Аскар-Нияз долго молчал, прислушиваясь к тому, как внизу, в ущелье, гремит река.
— Я запутался, Андрей Дмитриевич, — произнес он наконец. — Совсем запутался. Я решил, что все из-за вас… Вы уж простите. Сам не знаю почему. Наверное, потому, что вы — как совесть. Как второе «я». Оно всегда жило во мне, но просыпалось нечасто, и тогда я глушил его водкой.
Андрей положил руку на плечо Аскар-Нияза.
— Вы обязаны сейчас сделать то, чего не сможет никто другой.
— Что бы это могло быть? — вяло поинтересовался Аскар-Нияз.
Андрей вытащил из кармана сложенный вчетверо лист.
— Читайте, — сказал он.
Это был черновик текста, который Хюгель готовил для кого-то, кто должен был передать указ на высочайшее утверждение и подпись.
— Горло перехватывает от ярости, — сказал Аскар-Нияз. — Витиеватость я опускаю, — добавил он глухо и начал читать:
— «…вызванная благородными религиозными чувствами смута, учиненная на границе мусульманами — узбеками и курдами, не имеющими чести являться нашими подданными, а лишь пользующимися приютом, который мы им милостиво даровали в наших владениях, — не может быть одобрена нами, ибо:
Мы никогда не разрешали отдельным лицам, тем паче — скопищу, приближаться к нашим границам с сопредельными странами;
Мы безусловно запрещали и запрещаем вообще какие бы то ни было собрания и походы, возникшие без нашего ведома и ведома местных властей;
А посему мы повелеваем примерно наказать всех, участвовавших в незаконном и недостойном сборище, повлекшем за собой невинные жертвы, для чего:
расселяем курдов в отдаленных местах;
лишаем узбеков, не имеющих чести быть нашими подданными, свободы передвижения и изымаем их имущество в пользу казны, дабы возместить ущерб, причиненный их действиями нашей стране;
приказываем схватить и публично казнить ранее приговоренного к смерти курдского главаря Гариби, арестовать Аскар-Нияза Бухарского, как единственного подстрекателя и предводителя узбеков, и судить его по всей строгости», —
голос Аскар-Нияза прервался. — Дурень! Баран безмозглый! — он в ярости стучал кулаком по лбу.
Андрей не успокаивал его.
— Я же готов был повести их, как стадо на убой…
— Советские пограничники не открыли бы огонь, — сказал Андрей.
— Вы предупредили их?
Андрей пожал плечами.
— Я знаю, как мыслят и как ведут себя на той стороне.
Аскар-Нияз кусал губы.
— Бог с ним, — сказал он. — Не буду доискиваться… Но вот же: вы рисковали собой ради кого? Ради пьяницы-поручика, за спиной у которого сотни убитых красных. Ради орды, чужой вам по вере и крови… Что греет вас? А может, вы правы? Может, на земле еще остался человечек-другой? Просто-напросто — человек… — Аскар-Нияз вздрогнул, будто сбросил с себя что-то, и спросил другим голосом, по-деловому: — Далеко отсюда до курдского стойбища?
Андрей улыбнулся.
— Откуда мне знать, поручик? Я гнал машину наугад.
Аскар-Нияз вгляделся в даль.
— Куда вы теперь?
— Все туда же, — ответил Андрей. Табачные глаза его были теплы. — В дом к Мирахмеду.
— А если заподозрят?
— Бог не выдаст.
— Пойдемте со мной, — решительно предложил Аскар-Нияз. Он даже руку протянул, хотя не мог достать Андрея. — Я вас наряжу курдом, ни одна собака не узнает! А там — выход найдется.
— Вот это уж, извините, не по мне. Прятаться не умею.
— Простите, — сказал Аскар-Нияз. Он постоял мгновение, колеблясь, и вдруг спрыгнул вниз, побежал к стойбищу, но остановился на миг и махнул Андрею рукой.
— Мальчика пришлите ко мне, — крикнул Андрей. — Газими. Скажите, Долмат его хочет увидеть. Пусть берет коня и едет. Я жду.
Аскар-Нияз взмахнул по-военному ладонью.
* * *
Вскоре произошли события, которые встревожил всю страну и были официально расценены как «новы курдские волнения».
В течение часа курды, стоявшие табором в Приграничье, исчезли. Небольшой отряд стрелков, издали наблюдавший по поручению командования за курдами, смог перехватить десятка два стариков и старух. Все они показывали одно и то же: «Надоело здесь. Возвращаемся к себе, в горы. Там хоть какой-никакой, но очаг».
Брожение возникло и среди узбеков, которые, казалось, готовы были вот-вот ринуться на заграждения, только бы спасти священную могилу Ходжа-Нияза. Люди в открытую говорили о том, что их предали имам и богачи, что их хотели толкнуть на смерть и нажиться на их крови. Доносчики сообщили, что в мечетях и чайханах вновь выступал Аскар-Нияз. Он каялся перед единоверцами, говорил, что был опутан ложью, замучен подлостью и потому едва не повел на гибель братьев по крови.
На окраине города, на постоялом дворе, Аскар-Нияза схватили, но разъяренные люди вступились за него, скопище немедля раскололось на два враждебных лагеря, и между ними возникла свирепая драка. Дело дошло до ножей. Несколько человек было ранено, в том числе переодетые жандармы, которые пытались задержать Аскар-Нияза.
Он возникал как из-под земли то тут, то там и сеял теперь смуту — гнев против духовников и знати. Дошло до того, что Аскар-Нияз был громогласно объявлен государственным преступником и за поимку его была обещана награда.
К вящему недовольству властей, левая печать в соседних мусульманских странах рассказала о том, что у советских границ неизвестные политические круги хотели осуществить враждебную акцию, вызвать кровопролитие и восстановить мусульман против всевозрастающего влияния Советов.
Местные газеты печатали опровержения, но звучали они неубедительно.
Тогда с самого верха было велено, чтобы в столичной мечети выступил с нужным заявлением сам Аскар-Нияз, имя которого было сейчас у всех на устах.
* * *
— Входите, Николай Николаевич! Я жду вас.
— Я привез документы, товарищ комиссар.
— Отлично! Давай-ка их. Та-ак… Большое дело сделано. Не скрою. Да вы-то и сами знаете, как не хватало нам этих доказательств. А сейчас неопровержимо: фашисты готовят плацдарм против нас и с юга тоже. Шутка ли — распоряжения самого Гиммлера. В подлиннике. Наследник передал без помех?
— Так точно, товарищ комиссар. Единственный раз послали мы к нему своего человека. Наследник оставил на прилавке свой пиджак и сделал это, по всему судя, незаметно.
— Здесь гриф: «По прочтении уничтожить немедля». Правильно я перевожу?
— Именно так, товарищ комиссар.
— Как же ему удалось добыть все это?
— Подробности пока неизвестны. Но ясно: Наследник сумел опередить немецкого резидента.
— Мне уже докладывали, что Наследник сейчас в тюрьме. Сам явился в полицию. В открытую… Повинился в том, что нарушил предписанный ему режим. Отчаянно рискует собой парень… Но с другой стороны: именно это и сбивает всех с толку.
— Его стиль, товарищ комиссар.
— Ваш стиль, Николай Николаевич!
— Молчу, товарищ комиссар.
— Повторите-ка, о чем он сообщает в своей докладной.
— Очень кратко. Провокация у советской границы сорвана. Курды рассеялись в горах. Узбекские эмигранты возмущены предательством своей верхушки. Хюгель убит. Документы из канцелярии Гиммлера и Риббентропа — в подлиннике. Все.
— Может, и впрямь достаточно для одного? А, Николай Николаевич? Впрочем, там, за кордоном, Наследник поставил последнюю точку. Главное было сделано здесь. Благодарю вас всех от имени правительства. Представление я уже подписал.
— Обычная наша работа, товарищ комиссар.
— Многое нам неясно. Но узнаем. Обо всем узнаем. Я уверен: Наследник найдет выход. Более того: возможно, явка в полицию и есть сейчас самый разумный выход для него. Ну а осложнится положение — поможем.
