В туркменских кишлаках, прежде чем затеять той, устраивают за день-два генеш — совет старейшин и самых уважаемых людей. Сюда приглашаются также те, кто будет обслуживать гостей на тое. Комнаты в доме Най-мираба, празднично убранные, были сейчас в распоряжении собравшихся на генеш.

Хозяин тоя Най-мираб часто выглядывал из окна — он ожидал прихода Хаиткулы и его товарищей. Они вошли в калитку в точно назначенное время. Не увидев среди них Ачилова, мираб обиженно спросил:

— Мы с Палтой Ачиловичем как будто не ссорились, или он нездоров?

Когда Хаиткулы ответил, что он уехал в Керки к семье, хозяин добродушно закивал:

— А, это дело хорошее. Перво-наперво семья, а все остальное потом.

Усадив пришедших на почетные места, Най-мираб представил их собравшимся:

— Пиримкулы-милисе свой человек. А этот молодой человек — ашхабадский следователь Хаиткулы Мовлямбердыевич, который раскрыл уголовное дело десятилетней давности, может, слышали?

Конечно, о том, что ведется следствие и что Худайберды вот уже несколько дней находится под стражей, было известно всем. Но кто именно руководит расследованием, знал не каждый. Так как люди относились к этому факту неодинаково, множество глаз смотрело на Хаиткулы с разным выражением: дружески, холодно, отчужденно.

Инспектор почувствовал себя неловко, но, не показывая вида, принялся пить чай. «Вот сейчас посыплются вопросы». И действительно, грузный старик в красном шелковом халате подал голос:

— Послушай, сынок, мы люди сельские, в законах не смыслим. Но я слышал, власти прощают того, кто десять лет скрывался и не попал в руки правосудия, — аксакал вопросительно посмотрел на следователя.

— Нет, яшулы, это неверно. Закон не может оставлять безнаказанным преступника только потому, что он доказал свою ловкость, скрываясь десять лет.

Старик одобрительно кивнул.

Другой аксакал, медленно оглядев всех собравшихся, снял шапку и положил ее себе на колени:

— А теперь поговорим о завтрашнем деле.

Обсуждение затянулось дотемна: выяснили, кто сможет прийти, кто будет копать очаги для котлов, кто займется дровами, кто будет готовить. После угощения народ стал расходиться с пожеланиями мира и благополучия семейству Най-мираба.

Среди прочих должны были прийти на помощь Пиримкулы Абдуллаев, Салаетдин, а также комсомольцы, которых парторганизация колхоза отрядила в помощь следствию.

Едва Хаиткулы переступил порог номера, как затрезвонил телефон. Сняв трубку, инспектор услышал голос Палты Ачиловича:

— Коллега, вы еще не собираетесь отходить ко сну?

— Пока нет, — Хаиткулы взглянул на часы. — Еще не так поздно.

— Я тоже так думаю. Надо обсудить кое-какие вопросы… Звоню вам из прокуратуры — полдня просидел у себя в кабинете, все ломал голову над этим Ялкабовым. Ходил в тюрьму, говорил с ним… Короче, я теперь разделяю ваше мнение о его невиновности. И вот почему…

— Кстати, Палта Ачилович, — прервал его инспектор, — как он себя чувствует в заключении? Вы хоть объяснили ему, что больше не подозреваете его?

— Не только объяснил, — усмехнулся Ачилов. — Я освободил его из-под стражи и велел ехать домой…

— Что?! — вскричал Хаиткулы. — Когда это было?!

— Не очень давно, но, думаю, он мог уже добраться в Сурху, — растерянно отвечал следователь.

— Палта Ачилович, Худайберды не должен попасть в поселок! Задержите его всеми возможными средствами! Я сию минуту тоже лечу ему наперехват. Все объясню потом, — и, бросив трубку, Хаиткулы выбежал из гостиницы.

Он ворвался к Пиримкулы Абдуллаеву, который было прилег на кошму с газетой в руках:

— Где мотоцикл?! Срочно еду в Керки.

— Зачем одному на ночь глядя? Вдвоем сподручней, — с этими словами старый милиционер встал а, надев френч и сапоги, отправился во двор к мотоциклу.

Худайберды сильно оброс, пока сидел в КПЗ. Поэтому он не решился приехать домой в таком виде и, прежде чем идти на автостанцию, завернул в парикмахерскую.

Очередь была небольшая, но каждый клиент подолгу сидел у единственного мастера, пока не обсудит с ним все новости. Так что Худайберды потерял на ожидание своей очереди больше часа. Когда наконец он уселся в кресло, старик парикмахер шутливо посетовал:

— Э, братец, если все наши клиенты будут отращивать такую щетину, нам придется помирать с голоду…

— В наше время никто с голоду не умер, — в тон ему ответил Худайберды. — А если у тебя слишком хороший аппетит, то придется менять профессию.

— Легко тебе говорить, земляк, — с улыбкой вздохнул мастер. — В моем возрасте менять профессию — все равно что беззубому кость обгрызать.

Худайберды весело смотрел в зеркало, радуясь неожиданной свободе, покою, установившемуся на душе. Вдруг лицо его побледнело, весь он обмяк: в зеркале отразились сурхинский участковый и молодой следователь. Хаиткулы жестами показал Ялкабову, что он может добриться, и уселся на один из стульев.

Когда они втроем вышли из парикмахерской, первое, что увидел Худайберды, была милицейская машина. Он безропотно влез в открытую дверь и тяжко вздохнул на заднем сиденье.

Хаиткулы, усевшись рядом, взял его за плечо:

— Не хмурься. Ничего страшного не случилось. Никто не собирается тебя судить… Но, прошу тебя, в интересах следствия… не езди домой еще три дня. Надо, чтобы настоящий преступник ни о чем не подозревал.

Ялкабов доверчиво взглянул на инспектора:

— Я согласен… Мне тоже хочется, чтобы убийцу нашли. Я поеду к дяде в Джиликуль.

— Куда угодно. Но никто не должен знать, что тебя освободили.

Велев Салаетдину отвезти Ялкабова на автостанцию, следователи отправились ужинать к Палте Ачиловичу.

Когда немного подкрепились и жена Ачилова подала чай, Хаиткулы откинулся на подушку и начал:

— Итак, в последнее время мы вели следствие как бы раздельно, по двум направлениям — вы занимались Ялкабовым, а я… Но теперь, кажется, осталась только одна версия.

— Так, земляк, — кивнул Ачилов.

— Одна дорога привела нас к глухой стене, о которую мы стукнулись лбами, а другая — свободна для нас. Теперь я кое-что сообщу вам… Но для полноты картины недостает еще самой малости, и поэтому я сегодня же вылечу в Ашхабад, а завтра-послезавтра вернусь.

— Тогда вам надо поторопиться, — сказал Палта Ачилович. — Последний самолет в десять.

— У нас еще полчаса, — взглянув на часы, ответил Хаиткулы.

И все оставшееся время он выкладывал коллеге результаты своих поисков за последние дни. Проводив его до двери, Ачилов положил ему на плечо руку и сказал:

— Это прекрасная операция, Хаиткулы Мовлямбердыевич; вы настоящий Шерлок Холмс. Без кавычек.

Наутро, когда Хаиткулы пришел в министерство, Ходжа Назаров был в мрачном настроении. Ему вспомнился вчерашний неприятный разговор с женой, и он никак не мог сосредоточиться на текущих делах.

— А, дорогой наш сыщик! Как делишки? — узнав вошедшего инспектора, расплылся в улыбке Назаров.

— Осталось побеседовать с одним человеком, неким Лопбыкулы Таррыховым, и можно брать убийцу.

— Убийцу? Да вы ведь уже его арестовали…

— Мы арестовали другого, но наши подозрения не подтвердились. Теперь настоящий преступник у нас в руках. Завтра кончаем дело.

— Отлично! — Назаров вышел из-за стола и, взяв Хаиткулы за плечи, усадил его в кресло. — Вы исправили мою ошибку… Молодец! Теперь можно оставить дело местным органам милиции и прокуратуры.

— Нет, я должен довести дело до конца, — твердо ответил Хаиткулы. — С генералом согласовано.

— Ну что ж, прекрасно, — согласился Назаров. — Вы поддержали авторитет отдела. Мы работаем в коллективе, и всякая удача одного — удача для отдела.

Через час Хаиткулы вместе с другом Аннамаммедом был уже в исправительно-трудовой колонии. Конвоир привел Таррыхова в кабинет начальника колонии, где расположились следователи.