Выливаются последние ведра воды, чтобы смыть с бортов и палубы кровь, грязь и прочие следы побоища. Галиот Хайраддина не помешает: он снова укрылся за выступом скалы.

Если бы экипаж второй галеры проявил бдительность, там даже издали сумели бы заметить, что на флагмане творится что-то неладное, да и сейчас еще можно увидеть барахтающихся в воде людей, явно не похожих на купальщиков. Но на второй галере никто не считает нужным проявлять особую осмотрительность: всем хочется поскорее присоединиться к своим друзьям, перекусить и заняться рыбной ловлей.

И потому вторая папская галера, словно невинная овечка послушно идет на заклание, приближается к своему флагману, превращенному пиратами в приманку, и попадает в плен еще до того, как утро окончательно переходит в день — зябкий, пронизанный лучами зимнего солнца.

Взятие в плен еще одной новенькой галеры для берберов — забавная история, о которой можно будет рассказывать друзьям за ужином. Хайраддин наслаждается зрелищем с капитанского мостика, сидя у большого окна, как в почетной ложе, перед которой разыгрывают спектакль бродячие комедианты. Личный слуга приводит в порядок его одежду, и теперь он выглядит как положено монарху. Вызванный в каюту парикмахер капитана Жан-Пьера аккуратно подстригает господину бороду и шевелюру.

Второй галерой занимается принц Хасан.

Операция захвата, произведенная Хасаном, кажется его приемному отцу этаким грациозным танцем. Легкость, изящество и ловкость Хасана воскрешают в памяти Хайраддина образы античных героев.

Но для врагов Хасан — злой дух, разящий направо и налево, пронзающий животы и сносящий головы всем, кто в это злосчастное холодное утро оказался на галере.

Большинство матросов и офицеров со второго папского судна сдаются без боя. Одни еще не стряхнули с себя сонную оторопь, на других действует выпитое с вечера пряное вино, а третьих взяли прямо в постелях, где они предавались любовным утехам со служанками двух знатных испано-немецко-фламандских пассажирок: для них не нашлось места на флагманском судне, на котором плыли их хозяйки.

Но кое-кто сопротивляется, и весьма энергично. Очнувшись от потрясения, капитан второй галеры отважно бросается в схватку с пиратами, но утро это оказалось утром сплошных неожиданностей: увидев перед собой размахивающих шпагами музыкантов, он поднимает руки и кричит:

— Изыдите, мерзкие призраки! Вы мертвые, вы покойники и давно похоронены!

— Это ты покойник! Мы вернулись, чтобы расквитаться с тобой! Выходи на поединок!

— Какой благородный рыцарь! — восхищенно восклицает Пинар, наблюдающий за всем с галиота.

По мере того как дневной свет заливает водную гладь, скалистые берега острова и палубы трех кораблей, а битва оборачивается поголовной сдачей в плен папского и габсбургского воинства, на кормовом мостике второй галеры разворачивается эффектный поединок. Он заканчивается, когда музыкант в высоком прыжке пронзает шпагой соперника-капитана и тот сразу испускает дух.

Пинар, на глазах которого происходил поединок, убеждается наконец, что музыканты тоже хорошие воины, и во все горло кричит: «Ур-р-ра!» Между тем команда берберов вытаскивает из воды всех, кого еще можно спасти, и раздевает мертвецов, если их одежда заслуживает внимания.

Хасан догадывается наконец, кто сообщил Хайраддину об отплытии двух новых папских галер: это сделали музыканты, которые таким образом довели до конца свою вендетту.

Баталер галиота не перестает восхищаться предусмотрительностью Хайраддина, велевшего взять в дорогу поменьше еды: он сказал, что главный пир им обеспечит море. Утренний бриз доносит до его ноздрей ароматы из кухонь двух больших судов, где уже готов изысканнейший зимний завтрак в честь испано-габсбургских почетных пассажиров — душистый хлеб, запеченные на углях колбаски, пироги с дичью, жареное на вертеле мясо со специями.

Битва закончена, и на галиоте юнге Пинару отдают приказ изо всех сил ударить в судовой колокол: объявляется перерыв.

Во время перерыва выигравшие сражение берберы галдят возбужденно, как на базаре, — кроме, конечно, раненых. Те лишь стонут и плачут.

Более всего людей интересует история с музыкантами. Тощий музыкант оказывается главой старинного аристократического рода в папском государстве, а капитан второй галеры, воспользовавшись смутой в момент, когда папский трон временно пустовал, совершил наглый набег на его замок и захватил все его имущество и членов семьи. Теперь несчастный отмщен: справедливость должна восторжествовать. При первой же возможности музыканты отправятся домой и потребуют от Папы Римского возвращения всех своих владений.

«А пока к ним вернулся аппетит», — думает Пинар, глядя с каким удовольствием музыканты накинулись на еду.

Поскольку на новых галерах огромные запасы продовольствия, можно хорошенько всех накормить. Даже пленным дают похлебку, галеты, хлеб и сало с розмарином.

После перерыва все принимаются за работу — кроме тех, кого на всякий случай назначили в дозор.

Первым делом берберам нужно разделить экипаж галиота между тремя судами так, чтобы обеспечить дальнейшее нормальное плавание и охрану пленных. Наконец дают сигнал к отплытию. Курс — юго-запад. Приказ — держаться как можно дальше от берегов: прибытия папских галер уже ждут и кому-нибудь может прийти в голову отправиться навстречу.

Испытывается система сигнализации, зашиваются рваные паруса, прибиваются оторванные доски, — в общем, делается все, чтобы уйти с места происшествия как можно скорее, не оставив после себя следов, которые могли бы облегчить погоню и поставить пиратов под удар.

И еще нужно выполнить одно совсем уж неприятное дело: освободиться от оставшихся на борту трупов и от смертельно раненных. Палубы отмываются от грязи и крови. Приходится хорошенько отдраивать и мостик папского флагмана, который не успели привести в порядок перед взятием на абордаж второго судна.

Адмирал папского флота Жан-Пьер де Лаплюм, отказавшийся от первого завтрака и получивший возможность какое-то время провести в гордом одиночестве, наконец попросил аудиенции у победителя.

Жан-Пьер сразу сообразил, что за противник свалился ему на голову. Да и мудрено ли, встретив в открытом море человека с такой рыжей бородой, не догадаться, с кем имеешь дело? Еще можно было бы гадать, кто это — Арудж-Баба или Хайраддин, но ведь известно, что именно младший из братьев отличается такими царственными жестами и повадками. Краснобородых хорошо знают все моряки Запада: страх перед пиратами преследует их не только днем, но даже в ночных кошмарах. А кем может быть этот смуглый молодой человек, возглавивший оба нападения, как не приемным сыном Краснобородых, о котором ходит столько всяких слухов и в портовых закоулках, и в куриях, и в государственных советах?

«Да, вот это молодец, настоящий воин, а не какой-нибудь изнеженный фаворит».

Де Лаплюм вопросительно смотрит на маркиза де Комареса: тот погрузился в угрюмое молчание и не реагирует на его немой вопрос. Похоже, даже ничего не замечает.

«Ну, это у него пройдет», — думает француз, которому очень хотелось бы пообщаться с кем-нибудь в столь бедственном положении. А оно, судя по всему, продлится долго.

Теперь, когда все позади и битва проиграна окончательно и бесповоротно, командующий папским флотом решает нанести визит вежливости победителям — и это на глазах возмущенного и оскорбленного испанского гранда, маркиза де Комареса, молча проклинающего всех и вся.

— Сир (в такой обстановке лучше переусердствовать с титулами), сир, — говорит Жан-Пьер де Лаплюм, обращаясь к Хайраддину, который, принимая его на мостике, опробует штурвал папского флагмана и недовольно качает головой: нет, такой штурвал его не устраивает. — Ваш сын, его высочество принц Хасан, просто бог войны. Для нас было честью сложить оружие именно к его ногам.