– Поддельное удостоверение… – бубнил Юрка в раздумье. – Петр, выходит, обманщик.

– Судя по этому удостоверению, кажется – что так.

– И ангелы обманывают… – продолжал размышлять Юрка.

– Неизвестно еще, кто тебя обманул – Петр или ангел, который доставил тебе бумагу, – разъяснял пастор, стараясь вывести Юрку из тупика, а тот своим чередом тоже пустился в объяснения:

– Петр сам, своими устами сказал мне: «Если хочешь родиться на земле, родись; и не надо тебе никакого удостоверения, потому что от новорожденных бумаг не требуют – кто такой, мол, и откуда явился. А попадешь на землю без того, чтобы родиться, то имей удостоверение, что ты родился и все такое». – «Ну, – сказал я, – давай удостоверение, и пойду-ка я на землю, не рождаясь». – «Оно и вернее, – сказал на это Петр, – времена нынче пошли такие, что женщины хоть и беременны, да разрешиться не могут, а коли и родят, так преждевременно. И тебя могут выкинуть до срока, а тогда начинай все сызнова. Может случиться еще и так, – сказал Петр, – что и вовсе не успеешь ты родиться, потому что раньше того весь род людской исчезнет с лица земли».

– Да, возлюбленное чадо мое, лихие настали времена, – согласился пастор.

– Попытайся я родиться от женщины, – с сожалением вздохнул Юрка, – было бы у меня сейчас настоящее удостоверение. Эх ты, Петр, Петр!

Юрка пребывал в большом затруднении. Пастор попытался его утешить:

– Оставим пока это дело, я еще раз хорошенько разузнаю, – может быть, тут просто ошибка произошла.

– Какая же ошибка, раз Петровой подписи нет, – сказал Юрка. – Подделка! Обман!

– В таких делах следует быть очень осторожным, – успокаивающе говорил пастор. – И ты, дорогой мой, не огорчайся из-за этого удостоверения, я сам попробую уладить все с Петром.

Такие речи настолько утешили Юрку, что он, пробормотав слова благодарности, направился было к двери. Но в тот же миг пастор спохватился и крикнул ему вдогонку:

– Юрка, у тебя ведь ко мне дело было; не из-за бумаги же ты пришел?

Юрка остановился, подумал немного, потом повернулся и пошел назад в комнату.

– Что же у тебя на душе, возлюбленное чадо мое? – спросил пастор совсем ласково: ему стало жаль этого крепыша. Большой, сильный, считает себя Нечистым, однако же настолько честен и прямодушен, что его просто ошеломила подделка одного-единсгвенного документа! Очень, видно, хочется ему быть человеком!

– Господин пастор, я пришел, чтобы записать своих детей в приход, – ответил Юрка.

– Чадо мое, ведь жена у тебя умерла, от кого же у тебя дети? – удивленно спросил пастор.

– Дети от Юлы, – ответил Юрка.

– А кто такая Юла?

– Моя жена.

– Так ведь жена твоя умерла, мы только что об этом говорили с тобою.

– Да это не Юла умерла, то Лизета прямо в ад сошла.

– Когда же ты успел жениться на Юле?

– Еще Лизета жива была, тогда и…

– Кто же вас венчал?

– Мы сами.

– Где?

– В лесу.

Только тут пастор понял, что они говорят о разных вещах, и спросил:

– Таю это случилось еще при жизни твоей жены?

– Да, господин пастор.

– А жена твоя знала об этом?

– Bpoiпe бы так.

– Говорили вы об этом?

– А то как же!

– И жили себе втроем?

– Нет, старуха обозлилась, занедужила и померла. Она сказала, что лучше ей сойти прямо в ад. Вот и сошла.

– На твоей душе грех, дорогой Юрка. Зачем же ты так поступил?

– У Лизеты не было детей.

– А может быть, это не ее вина?

– А чья же?

– Может быть, ты сам повинен.

– Насчет детей у нее и с другими мужиками не ладилось.

– Возлюбленное чадо мое, откуда тебе это известно?

– С батраком-то она спала.

– Ты об этом наверняка знаешь?

– Так не зря же я его спалил.

У пастора мурашки по спине побежали. Ему подумалось, как участливо он только что отнесся к Юрке, – и стало стыдно. Но все же он взял себя в руки и спросил:

– Где?

– В сарае. Вместе с сараем и с сеном.

– И никто этого не видел?

– Баба видела, глядела.

– Что же она сказала?

– А ничего. Заплакала. Жалко ей было батрака. Потом обняла меня за шею и сказала, что, мол, теперь-то она мне дорога.

Забавно! В этом было что-то похожее на правду, – так показалось пастору. Когда-то в молодости он сам, будучи нравом погорячее, пустил в ход кулаки, и его жена тогда тоже заплакала, а потом пала ему на грудь, – не бросилась на шею, нет, – и спросила… Да, что же она собственно спросила? Ах да! Она спросила: «Теперь ты веришь, что любишь меня?» Так именно она и сказала. Однако пастор не поверил этому ни тогда, ни позднее; кулаками он защищал только честь – свою и своей профессии. Интересно, если бы он… не сжег, конечно, а убил или застрелил в тот раз соперника, – он мог бы так поступить, и закон не осудил бы его, только вот в пасторах трудно было бы оставаться, как-никак он стал бы убийцей… – Интересно – бросилась бы жена ему на шею так же, как баба этого бедняги Нечистого?…

Пастор словно очнулся от забытья. Юрка все еще стоял перед ним.

– И она вправду была тебе дорога? – спросил у него пастор.

– Мертвая – дороже.

– Почему?

– Она сказала: за кого, мол, я ее принимаю, что хочу от нее человеческих детенышей.

– А то каких же?

– Известно каких – чертенят.

– Что же у Юлы – дети от человека?

– От кого же еще? – спросил Юрка в недоумении и добавил: – Юла – человек, и я теперь человек и хочу спасения души.

– Скажи мне, возлюбленное чадо мое, как же ты мыслишь о спасении здесь, в образе человека, если ты, как сам говоришь, сжигаешь других людей, братьев твоих во господе, если ты нарушаешь святость брака?

– Я хотел детей, и теперь они у меня есть.

– Но по закону это не твои дети, чадо мое.

– А чьи же? От кого они?

– Они не твои, а Юлы. Юла сама должна внести их в списки. Это дети девицы, а не мужчины и женщины, состоящих в законном браке.

– Так выходит, у меня нет детей? – с тревогой спросил Юрка.

– Нет и не будет, поскольку Юла не жена тебе.

– Она жена мне, у меня с нею дети.

– Не у тебя с нею, а у нее дети от тебя.

– Знаешь, господин пастор, – вдруг сказал Юрка, – мне что-то захотелось подпалить этот дом.

– Ай, ай, чадо мое, как ты разговариваешь со своим пастырем духовным! – воскликнул пастор.

– Но ведь если дети только у Юлы, то…

– То следует законно вступить с Юлой в священный брак, чтобы дети ее стали и твоими детьми, вот и все, чадо мое. Это гораздо проще и легче, чем из-за детей жечь дома, ибо, сколько бы ты их ни сжигал, все равно дети девицы так и останутся только ее детьми. Так что ступай к себе в Самое Пекло и…

– Пусть господин пастор все же сперва запишет детей. Двойня, оба мальчики…

– Нет, нет, возлюбленное чадо мое, нынче мы ничего не сможем поделать, потому что, как я уже сказал, нынче твои дети – всего только Юлины дети…

– Одна Юла не может детей родить, ни в жизнь, – вставил Юрка.

– По закону может, – возразил пастор. И тут Юрке вдруг вспомнилось что-то похожее, слышанное им в церкви из уст того же пастора, и он промолвил:

– Как дева Мария?

– Хотя бы и так, если тебе иначе не понять, – согласился пастор, не находя иного исхода в беседе с этим мужиком. – А теперь, чадо мое, запомни, что я тебе скажу: иди сегодня домой, а через два дня оденься почище…

– У меня нет ничего почище, – перебил пастора Юрка.

– Ну тогда надень то же самое, возьми с собой Юлу и…

– И мальчишек?

– Нет, мальчишек пока не надо, ибо…

– Кто же им дома титьку даст, если Юла сюда придет?

– Ну, если так, бери с собой и мальчишек. Стало быть, придете вчетвером, и я запишу тебя и твою Юлу, как жениха и невесту. Три недели буду оглашать вас в церкви с кафедры, а потом смогу и обвенчать.

– Тогда и у меня будут дети? – обрадовался Юрка.

– И у тебя будут дети, к тому ж еще и двойня, если у Юлы двойня.

– У Юлы-то двойня, – подтвердил Юрка.