— Вам больше ничего не надо?

— Благодарю! Пока ничего! — ответил Пятрас, затягиваясь папиросой.

После ухода лесничего он накинул на плечи пиджак и вышел на террасу, густо увитую плющом. Кругом стояла непроглядная темень. Шумели вековые ели и сосны. Дождь перестал, но из леса тянуло болотной сыростью и запахом хвои. Где-то за постройками, в лесу, прокричала ночная птица, нарушив монотонную тишину. И снова кругом все стихло.

Освоившись с темнотой, Пятрас заметил дорожку, уходящую от террасы в сад. Из-за деревьев, в глубине сада, виднелись очертания небольшого строения, оттуда из зашторенного окна пробивалась узкая полоска света. Скрипнула дверь, на дорожку упал сноп света и тут же исчез. Послышались чьи-то торопливые шаги. Жмудис прижался к террасе, слившись с плющом, и замер. Совсем рядом прошел человек, что-то бубня себе под нос, и скрылся за углом дома. И тут же Пятрас услышал рядом с собой дыхание лесовика:

— Вам что-нибудь нужно?

— Да нет… — небрежно ответил Жмудис. — Но, по правде сказать, кое-куда уже давно хочется.

Бородач засопел еще больше, шаря глазами по невозмутимому лицу гостя, а Жмудис спустился по ступеням в сад и пошел в указанном ему направлении.

Возвращаясь, он как бы между прочим заметил стоявшему у распахнутой двери лесничему:

— В такой темноте да по такой непогоде и кошка медведем покажется… Благодарю вас и желаю спокойной ночи!

Жмудис прошел в свою комнату и притворил за собою дверь. «Так-то будет надежней. А вылазка моя все же оказалась нелишней… Этот молчун, как аргус, стережет свой притон».

Тут-то он и услышал, как в дверь тихо и настойчиво постучали.

— К вам можно? — улыбнулся, приоткрыв дверь, Скочинский. И вошел, не дожидаясь ответа. Следом за ним в комнате оказался Рокас. Оба уселись возле столика, и Скочинский зачем-то взглянул на часы.

— Кажется, наступило время подвести итог, — заговорил он, — но для этого и мне придется задать вам несколько вопросов, господин Клудис. А вам — ответить на них. Согласны?

— Разумеется.

— Во-первых, начнем с того, что те, кто послал вас со мною, могут быть вами вполне довольны, господин Клудис. Я думаю, что задание свое вы выполнили превосходно.

— Мне остается только радоваться вашей неистощимой щедрости на комплименты, — попытался засмеяться Жмудис. Но вышло это у него плоховато, он чувствовал громадное напряжение. Что могло послужить целью столь позднего и неожиданного визита?

— Да, вы хорошо поработали, — продолжал Скочинский, — но скажите-ка нам: кто вы — литовец или русский?

Жмудис изумленно взглянул на Скочинского.

— Я вас не понимаю, господин Скочинский, — начал он, но Скочинский его разом оборвал:

— А, кстати, почему вы называете меня Скочинским? Разве вы не слышали, что меня зовут Граймер? Здесь тонкие стены, — добавил он, помедлив.

У Пятраса перехватило дыхание. Ах вот как. Ему дают понять, что он может еще поиграть. Ну что же, поиграем, господин Граймер.

— Слышал! — Пятрас развел руками. — Но…

— Да, да, — кивнул головой его бывший пассажир, — вам не хотелось показаться бестактным. О, как я вас понимаю. Я немец, господин Клудис. Но можете называть меня по-прежнему.

— Я знаю, — отвечал Пятрас. — Я догадался.

— А теперь еще одно отступление. Ведь вы точно так же догадались и где вы находитесь?

Жмудис молчал.

— Молчание — знак согласия. Теперь догадайтесь и еще об одном — почему так откровенен был при вас Крутис? Почему так откровенен с вами я? Почему вам дали так много узнать, господин Клудис? — Скочинский поднялся со стула. — Можете не отвечать. Я отвечу за вас. Потому что в выданном вам билете по маршруту — туда и обратно — обратный билет должен был остаться неиспользованным.

— Ах, этот подлец Пронас! — чуть не рванулся с кровати Пятрас.

— На редкость большой подлец! — охотно согласился Скочинский. — Да ведь вы не первый, кому суждено было обрести здесь вечный покой. Но вы мне нравитесь, господин Клудис! А потому ответьте-ка на мой первый вопрос. Литовец вы?

— Разумеется, литовец, — с обидой произнес Пятрас.

— Не очень-то дорожит, как я заметил, жизнями литовцев господин Пронас в своих сладких мечтах о создании независимого Литовского государства. Но нас-то вы должны понять. У людей есть язык. Они могут заговорить. В известных условиях, конечно. А нам слишком дорога здешняя избушка, чтоб мы могли рисковать. риска в нашей жизни и так хватает. Что поделаешь, но мертвецам иногда больше веры. Правда, Рокас? — обернулся он к своему товарищу.

Тот в ответ промолчал.

— Так как вы думаете, господин Клудис, стоит ли жертвовать своей жизнью ради таких, как Пронас? Или лучше избрать другой, более умный путь?

— Я не Пронасу служил, а Литве, — хмуро буркнул Пятрас.

— Кто знает, может, вы и правы, — задумчиво сказал Скочинский. — Может, вы действительно так и думаете. Но тогда позвольте еще вопросик? Что это вы делали на пристани, когда я сходил с парохода? Встречали кого-нибудь?

Вот он, новый удар. Что же он все-таки знает? Значит, заметил тогда.

— То же, что и в мастерской Штольца, — нахально ответил Пятрас.

Скочинский и Рокас переглянулись.

— А, вы и там были, — с удовлетворением констатировал Скочинский.

— Да, я охранял вас, — продолжал Пятрас.

— Конечно, по поручению Пронаса?

Пятрас не хотел отвечать сразу.

— Ну а кто же еще мог отдать мне такое распоряжение?

Скочинский громко расхохотался.

— Действительно, кто? Вряд ли это мог сделать, к примеру, тот краснодеревщик, что пожертвовал своей жизнью, выводя своего хозяина из злополучной корчмы.

— Зачем так жестоко напоминаете вы мне о погибшем? — ледяным тоном спросил Пятрас.

— Не будем о нем, — согласился Скочинский. — А теперь скажите мне, почему это в черном «мерседесе», на который вы столь бдительно обратили внимание у пограничного пункта, сидел человек, бывший вместе с вами на пристани?

Пятрас молчал. Вот, значит, где он ошибся. Сам ошибся. Может, лучше тогда было отвлечь внимание Скочинского чем-то иным? Переборщил? Хотя — в общем — сейчас он, пожалуй, и ждал этого вопроса. Но надо молчать. Пусть думают, что он разоблачен, повержен, сломлен.

— И еще один вопрос? — услышал Пятрас. — Знаете, почему вы так похожи на агента НКВД? Потому что вы и есть агент НКВД.

«А ведь им чего-то от меня надо, — думал Пятрас. — Иначе зачем этот разговор? Что ж — раз надо — значит, заговорят. Но какую маску надеть на себя?»

— И это-то и постыдно для литовца, — впервые заговорил Рокас.

— Если он, конечно, не убежденный коммунист, — поправил его Скочинский.

— Я готов отвечать на все ваши вопросы, господа, — стараясь придать своему голосу интонацию сдержанной готовности, сказал Пятрас. — Но, господин Скочинский, примите теперь и вы мои комплименты — такая наблюдательность, такой проницательный ум, такая расчетливая смелость…

— Не надо, Клудис, — не без удовольствия махнул рукой Скочинский. — Это просто торжество здравой логики. Смекните сами: я, конечно, с самого вашего появления допускал такую возможность. Окончательно же я убедился в этом на КПП. Но я всегда мог вас прикончить, поэтому я и был с вами откровенен. И вы всегда узнавали от меня ровно столько, чтоб эти сведения устаревали уже к моменту их сообщения.

— Согласен, — хрипло проговорил Пятрас. — Я был связан вами по рукам и ногам.

— Кстати, Пиккериса уже обложили?

— Не думаю… С пограничниками непосредственно мы не контактируем. А пока там, наверху, еще решат… К тому же сейчас уже поздно, ночь. Нет, вряд ли могли успеть.

— Впрочем, это и не важно. Что из того, что этот молодой лейтенантишка знает координаты Яниса Пиккериса? Если он сунется сюда теперь, мы все равно сумеем уйти. Ваш труп будет единственной наградой ему за все старания. Но ведь он не сунется. Насколько я понял, НКВД решило дать нам побегать. Мы — не против. Поэтому еще раз спасибо, господин Клудис, или как вас там зовут — уж не знаю.