У Османа Якуба, напротив, каждый воин, сходящий на берег, вызывает ощущение бессилия, собственной старости, а также искушение не верить в божественное провидение. Почему он не закричал, когда, закончив беседу с послом императора, Хасан подмигнул ему, Осману, словно сообщнику? Почему не побежал в город предупредить о предательстве? Почему не выбросился из окна на площадь перед воротами, куда жители города приходят, чтобы узнать последние новости? Тогда все увидели бы, что Осман Якуб наказал себя за то, что воспитал государя, способного предать свой народ.

Спрятавшись среди колючек боярышника, Осман хотел бы умереть от стыда и горя, но смерть не приходит.

Господь свидетель: он всегда ненавидел войну и боялся ее. Но царь не может и не должен без боя отдавать врагу свой город и своих подданных. Город, созданный собственными руками, новый, молодой, цветущий. Ни в одном другом городе нет и не было такого гармоничного смешения языков, обычаев, вероисповеданий, национальностей. Нежный и свежий, словно первый росток, задиристый и веселый, будто молодое вино, и вместе с тем слабый и беззащитный, как всякий новорожденный. Когда во время прогулок Осман Якуб наблюдал за тем, как растет Алжир, ему приходило в голову неожиданное сравнение города со своими смесями трав, лепестков, листьев и корней. Так он сравнивал труды Хасана с собственными успехами и неудачами, с собственной работой в ароматическом цеху, где он из года в год готовил свои смеси в поисках идеальной субстанции.

«Может быть, и мой Хасан, — думает он, — ищет то, чего нет в природе и что кажется невозможным, потому что сродни мечте, чуду, идеалу совершенства. — О Боже мой, — говорит он, и его внезапно прошибает пот, — а вдруг и теперь он задумал свершить какое-то чудо?»

Все эти почести, титулы и прочие императорские посулы ничего не значат для его Хасана. У мальчика наверняка есть какой-то замысел, который Осман не сумел разгадать своим старым и неповоротливым умом.

Исколов руки и спину и чувствуя себя безнадежным глупцом, Осман на четвереньках вылезает из своего укрытия и со всех ног бежит к Хасану признаться, что усомнился в нем.

Раздается пушечный залп. Что же задумал Хасан? Как он сможет спасти их от этого ада, разверзшегося внизу и готового в любой момент поглотить город?

Снова раздается пушечный выстрел. Жители города молча стоят на своих сторожевых и оборонительных постах.

Пушечные выстрелы не причинили большого вреда, но вместе с сумерками в город вошел страх. И Осман, как всегда, чует его запах.

Появляется какой-то бродяга-прорицатель, который находит способ всех успокоить, во всяком случае так кажется Осману.

— Чего вы боитесь? — говорит прорицатель. — Разве вы не помните предсказание Мелема, такое же верное, как верно и то, что мы существуем? С вами не случится ничего плохого, пока у стен Алжира не появится огненное воинство. Идите и напомните всем предсказание Мелема — правда, никто понятия не имеет, кто этот Мелем, — несите успокоение в сердца. Только воины в красных одеждах смогут овладеть городом. Вот тогда это действительно будет конец, предсказанный самим небом. Но кто знает, когда это случится! Так что будем спокойны, пока не постигла нас беда.

Бродяга-предсказатель без труда убеждает толпы людей в своем пророчестве. Жители города, которые поначалу с испугом рассматривают солдат императорской армии, увидев на них одежды всех цветов с преобладанием серого и коричневого, отходят от парапетов и амбразур совершенно успокоенные, спеша сообщить остальным хорошую весть: нападающие одеты не как победители.

Даже пыльный воздух несет успокоение теперь, когда появилась надежда, а точнее, определенность, потому что, когда человек боится, все, что дает малейшее утешение, кажется незыблемой скалой.

Переходя из дома в дом, проникая в души, это пророчество, которое все считают древним и неотвратимым, в конце концов достигает дворца, а затем и обсерватории Хасана. Принц приходит в ярость и отдает строгий приказ: убивать на месте всякого, кто будет распространять эти вредные измышления.

Осман, только что поклявшийся самому себе всегда и во всем доверять своему господину и воспитаннику, попытался было снова усомниться в нем, так как не понимает, какой вред может причинить испуганным людям хотя бы малая толика надежды. Но он случайно слышит, как Рум-заде объясняет тем, кому поручено пресекать эти слухи, что завтра на рассвете прибудут мальтийские рыцари, чтобы вести осаду на ворота города. А мальтийские рыцари носят красные плащи с белым крестом, который сверху, со стен города не будет виден, так что в глаза всем бросится только красный цвет. И это означает конец, если не пресечь вовремя гибельную веру в предсказание.

Все корабли стоят на рейде в порту. Высадка продолжится завтра утром, но в качестве демонстрации силы и этого вполне достаточно. Песчаный берег превратился в огромное черное пятно. Ощущение такое, будто город лишился фундамента, который сожрала та же парша, что и землю вокруг. Со стен и с крыш домов кажется, что берег и местность, прилегающие к морю, кишат червями: так выглядят солдаты и лошади. Первые зажженные факелы похожи на прорвавшиеся нарывы.

Жаркий воздух пропитан зловонием. Черные облака на горизонте сливаются с чернотой наступающей ночи. Шум, который производит армия, высадившаяся на берег, и та, что еще осталась на кораблях, заглушает отдаленные раскаты грома.

Но арабские воины, стоящие в дозоре на западных холмах, прекрасно их слышат и подают, как и было условлено, соответствующий сигнал.

— Хорошо, очень хорошо, — говорит Хасан. Он снова в своей обсерватории, одетый в простое платье без всяких вышивок, без украшений, без тюрбана на голове. — Хорошо.

— Они выгружают все, кроме палаток и навесов для лошадей.

— Они не поверили, что их обеспечат провиантом, и сложили собственные запасы в тылу.

— Продовольственные запасы разложены в отдельные кучи и, вероятно, принадлежат различным полкам. До сих пор они их не накрыли.

— Хорошо.

— Приказано быть настороже и оставаться с оружием в руках.

— Лошади сильно возбуждены. Они устали во время переезда и плохо переносят зной.

— Наши женщины готовы выйти из города.

— Стрелы и пики смазаны раствором, приготовленным Амином.

— Колючки и оловянные шарики готовы.

— Хорошо.

— Пушечные выстрелы не пробили ни одной бреши и вообще почти не причинили вреда. Теперь обстрел прекратился, и до рассвета мы можем быть спокойны.

— Те пушки, что они выгрузили на берег, гораздо больше. Их еще не собрали, но даже разобранные они выглядят словно горы.

— Хорошо.

— Лошади тоже такие большие и тяжелые, что их можно показывать на ярмарке как диковинку, с мощным крестцом и огромными бабками.

— Хорошо. За работу!

Хасан принимает начальников постов, выслушивает новые донесения, отдает приказы, пересматривает детали намеченных ранее планов, затем уступает Ахмеду Фузули свое место в обсерватории и отправляется в город, чтобы подбодрить жителей, еще раз объяснить, что нужно делать и почему.

Наверно, ни один город не держал такую трудную оборону. Нужно иметь много сил, чтобы сохранить надежду.

— Стража у вас никуда не годится, — слышит сквозь сон Осман Якуб молодой и веселый голос, в то время как кто-то щекочет ему перышком нос. — Смотри, где удалось пробраться, а ведь я находился на лучшем судне во всей императорской флотилии!

Открыв глаза, Осман видит перед собой большую бороду, пышную, словно сельва. При слабом свете маленького факела в каморке под лестницей он ни за что не узнал бы лицо, которое обрамляет эта борода, если бы еще во сне не узнал насмешливый голос Пинара. Того самого, который мальчиком уехал в Рим, а теперь вернулся мужчиной. Голос у него тоже изменился, но Осман уверен, что это он.

— Ну-ка, покажись, Пинар, — говорит Осман, поворачивая его лицом к свету. — Я столько лет ждал тебя, а теперь, когда ты пришел, не узнал. Я даже приготовил крепкую и тонкую веревку, чтобы ты мог подняться по стене. Смотри, я всегда держу ее в сумке при себе. Ах нет, это лакомство, которое я тоже приготовил для тебя. Подожди, сначала дай-ка я тебя обниму! — И крепко прижав к себе, снова смотрит на него. — В какого красивого юношу превратился тот забавный уродец, — говорит Осман с нежностью. — Что ты сделал со своим кривым подбородком?