— Наш план прост — и никаких особых трудностей. А если и возникнут, мы к ним готовы.

Баба любит рисковать. Он всегда обожал отчаянные вылазки, но с тех пор, как он лишился руки, рискованные предприятия привлекают его еще больше, ему не терпится поскорее приступить к делу.

— Все нужно успеть провернуть прежде, чем твой Баба развалится окончательно, — говорит он упрямо и с надеждой, грохая по столу серебряной рукой, словно желает убедиться, что она на месте, и ждет только, когда ею воспользуются. Взяв со стола лепешку, он стучит ею по заклепкам и украшениям, а те отвечают громким звоном. Потом с уверенностью великого стратега продолжает развивать свои военные планы.

— Мы пересечем земли султана Феса, встретимся там с ним, прихватим наемников султана Ибрагима и объединенными силами выйдем к последним населенным пунктам на побережье. Союзники прибудут к нам даже из лесов.

Баба так развеселился, что кажется, будто речь идет о подготовке к веселой игре, о детишках, а не о массе воинов, готовых жестоко уничтожать целые гарнизоны.

— А когда все будет готово, мы нападем на испанцев!

Левая рука Арудж-Бабы описывает в воздухе круги, изображая полет ястреба, который камнем падает на свою жертву, чтобы вонзить в нее когти.

— Мы молниеносно нападем на расположенные вдоль побережья испанские гарнизоны и разнесем их в пух и прах.

Слушая пламенные речи Аруджа, Хасан отчетливо сознает, что бессмысленно пытаться вернуть этого вырвавшегося на волю коня с дороги безудержных мечтаний на гладкий путь мирной жизни.

Первая часть фантастического плана Аруджа осуществлена. Поход продолжается. По отдельности или группами, к ним присоединяется немало союзников.

Но Хасан все равно пробует урезонить Аруджа и убедить его действовать более осторожно, присматриваясь к тому, что влечет за собой всякие неожиданности. Присоединившиеся к ним союзники — это не столько помощь, сколько обуза: оборванные, вооруженные пращами, палками, арканами и в лучшем случае — луками и стрелами, они совершенно измотались в бессмысленных переходах и не признают никакой дисциплины.

Что касается дисциплины, то, по мнению Аруджа, достаточно повесить десяток непослушных, чтобы безобразия прекратились. Большое войско нужно держать в руках с помощью кнута и пряника.

Арудж-Баба видит все в розовом свете. Это было бы смешно, если бы не было так опасно. Он не желает признавать никаких трудностей, не видит никаких препятствий.

Новые кони слишком ослаблены и вялы? Да, Арудж-Баба заметил это еще прежде Хасана, у него свои глаза есть. Но какая же в этом беда? Они пригодятся для подкреплений, которые прибудут последними, — для мелкого тощего люда, для всяких трусишек, которые не знают, с какой стороны подступиться к резвым скакунам.

Какой-то раис из внутренних областей явился один: ему пришлось оставить свое войско за виднеющимися на горизонте горами, так как его людей косит лихорадка. Слава Аллаху, что он оставил их там, замечает Баба, притащи он их сюда, то перезаразил бы все войско, даже тех, кто прибыл в отличной физической форме. Так что никакой беды он в этом не усматривает, наоборот, какое счастье, что им удалось избежать заразы. И бедного предусмотрительного раиса, не дав ему даже спешиться, с благословения Аллаха отправляют назад, к своим.

Может, у Аруджа не все в порядке с мозгами, хотя внешне он выглядит спокойным и уверенным в себе?

Продовольствия остается все меньше, — очевидно, пойдет в ход неприкосновенный запас. Но даже в этом Баба усматривает добрый знак. Большие запасы могут оказаться лишь помехой в суровой и дикой местности, по которой им предстоит двигаться через несколько дней. Чем меньше груза, тем легче идти.

Арудж-Баба стал просто одержимым. Осман Якуб сказал бы, что какой-то недруг опоил его вредным зельем. Он, видите ли, обязательно хочет очистить побережье, пока дуют благоприятные ветры. Под ветрами бейлербей подразумевает фатум. Он нутром чует — так в былые времена чуяли древние полководцы, — что боги Олимпа благосклонны к нему, ибо в его жилах бурлит греческая кровь. Баба часто призывает к себе для бесед Хасана или Ахмеда Фузули — теперь, когда он в хорошем расположении духа, он становится добрым и начинает произносить пламенные речи. Это он-то, который ни разу в жизни не выступал с напутственным словом перед войском.

— Куда мы направляемся? Зачем нам нужно рваться все дальше на Запад ради каких-то заброшенных гарнизонов? — говорит Хасан Аруджу, пытаясь спустить его с облаков на землю. — Если нам так уж нужно побросать в море немного испанцев, так давай начнем с тех, кто захватил земли вблизи наших городов!

Баба не сердится, а лишь твердит свое:

— Нет, мы без всяких колебаний двинемся дальше.

Он не любит тратить время на пустые, с его точки зрения, разговоры, не принимает во внимание мелкие неудачи, не боится трудностей и скользких путей, любая неожиданная помеха — для него всего лишь досадное недоразумение, пустяк. У него даже характер начал меняться: прекратились вспышки гнева. Наказания, которым у него подвергают людей, жестоки, по-прежнему называются «примерными», но применяет он их без былой злости, — так отец может наградить оплеухами детей, которые суют палец в тарелку, чтобы слизнуть соус.

Стараясь держать войско в руках, Арудж, как и прежде, приказывает отсекать головы непокорным или отрубать ноги ленивым, зато во время привала он велит разводить гигантские костры и на огромных вертелах зажаривать туши баранов, сбивших себе копыта, отбракованных лошадей или отловленных арканами диких животных. Баба желает, чтобы каждый наелся досыта и получил удовольствие от танцев и песен.

— Люди — что лошади, — говорит он. — Если бить их каждый день, они слабеют и становятся злыми.

Бейлербей сам затевает танцы вокруг костра и призывает воинов как следует поесть и отдохнуть.

Воины, прибывающие в лагерь из самых разных мест, иногда приносят и новости.

Так, принимая однажды пополнение, Хасан от кого-то узнает, что в один из испанских гарнизонов, оставшихся, по мнению новых друзей Аруджа, без оружия и без солдат, постоянно приходят суда с таким военным снаряжением, словно испанцы готовятся к великой битве с близким уже врагом. А ведь именно этот гарнизон берберы собираются атаковать первым.

В другой раз ему удается получить сведения о султане Ибрагиме. Да, человек он надежный, не бахвал, ведет уединенный образ жизни в какой-то долине, независим и горд — все верно, но никогда прежде у него не было такого количества вооруженных людей. Откуда у него взялось могучее войско для продажи Аруджу?

Нужно открыть глаза бейлербею. Может, Ибрагимова войска никогда в природе и не было, а кто-то просто использует слухи о нем, чтобы заманить Аруджа в западню?

Хасан тактично излагает отцу услышанное и добавляет, что и у него, и у Ахмеда Фузули, которого Баба считает человеком рассудительным, в чем он уже не раз имел возможность убедиться, возникли сомнения. В результате он добивается одной лишь уступки, на которую Арудж идет только потому, что ему неприятно видеть хмурые лица юношей. Сам-то он пребывает в отличном настроении. Ладно, он согласен внести частичные изменения в свои планы и не пойдет напролом, а попытается сначала выяснить, не изменилось ли что-нибудь в испанских гарнизонах после того, как гонцы султана Феса доставили ему заманчивые послания, в которых утверждалось, что путь открыт на всем побережье, обращенном к океану.

К сожалению, совершенно невозможно убедить Аруджа сохранить это решение в тайне: он тотчас посылает гонца к своему новоявленному другу с сообщением, что, поскольку до него дошли слухи о переменах в испанских гарнизонах, им надо немедленно встретиться и внести изменения в маршрут.

Хасан и Ахмед Фузули, предполагающие, что именно султан Феса организовал весь этот заговор, боятся, как бы султан, получив такое послание, не нашел способа своевременно подготовить для Арудж-Бабы новую западню, коль скоро уловка с «безоружными» испанскими гарнизонами сорвалась.