный Центр, ракеты для зондирования высоких слоев атмосферы. Судно плавает в Южный океан и в Северо- Европейский бассейн Северного Ледовитого океана. В 1972 году участвовало в программе «ТРОПЭКС». В 1973 году судно выполнило зимний рейс в Южный океан, и его экипаж участвовал в операциях по вывозу людей, застрявших в Антарктике в связи с вынужденным дрейфом «Оби». В последние годы «Профессор Зубов» работает по программе «ПОЛЭКС — Север» и «ПОЛЭКС — Юг».

Владимир Юльевич Визе и Николай Николаевич Зубов были значительно старше меня, они были моими учителями. Михаил Михайлович Сомов хотя и был старше меня на шесть лет, но полярную карьеру мы с ним начали почти одновременно.

Впервые встретились мы с Сомовым в Арктике на острове Диксон в августе 1938 года.

После четвертого курса Ленинградского университета я отправился на производственную практику в составе гидрографической экспедиции на небольшом судне «Иван Папанин». Экспедиция, в которой я участвовал в должности техника-гидролога, занималась промерами глубин в восточной части Карского моря в районе острова Мона. На нашем судне впервые применялись радиодальномерные устройства для определения точных координат опорных гидрографических вех, к которым уже привязывались промерные галсы.

В то лето льдов в Карском море было мало, практически мы их не видели, но штормов хватало, и нам неделями приходилось болтаться на крутой волне, а в особо бурные периоды уходить на подветренную сторону какого-либо островка и в его ветровой тени отстаиваться на якоре.

На Диксон мы пришли для бункеровки соляром и пресной водой. Войдя в обширную Диксонскую бухту, мы встали на якорь против полярной станции, расположенной на острове. Порт Диксон на материковой части бухты тогда еще только начинал строиться. Полярная станция состояла из четырех деревянных домов. В большом доме — главном здании — располагались жилые комнаты, кухня, кабинет начальника, библиотека, а в центре дома — обширная кают-компания с длинным столом из толстых досок и скамейками во всю длину стола. И небольшие домики: приемная радиостанция, метеодом, баня и гостиница для приезжающих. Между домами проложены деревянные мостки.

На северной стороне острова была передающая радиостанция и две сараюшки, выполняющие функции складов.

Группа с нашего судна высадилась на берег. Хотя это и была Арктика, но по сравнению с широтами, где мы плавали, это был юг.

В сырую пасмурную погоду среди серых камней контрастно зеленели пятна травы и яркие куртины желтых полярных маков и лютиков. Запах зелени возбуждал радостную тоску о лете на Большой земле. Диксон! Остров, о котором писали многие полярные исследователи в своих отчетах и воспоминаниях. Его бухта давала приют многим кораблям. Я много читал об этом острове и теперь расспрашивал всех, кого встречал, повторяя разным лицам однообразные вопросы «А это что?», «А это для чего?», вызывая добродушные или саркастические улыбки у старых полярных «волков».

— А это что за сарай? — спросил я у проходящего человека, показывая на темное приземистое бревенчатое сооружение с двумя небольшими окнами.

Он мне ответил:

— Это дом, где останавливаются летчики, когда прилетают сюда.

— А сейчас там кто?

— Какой-то отставший от самолета гидролог, — был ответ. «Это уже интересно, — подумал я. — Встретить опытного коллегу, да еще летающего на самолетах».

И по скрипучей небольшой лестнице поднялся в этот домик.

Постучал.

Глухой басок мне ответил:

— Входите!

Я вошел. В единственной комнате домика почти вплотную стояло восемь коек, аккуратно застланных. На крайней к двери койке лежал человек в морском кителе, положив ноги в сапогах на табуретку. Он держал в руке книгу и вопросительно смотрел на меня.

— Извините, — робко проговорил я, — я с гидрографического судна «Папанин», гидролог, вернее — студент из Ленинградского университета на гидрологической практике, впервые в Арктике, и мне сказали, что здесь живет гидролог с самолета ледовой разведки, мне бы хотелось познакомиться с ним.

Взгляд человека сразу как-то потеплел, и с грустной улыбкой он сказал:

— Этот гидролог я.

Он легко встал с койки. Это был высокий, стройный человек со светлыми вьющимися волосами, приятными мягкими чертами лица, сразу вызывающими симпатию. Протянув мне руку, он представился:

— Сомов!

Я пожал ему руку и ответил:

— Трешников!

Так мы познакомились.

— Меня интересует, — спросил я, — что делает гидролог на самолете?

Он с некоторым смущением, но прямо ответил:

— А я и сам не знаю.

И, увидев в моем взгляде удивление, рассказал:

— Я еще не летал на ледовую разведку, вот уже более месяца пытаюсь догнать свой самолет. А он базируется в другом месте — в Усть-Таймыре. Может, я и не попаду на него в это лето.

— А где вы работаете? — был мои следующий вопрос.

Сомов пригласил меня сесть на табуретку, на которой недавно лежали его ноги, а сам сел на кровать. Затем ответил: