— Хозяин. Господин Клудис!

Янис оглянулся — некто, весь сияющий от счастья, расталкивая окружающих, пробирался к Жмудису. Недоуменно и виновато взглянув на Скочинского, Пятрас поднялся из-за стола. Привстал и Крутис, грудью преградив дорогу незнакомцу. Но тот, снова вскричав громко «хозяин», проворно пронырнул под рукой у Крутиса и повис на шее у изумленного Пятраса.

Возвращаясь к своему столу, Янис видел, что Пятрас что-то торопясь объясняет Крутису и Скочинскому, как беспрерывно что-то тараторит незнакомец. Скочинский, спокойно куря сигарету, смотрел на них снизу вверх. Крутис прямо, в упор, с отвращением разглядывал болтуна.

Янис не слышал, о чем там говорилось, но видел, как словоохотливый вдруг вытянул из кармана платок и вытер им набежавшие на глаза слезы.

Наконец Скочинский тоже встал и протянул всплакнувшему руку. Тот быстро пожал ее двумя руками и снова вытер платком глаза, а затем трубно высморкался. Жмудис что-то еще сказал и улыбнулся, а Крутис взял от окна стул и пододвинул его растроганному человечку. Тот сел и, благодарно закивав головой, ухватился за предложенную ему Скочинским сигарету.

Появились пятеро хорошо одетых парней во главе с Ричардом Варнасом. Все в ожидании смотрели в сторону руководителей. Варнас, расстегнув пуговицы пиджака, безо всяких предисловий обратился к собравшимся:

— Господа! Вы знаете, зачем мы собрались под крышу этого дома! Сегодня мы должны решить, быть или не быть Литве свободной от Советов. Настало время, когда каждый из нас должен сказать: я готов умереть за свободную Литву, я готов стать под знамена партии таутининков, потому что только она способна возглавить эту борьбу! Вот наш боевой призыв, господа! Зов наших предков! Завтра наши лидеры решат важный политический вопрос, вопрос о слиянии всех партий и группировок. На партию таутининков будет возложена задача руководства государством после захвата власти! Нас поддерживают друзья из-за Немана! С нами могущественная, непобедимая Германия и сам фюрер, господа!

— Хайль Гитлер! — раздались с мест нестройные крики.

Варнас поднял руку, прося порядка, и громогласно возгласил:

— Готовы ли вы не пожалеть жизней ради своей оскверненной отчизны?

— Готовы! — дружно вспыхнуло со всех сторон.

— Смерть и проклятие гнусным жидам и комиссарам! — проорал Ричард.

По залу прокатился ликующий вопль.

— Пусть подымется каждый, чье сердце полыхает святым огнем неутоленной и праведной мести!

Раздался оглушительный грохот отодвигаемых стульев. Вставая, Янис вновь взглянул в сторону Жмудиса. Лицо Пятраса выражало уверенность и спокойствие. Скочинский напряженно всматривался в зал.

Лишь Крутис как сидел, так и оставался сидеть.

Варнас пригладил напомаженные волосы и, будто успокаиваясь, продолжал:

— Да, господа, сейчас необходимо, чтобы каждый уяснил себе, кто ему друг, а кто враг. И это тем более тяжело, что наступают времена, когда брат подымается на брата и литовец пойдет на литовца. Но если мы этого не сделаем — все мы окажемся под властью голодранцев. Главное — сплоченность и инициатива. Сплоченность как залог одновременного выступления против предателей-пролетариев. И инициатива как залог выбора времени и направления нашего удара. Придет священный день гнева, и я убежден: то стадо, что так восторженно приветствовало недавно коммунистов, вновь обратится в тех же молчаливых волов, какими они были последние пятнадцать лет. Будущее в наших руках! Германия протянет нам руку военной помощи! Мы, молодые люди, обязаны позаботиться о своей стране. Да здравствует родина! Хайль Гитлер! — крикнул он с пафосом и выбросил вперед руку.

Аудитория трижды хором повторила последний клич. Когда все снова успокоились, Варнас заговорил еще более решительно:

— Я вижу вашу всеобщую преданность и предлагаю всем принять присягу — дать клятву на мече нашего могущественного предка, создателя Литовского государства, князя Витаутаса! Я первым поклянусь перед этой святыней!

Он снял чехол с лежавшего перед ним меча, вынул из ножен сверкнувший при свете ламп двуострый клинок, длинный и широкий, положил на блестящий металл два пальца и торжественно провозгласил:

— Клянусь не складывать оружия, пока на земле литовской будет оставаться хоть один коммунист. Клянусь идти в первых рядах борцов!

Ричард отнял пальцы от клинка и поклонился собранию. В зале дружно зааплодировали. Затем приняли присягу сидящие рядом с Ричардом, а вслед за ними и все остальные.

Когда процедура была окончена, снова встал Варнас и мягким, дружеским голосом сказал:

— Благодарю вас, господа, за оказанное доверие и единодушное понимание наших задач. Так скрепим же нашу дружбу общей трапезой и бокалом вина.

Первый тост выпили за будущую — свободную от коммунистов — Литву, второй — за союз с Германией. Попойка разгонялась вовсю. Мало кто заметил, как бочком вплыл косоглазый, явно чем-то обеспокоенный корчмарь и склонился к Ричарду Варнасу. Тот недоуменно посмотрел на него и кивнул головой. Затем в корчме появился Янис Варнас и, быстро подбежав к сыну, что-то зашептал ему на ухо. Шапас видел, как меняется лицо Ричарда. Оно стало бледным, глаза сверкнули злобой. Потом он резко вскочил и приглушенно воскликнул:

— Господа, прошу внимания! — Его голос, как показалось Шапасу, дрожал. — Получены сведения, что в, город прибыла оперативная группа НКВД. Она, как я полагаю, ищет наш след и, возможно, уже нашла его. Кто знает, — скользил глазами по залу Ричард, — может, и здесь находятся самые заклятые наши враги, но сейчас не время и не место сводить счеты. Нам необходимо, пока еще есть возможность, быстро и организованно разойтись. Расходиться небольшими группами: вправо и влево вдоль реки и в сторону шоссе на Йонаву. К утру в городе не должно оставаться ни одного человека. Первым пойдешь ты, — Ричард кивнул парню, собиравшему записки и деньги, — со своими людьми. Я выйду последним. Оружие применять только в случае крайней необходимости.

Шапас увидел, как быстро, рывком вскочил из-за стола Крутис, как что-то резко и недовольно процедил ему сквозь зубы высокий блондин. Пятрас, казалось, ел глазами Скочинского.

Крутис что есть силы пнул ногой находившуюся рядом боковую дверь, и она распахнулась настежь. Скочинский сразу же вошел в нее. За ним, словно привязанный, последовал и Жмудис; туда же, прежде чем Крутис захлопнул дверь за собой, успел юркнуть и их заплаканный сосед.

Пятраса сразу же охватило промозглой сыростью и отвратительным запахом прогорклой капусты, едва только они оказались в полной темноте.

— Осторожно, здесь справа кадки и крутой спуск в подвал, — шепотом произнес Крутис. — Идите прямо, левой рукой придерживаясь стены.

Медленно ступая друг за другом, все четверо продвигались вперед.

— О черт возьми, — громко, не удержавшись, выругался Скочинский.

— Спокойно, начальничек! — проговорил Крутис. — Если за этот вечер ты отделаешься одной только шишкой, можешь считать, что родился заново. Сейчас будет еще одна дверь. Дальше я иду первым. Ты, Пятрас, следом за мной. Краснодеревщик твой пусть держится за твою спину. Ну а господин Скочинский подгонит вас сзади, ежели у вас не хватит дыхания.

Он распахнул дверь, повеяло спокойной, вечерней свежестью. Вдали, будто за тысячу верст от корчмы, засвистал паровоз. Из-под самых ног Крутиса неожиданно шарахнулся кот, и великан опять длинно выругался по-русски.

— Начали, — скомандовал Крутис, бросаясь к забору. — Здесь у меня припасена щель.

Вскоре они оказались в палисаднике и, обогнув мирно спящий дом, углубились в большой фруктовый сад.

— Сейчас снова забор, — предупредил Крутис, — а прямо за ним берег Швентаи.

— Туда нельзя, — запротестовал краснодеревщик. — Если нас оцепили энкавэдисты, мы окажемся в ловушке. В какую сторону оттуда мы ни подадимся, напоремся на засаду. Тогда придется возвращаться обратно. А тем временем они начнут прочесывать местность вокруг корчмы шаг за шагом…