«Ради Бога, Осман, замолчи, что ты говоришь!» — упрекает себя взволнованный старик: если Анна так откровенно рассказывает о своих мечтах и надеждах, ему тоже придется рассказать о том, о чем он предпочел бы умолчать. «Благословенна мать моего мальчика, — думает в смятении Осман Якуб, — но зачем она наделила его такими глазами, таким лицом? Конечно, малютка не могла устоять!».

Наверно, именно теперь Осман и должен все сказать. И хотя он чувствует, что сердце его разбито, может быть, даже лучше, чтобы отъезд Анны состоялся именно сейчас, когда Хасан далеко. Осман стар и не разбирается в любовных делах, но он сразу понял, что добром это не кончится.

Взгляд у Анны совершенно отсутствующий, как будто она внезапно потеряла всякий интерес к жизни: руки безвольно сложены на коленях, голова опущена, как в то время, когда она еще совсем маленькой девочкой часами наблюдала за своими виверрами.

— Осман, скажи мне, правда ли, что Арудж-Баба однажды предложил Хасану взять меня к себе?

Осман умеет лгать во благо, но теперь не тот случай. И он утвердительно кивает головой.

— А Хасан не захотел меня принять.

Осман снова кивает. Лучше, чтобы малютка знала и об этом.

Анна поднимается и трижды обходит комнату. Осман остается сидеть, словно пригвожденный к дивану, не в силах оторвать глаза от какого-то дурацкого камешка на полу. Надо было бы все объяснить.

Но что он может сказать, чего бы Анна де Браес сама не знала или не чувствовала?

— Хайраддин дарит мне Пинара. Он очень рад, что едет со мной. А в качестве свадебного подарка Краснобородый преподнес мне вот этот изумруд. Ты тоже должен мне что-нибудь подарить.

Осман не уверен, что сможет подарить ей что-то ценное. Он сразу вскакивает, чтобы отправиться на поиски подарка.

— Нет. Не сейчас. Я не хочу знать, что ты мне подаришь. Даже когда буду на корабле. Я не стану смотреть на подарок до самого приезда в Рим, чтобы снова испытать радость вдали от вас. Можешь передать его Пинару, а он принесет тебе мое письмо. Я уезжаю завтра. Не приходи в порт. Не появляйся там, прошу тебя.

Осман опускает глаза, чтобы скрыть от малышки, как огорчает его это внезапное прощание.

В небе кричит ночная птица. Ей отвечает другая, а может быть, это просто эхо.

— Когда есть ответ, это хорошая примета. Разве ты не знала? Успокойся, милая моя, я стану молиться за тебя и всегда буду носить твой образ в своем сердце, как ношу образ своего мальчика и господина. Даже когда Хасан далеко, я все равно вижу его, ведь он навсегда запечатлен в моих зеницах.

— Дай посмотреть.

Осман зажмуривается и, взяв ее за руки, привлекает к себе.

— Нет. Лучше не надо.

Армия Аруджа совершает изнурительный марш, не зная ни отдыха, ни передышки. Хотя Аруджа обуревают противоречия — надежда и нетерпение, решительность и осторожность, — Хасану удалось уговорить его отклониться от маршрута, предложенного султаном из Феса.

Дозорные, посланные в разведку, вернулись с сообщением, что встретили на дороге небольшие засады. Теперь уже и Баба не сомневается в предательстве султана, хотя эти засады могли быть подстроены кочующими племенами или бандами разбойников, поскольку распространился слух, что Баба везет несметные сокровища.

Однако на пятый день поступает неопровержимое доказательство сговора между султаном из Феса и маркизом де Комаресом.

Султан Феса даже посылает своих дозорных, чтобы проверить, соблюдается ли его план, и чтобы убедиться, что Арудж-Баба направляется именно в Алжир, хотя и не всегда придерживаясь того маршрута, который он ему рекомендовал. Один из дозоров захвачен: в него входит шесть человек, четверо из которых — испанцы. Пленников допрашивают с применением пыток. Двое не выдерживают и рассказывают то немногое, что знают сами, то есть, что султан Феса в сговоре с губернатором Орана. Это доказывает и само присутствие испанцев. Но главное, пленники сообщают, что объединенные силы обоих военачальников ждут берберов у перевала, где и рассчитывают с легкостью их уничтожить, делая ставку на рельеф местности и внезапность.

Пленники ничего не знают о нападении на Алжир.

— Видишь? Это было придумано нарочно, чтобы заставить тебя пройти именно здесь, — говорит Хасан Аруджу, довольный, что его догадка находит подтверждение, — и если нет необходимости столь поспешно возвращаться в Алжир, зачем продолжать тот путь, который ведет нас прямо в пасть к врагу?

Но в этом пункте Арудж-Баба непреклонен: письмо Комареса, которое султан Феса показал ему, неопровержимо свидетельствует, что готовится нападение на Алжир, а то, что четверо испанских солдат не знают об этом, ничего не доказывает. Не имеют успеха и напоминания Хасана, что город и порт хорошо укреплены, что в Алжире находится Хайраддин со своими людьми. Баба стремится в родную берлогу с той же решимостью, с той же непреклонностью, с тем же неистовством, с какими хотел установить господство на всем побережье и разгромить завоевателей Новых Индий. Он соглашается, что рискованно следовать маршрутом, который предложил бывший союзник, но все же настаивает на нем, потому что это самый короткий путь. Только надо вынудить врагов петлять, гоняться за ними в обход, зигзагами, чтобы сбить с толку и заморочить.

— Я знаю эту местность, — уверяет Баба и, предвкушая будущую игру в прятки, вновь обретает мужество и уверенность.

Хасан, опасаясь его горячности, напоминает, что султан Феса знает эту местность еще лучше, ведь она вообще принадлежит султану. И поэтому, возможно, именно он будет смеяться последним, если они останутся здесь.

Уже несколько дней назад они должны были встретиться с Ахмедом Фузули, и его опоздание дает принцу еще один повод для беспокойства.

— Он нарывается на неприятности. Если он заблудился, пусть пеняет на себя. Мы не можем его ждать.

Арудж-Баба — разочарованный, усталый, и его вспыльчивый характер дает себя знать.

Когда у него начинаются приступы бешенства, Хасан старается держаться подальше. Но когда Краснобородый, пришпорив коня, носится кругами и вопит, словно одержимый, его безумие передается всей армии. Солдаты, которые обожают его, хотя и боятся, убеждены, что бейлербей поступает так для их же пользы, чтобы вселить в них отвагу. Они тоже кричат в ответ и часами без передышки продолжают свой путь.

День ото дня ситуация становится все хуже. Солдаты погибают, не вынеся тягот этого проклятого перехода. Снабжение продовольствием почти невозможно. Султан Феса, заметив, что его игра раскрыта, и не думает посылать провиант.

Надо уйти из его владений, полностью изменить направление, больше сместиться на юг, затеряться в пустыне, чтобы избежать сетей, расставленных маркизом де Комаресом.

Не исключено, что султан станет преследовать их в пустыне, но его войско не представляет серьезной опасности, а испанцы не смогут отправиться вместе с ним: они не подготовлены и не экипированы для подобной кампании.

Конечно, переход через пустыню надолго оттянул бы возвращение в Алжир. И Арудж, все такой же непреклонный, предпочитает продолжать свою игру в кошки-мышки, заранее разведывая дорогу, чтобы убедиться, что она свободна от засад, и отклоняясь от нее лишь в том случае, когда это абсолютно необходимо.

Солдаты устали, да и животные все чаще нуждаются в передышке: в этих условиях просто невозможно избежать засад, если делать ставку только на скорость.

К тому же начинаются земляные и песчаные бури. Почти на два дня армия оказывается запертой в котловане.

— Почему они не атакуют нас здесь? Трусы! Врагу, который может бросить в сражение солдат, не измученных долгими переходами, следовало бы, воспользовавшись непогодой, рискнуть напасть на них врасплох. Интересно, решатся ли они? Ну же, Комарес, я жду!

Кажется, будто Баба мечтает сразиться с ними как можно скорее, хотя на самом деле пытается этого избежать. Он знает, что придется столкнуться с более сильным противником и что это столкновение будет не в пользу обороняющихся.