— Ну, мне поближе. — Она пытливо заглянула ему в лицо и спросила мягче: — Почему вы так испугались меня?

«Потому что я в первый раз в жизни вижу такую…» — хотелось ответить ему. «Такую», — мысленно повторил он, но так и не нашел нужного слова, отчаянно махнул рукой и залепетал сбивчиво:

— Да вот… Вы студентка. Халат у вас белый. А я в рабочем… Боюсь, как бы не испачкать вас. — Он смущенно показал пальцами на свою спецовку.

Ей были приятны его косноязычие и робость. Она снисходительно улыбнулась и сказала кокетливо:

— Студентка? Вы мне льстите бессовестно. Увы, уже аспирантка. Скоро тридцать. — Помолчала, оценивающе осмотрела его лицо, размашистые плечи, сильные руки и договорила с искренней горечью: — Почти старушка.

Пол под его ногами качнулся, частыми, тупыми толчками зашлось сердце. «Хотя бы застрять где-нибудь…» — подумал он.

Мелькали на пульте номера этажей, кабина неслась вниз. Он не доехал до цокольного, он вышел следом за девушкой в накрахмаленном белом халатике…

…В Москве, в парке «Сокольники» тоже, как Сейчас, скрипели на ветру деревья. Вместе с ними раскачивались и подпрыгивали скрытые в ветвях разноцветные лампочки. И влажные после теплого дождя листья становились то золотистыми, то ярко-оранжевыми, то густо-фиолетовыми. И ее лицо, когда они вышли из ресторана, тоже было многоцветным, точно раскрашенное гримом.

Они выбрали аллею погуще, сели на скамейку. Она положила ему на плечи свои прохладные узкие ладони, на мгновение приникла к нему грудью и горячо зашептала:

— Мне хорошо с тобой. Мне нравятся твои губы, плечи, твоя сила. Ты настоящий мужчина… — Она прильнула к нему, но сразу же отпрянула, спросила жестко и деловито: — Но что ты принесешь мне? Что дашь сверх того, что я имею сейчас?

Он замер и, пытаясь в шутке скрыть растерянность, клятвенно начал:

— О! Я положу к твоим ногам все сокровища земли и неба! Ты не пожалеешь никогда…

Она засмеялась предостерегающе, будто холодной водой плеснула на него, прикрыла ему рот своей ладонью, сказала наставительно:

— Ну не надо. «Я опущусь на дно морское, я подымусь за облака…» Это, мой мальчик, для глупеньких, наивненьких девочек. А ты знаешь, я давно уже не девочка. У меня муж, пятилетняя дочь, поэтому давай без деклараций, ближе к земле, что ли…

Она все еще прикрывала своей ладонью его губы, и ответ прозвучал невнятно, почти жалобно:

— Но ты ведь не уходишь от него… — сказал он и поцеловал ей ладонь.

Она отдернула руку, возразила жестко и наставительно:

— Прежде чем уходить, надо иметь место, куда уйти. Нужна крыша над головой, квартира. Но чтобы купить кооперативную, нужны деньги — и большие. В квартире полагается иметь мебель. А это опять же деньги — и много. Но денег, не только больших, но и вообще денег, у нас с тобой, милый романтик, нет.

Она не умеет золотить пилюли. Но зато все в ее словах правда. И что возразишь ей на эту отповедь? Он сидел понурясь, не зная, как смягчить ее приговор. И вспомнились рассказы одного бывалого парня: «Знаешь, что такое старатель? Идет вусмерть пьяный, упрется в стену дома и кричит: прорубай дверь, не желаю обходить. А что?! И прорубают запросто. Он же платит за все. У него же карманы трещат от денег…»

Он припомнил эти хвастливые байки и, твердо глядя ей в глаза, сказал решительно:

— Я докажу тебе, что я действительно настоящий мужчина. Нам придется расстаться на несколько месяцев. — Голос его осекся. — Дай мне слово, что ты будешь ждать меня и не станешь расспрашивать никогда и ни о чем…

Тянулись вдоль тропы черные скрипучие стены тайги. В просвете туч покачивался ковш Большой Медведицы. Звезды мерцали, как самородки в артельной колоде, если взглянуть на них сквозь ячею трафаретной решетки…

А где-то в дебрях предостерегающе рявкнула настоящая мохнатая медведица. Человек на тропе поежился. Нет, не от страха. Он уже успел привыкнуть к мысли: каждый день его пребывания в тайге таит в себе немало опасностей. Просто вдруг стало как-то одиноко и знобко, и не было конца узкому черному коридору, по которому еще шагать да шагать ему…

В передней затрещал звонок. Михаил нехотя отложил книгу, которую читал лежа на диване, и медленно подошел к двери.

На площадке лестницы стояла незнакомая девушка. В руках у нее был небольшой сверток, перехваченный голубой ленточкой. Сквозь прозрачный целлофан Михаил разглядел игрушечного медвежонка.

— Вы Миша Куделько, да? — спросила девушка.

— Да. — Михаил вопросительно взглянул на девушку поверх массивных роговых очков.

— А я Таня, — представилась она. — Я вас узнала бы даже на улице. Олег мне вас описал очень точно.

— Какой еще Олег?

— Вы что? Ваш друг, Олег Лихарев. Высокий такой, с бородкой. Он в Красноярском крае работает в старательской артели. Мы там были со студенческим отрядом. Олег узнал, что я возвращаюсь в Москву, и попросил меня… — Она умолкла, растерянно покачала головой и сказала весело: — Ой, кажется, я позабыла о самом главном. Извините, девичья память. Поздравляю вас, Миша, от всей души! — она ухватила его за руку.

— С чем еще? — спросил Михаил, вяло отвечая на ее рукопожатие.

— С днем рождения, — сказала Таня. — Я только что с самолета. Олег меня прямо умолял зайти к вам обязательно сегодня.

Михаил замигал удивленно, но, припомнив что-то, насупился и сразу же натянуто улыбнулся.

— Спасибо.

— А еще Олег говорил, — Таня захлебывалась словами, — что у него такая традиция: где бы он ни находился, непременно присылать вам в подарок детских мишек. Олег сказал: мы нашему Мише дарим в этот день его игрушечных тезок. Олег говорит: у вас собралась целая коллекция. Теперь прислал вам этого, — она протянула сверток. — Гордитесь. Из тайги. Там ревут живые медведи. Даже в поселке слышно. А этот мишка ласковый. Поролоновый.

— Спасибо. — Михаил опустил взгляд, показывая, что крайне смущен и растроган. — Большое спасибо Олегу за память, а вам за хлопоты. — Помолчал и озабоченно заметил: — К сожалению, сейчас я не могу вас пригласить к себе. Генеральная уборка. Так что извините, пожалуйста.

— Да мне и некогда. — Таня вздохнула. — Что же, до свидания. И еще раз поздравляю вас от души…

Михаил вернулся в комнату, покрутил в руках смешного поролонового медвежонка. Мягкая, ворсистая ткань согревала пальцы. Он внимательно разглядывал неожиданный подарок. Нащупал какую-то складочку. Шов? Маленький, тщательно заметанный…

Михаил слишком хорошо знал своего приятеля и соседа, чтобы принять этот шов за фабричный брак. «Неужели Олег все-таки рискнул сделать то, на что намекал перед отъездом из Москвы?» — с тревогой раздумывал Михаил.

— Ой, Олежек, неймется тебе! — позевывая, сказал Михаил, отворил дверцу платяного шкафа и швырнул туда игрушечного медвежонка.

Олег старательно обтер лежавшей на крыльце тряпкой свои резиновые сапоги, облепленные ошметками мокрой глины, и вошел в дом. Еще в сенях он услыхал треньканье гитары и заунывное, похожее на мычание пение Виктора Костылева. Значит, землячок и, как говорят в Сибири, связчик снова пьян…

Виктор сидел у стола, уронив голову на деку гитары. Пальцы яростно щипали струны.

— Бродя-га Бай-кал пере-е-ехал, — не подымая головы, мрачно тянул он.

Мотались из стороны в сторону слипшиеся от пота волосы. Олег вдруг почувствовал, что у него сами собой сжались кулаки. Хотелось что есть силы ударить в острое переносье.

За все. За то, что встретился ему и заговорил своими россказнями о развеселом и прибыльном старательском житье, о баснословных шансах для каждого, кто имеет руки и голову, туго набить карманы в золотой тайге… Олегу не занимать ни рук, ни головы. Да еще Лида вогнала занозу под череп: «Что ты можешь дать мне, милый романтик?»

…И завертелось. Чемоданчик под мышку — да в аэропорт. И в тайгу, следом за Виктором, другом, наставником и «тертым» парнем.